Frank Richard Stockton

The Lady or the Tiger?

Short story

1. In the very olden time there lived a semi-barbaric king, whose ideas, though somewhat polished and sharpened by the progressiveness of distant Latin neighbors, were still large, florid, and untrammeled, as became the half of him which was barbaric. He was a man of exuberant fancy, and, withal, of an authority so irresistible that, at his will, he turned his varied fancies into facts. He was greatly given to self-communing, and, when he and himself agreed upon anything, the thing was done. When every member of his domestic and political systems moved smoothly in its appointed course, his nature was bland and genial; but, whenever there was a little hitch, and some of his orbs got out of their orbits, he was blander and more genial still, for nothing pleased him so much as to make the crooked straight and crush down uneven places.

2. Among the borrowed notions by which his barbarism had become semified was that of the public arena, in which, by exhibitions of manly and beastly valor, the minds of his subjects were refined and cultured.

3. But even here the exuberant and barbaric fancy asserted itself. The arena of the king was built, not to give the people an opportunity of hearing the rhapsodies of dying gladiators, nor to enable them to view the inevitable conclusion of a conflict between religious opinions and hungry jaws, but for purposes far better adapted to widen and develop the mental energies of the people. This vast amphitheater, with its encircling galleries, its mysterious vaults, and its unseen passages, was an agent of poetic justice, in which crime was punished, or virtue rewarded, by the decrees of an impartial and incorruptible chance.

4. When a subject was accused of a crime of sufficient importance to interest the king, public notice was given that on an appointed day the fate of the accused person would be decided in the king's arena, a structure which well deserved its name, for, although its form and plan were borrowed from afar, its purpose emanated solely from the brain of this man, who, every barleycorn a king, knew no tradition to which he owed more allegiance than pleased his fancy, and who ingrafted on every adopted form of human thought and action the rich growth of his barbaric idealism.

5. When all the people had assembled in the galleries, and the king, surrounded by his court, sat high up on his throne of royal state on one side of the arena, he gave a signal, a door beneath him opened, and the accused subject stepped out into the amphitheater. Directly opposite him, on the other side of the enclosed space, were two doors, exactly alike and side by side. It was the duty and the privilege of the person on trial to walk directly to these doors and open one of them. He could open either door he pleased; he was subject to no guidance or influence but that of the aforementioned impartial and incorruptible chance. If he opened the one, there came out of it a hungry tiger, the fiercest and most cruel that could be procured, which immediately sprang upon him and tore him to pieces as a punishment for his guilt. The moment that the case of the criminal was thus decided, doleful iron bells were clanged, great wails went up from the hired mourners posted on the outer rim of the arena, and the vast audience, with bowed heads and downcast hearts, wended slowly their homeward way, mourning greatly that one so young and fair, or so old and respected, should have merited so dire a fate.

6. But, if the accused person opened the other door, there came forth from it a lady, the most suitable to his years and station that his majesty could select among his fair subjects, and to this lady he was immediately married, as a reward of his innocence. It mattered not that he might already possess a wife and family, or that his affections might be engaged upon an object of his own selection; the king allowed no such subordinate arrangements to interfere with his great scheme of retribution and reward. The exercises, as in the other instance, took place immediately, and in the arena. Another door opened beneath the king, and a priest, followed by a band of choristers, and dancing maidens blowing joyous airs on golden horns and treading an epithalamic measure, advanced to where the pair stood, side by side, and the wedding was promptly and cheerily solemnized. Then the gay brass bells rang forth their merry peals, the people shouted glad hurrahs, and the innocent man, preceded by children strewing flowers on his path, led his bride to his home.

7. This was the king's semi-barbaric method of administering justice. Its perfect fairness is obvious. The criminal could not know out of which door would come the lady; he opened either he pleased, without having the slightest idea whether, in the next instant, he was to be devoured or married. On some occasions the tiger came out of one door, and on some out of the other. The decisions of this tribunal were not only fair, they were positively determinate: the accused person was instantly punished if he found himself guilty, and, if innocent, he was rewarded on the spot, whether he liked it or not