Otkuda ya eto sperla, uzhe ne pomnyu...Казусы с Пелевиным
Нет, ну не все так страшно. Лабораторной работы на тему: Пелевин - это наше все (= наше "ничего" = "все, но не наше" = "чье-нибудь кое-что") не предвидится. Просто уж больно много идиотских историй у меня накопилось. Не про самого Пелевина, конечно, а про пелевинских читателей.
Казус первый. Апрель этого самого года. Поезд Москва-Киев. Я в нем зачем-то еду. В купе кроме меня всего один пассажир, юный и симпатичный. Сразу после проверки билетов он усаживается на своей полке в некое подобие "лотоса" и сидит так, прикрыв глаза, часа полтора. Кайф! Я, в свою очередь, мирно читаю свеженького Пелевина (угу, то самое "поколение", на кое столь печально взирают некоторые граждане с критическим складом профессии). Молодой человек, наконец, выходит из своей "мини-нирваны", смотрит на меня ясными голубыми глазами и приветливо спрашивает (наш диалог пересказываю очень условно, поскольку конспектов не делал): "А это последний Пелевин?" Я утвердительно мычу.
Мой собеседник удовлетворенно кивает, бормочет: "Я себе тоже скоро куплю". И вдруг начинает взволнованно рассказывать: "Знаете, у меня есть друг, можно сказать, учитель, буддист, конечно, он такой просветленный, такой продвинутый - (на самом деле, его речь звучала отнюдь не столь глупо, как это может показаться в моем пересказе) - а вот когда едет на машине, и его гаишник останавливает, ничего поделать не может: робеет, отдает деньги, и все такое. И так с ним часто бывает. И я вот думаю: что же делать? Почему мы такие беззащитные? Неужели иначе не получается?" Я с ужасом понимаю, что у меня почему-то просят мудрого совета (вы представить себе не можете, насколько я НЕ похож на мудреца, к которому имеет смысл обращаться за советами!) и открываю рот. Из глубин открытого рта выезжает какая-то телега на заданную тему (содержание телеги опускаю за ненадобностью, просто поверьте на слово: я мел откровенную чушь). Мой спутник, тем не менее, удовлетворенно кивает. На его лице - блаженная улыбка человека, который наконец-то все понял. Я не выдерживаю: "Слушайте, а с чего вы вообще решили, что я могу дать вам дельную консультацию по данному вопросу?" "Так вы же Пелевина читаете, - немного удивленно объясняет он. - С кем же еще на такую тему говорить-то?"
"О, господи, - думаю я, - приехали!"Казус второй. Сотрудница фирмы, где работает один из моих приятелей, явилась на работу взвинченная, с покрасневшими веками и прочими атрибутами бессонной ночи на лице. Все решили, что беда стряслась нешуточная. Угу, стряслась. И еще какая! Дама застукала своего сына за чтением Пелевина!!! Вы только вдумайтесь! За чтением! Пелевина! Коллеги, задавшиеся целью ее утешать, сперва опешили, а потом оживились. Кто-то поздравил несчастную с тем, что ее сын растет умным мальчиком. Кто-то презрительно буркнул, что в шестнадцать лет можно и Пелевина читать, ничего страшного, лишь бы привычка брать книгу в руки выработалась - т.е. завязалась обычная в таких случаях бесплодная, но эмоциональная дискуссия о Пелевине, типа той, что ведут читатели Сергея Кузнецова.
"Но вы не понимаете, - с отчаянием в голосе сказала несчастная мать. - Он же читает ПЕЛЕВИНА!" Воцарилась пауза, в течение которой участники диспута честно пытались понять, в чем, собственно, заключается причина столь бурного негодования. "Значит он принимает наркотики, - наконец объяснила гениальная мамаша. - Или собирается их принимать. Пелевин же для наркоманов пишет!" Немая сцена.
Казус третий. Затеял ваш покорный слуга беседу просветительского толка с красивой девушкой. На тему "что почитать". Сам только-только отрыл в сети классного писателя и, ясное дело, веду агитацию и пропаганду культурного образа жизни. Она спрашивает: "А он как Пелевин пишет?" "Да нет, не совсем так, - честно отвечаю я, - вернее, совсем не так..." Девушка разочарованно отворачивается. Моя гуманитарная миссия провалена.
Казус четвертый. Друзья из Питера недавно звонили, рассказывали, что один наш с ними общий знакомый прочитал последний роман Пелевина, сказал: "И этот продался!" - и запил. Кому именно "продался" Пелевин выяснить совершенно невозможно, поскольку дядя все еще благополучно пребывает в запое.
Казус пятый. Одна знакомая спрашивает: "Тебе у Пелевина что больше нравится: "Чапаев" и "Желтая Стрела", или "Омон Ра" с "Жизнью насекомых"?" После некоторых раздумий говорю, что вторая пара, пожалуй, все-таки больше. "Значит, ты - маниакально-депрессивный тип!" - радостно сообщает она. "А если бы я "Чапаева" и "Стрелу" выбрал?" - недоуменно спрашиваю я. "Тогда был бы шизоидный!" Напрягаюсь, с трудом вспоминаю подходящий к случаю термин и торжествующе спрашиваю: "А эпилептоидные типы что у Пелевина предпочитают?" Моя собеседница растерялась. "Не знаю, - говорит, - может быть, им как раз новый роман понравится..." Вот такой вот психиатрический тест по Пелевину. Даже не знаю: плакать тут, или смеяться!
Казус шестой. Получаю письмо от своего постоянного читателя (постоянному читателю лет семнадцать, не больше) с подробным отчетом о победах его светлого разума над очередной порцией рассказов Борхеса (на коего я с тупым упорством идиота присаживаю всех, кто шевелится и буквы знает, прямо как драг-диллер какой, честное слово!) Мой корреспондент вроде как доволен результатами эксперимента над его юным организмом. Даже решил меня отблагодарить: рекомендацией за рекомендацию. Прямо советовать не решается, и этак осторожно спрашивает: "Макс, а вы никогда не пробовали читать такого писателя, Виктора Пелевина? По-моему, наш человек." Мне и смешно до слез (вот она, настоящая невинность, есть еще ребята, которые не в курсе, что жить в России и не прочитать Пелевина попросту невозможно!) - и в то же время, я понимаю, что эта фраза "наш человек" в устах умненького семнадцатилетнего мальчишки, не отягощенного еще ни снобизмом, ни осознанной необходимостью чтения "для того, чтобы быть в курсе", ни даже элементарным знанием "медицинского факта", что Пелевин - фигура не просто известная, а, так сказать, "культовая", дорого стоит. По курсу моего банка один такой "наш человек" равен приблизительно одному фунту UK. А один стандартный "критикокилобайт" - это что-то типа белорусского "зайчика".
На этом, пожалуй, можно было бы и остановиться, но неудержимо хочется чего-нибудь резюмировать. Резюматор, знаете ли, внезапно зачесался. Ok, резюмирую. У Виктора Пелевина есть недостаток, свойственный, впрочем, любому хорошему писателю: он один такой. Умный, ироничный, начитанный парень, чьи тексты легко и с удовольствием расшифровываются теми, кому, собственно, адресованы, и напрочь сносят крыши наивным и не в меру восприимчивым, вроде моего юного попутчика - литераторов, владеющих сходным методом и ведущих аналогичную стратегическую игру, в последнее десятилетие должна была бы появиться целая плеяда. Ан нет, не появилась пока, так что в нашем распоряжении по-прежнему всего один - Виктор Пелевин. Расплачиваться за эту вопиющую несправедливость приходится читателям. Вот они и пускаются во все тяжкие. Последний роман Пелевина ждали, пожалуй, слишком уж долго, его ждали, можно сказать, с надрывом. Обманутые и оправдавшиеся ожидания встретились в пространстве дискуссий как массы теплого и холодного воздуха в атмосфере - и пошел циклон. И ведь какая буря в стакане воды получилась!
Поскольку Пелевин один, ему достается слишком много обожания (что, собственно, не беда) и слишком много агрессивной неприязни. Выступления некоторых критиков грешат элементарным хамством - хорошо хоть объекту их словесных экспериментов, судя по всему, искренне по фигу. Признаться, поначалу я никак не мог понять излишней эмоциональности пелевиноненавистников: уж больно задушевно у них получается. Такое впечатление, что у каждого Пелевин, как минимум, жену увел, честное слово! Самое простое объяснение "жаба давит", в более корректной и развернутой форме предложенное Александром Генисом меня не удовлетворяло. Ответ, кажется, все же нашелся в статье Андрея Немзера, каковой весьма убедительно костерит Пелевина за "чистоплюйство и цинизм" и инкриминирует ему убийственную гражданскую позицию: "им нельзя - мне можно". А ведь действительно, все так и есть. "Им" - нельзя. Пелевину - можно. Почему? А вот так уж вышло. Писателю, который знает, что "литература в большой степени программирует жизнь, во всяком случае, жизнь того, кто ее пишет" - и который, в то же время, "полагает, что если его роман заставил нескольких его друзей три-четыре раза на протяжении чтения от души рассмеяться - цель можно считать достигнутой" (будете смеяться, но я без тени сомнения верю и самому Пелевину, и Дмитрию Быкову, цитату из статьи которого добросовестно передрал) - можно все. И делайте, что хотите.
P.S. И вот что еще забавно. Роясь в разных публикациях, я обнаружил, что тридцатисемилетнего Виктора Пелевина то и дело называют "молодым автором" (то снисходительно, типа: "молодой ишшо, исправится", то восторженно: "смотри-ка, такой молодой - и вот, на тебе!") И то сказать, куды полез в "сурьезные писатели", не отрастив предварительно ни лысины, ни пуза?! Вот они, тяжелые последствия расейской геронтократии...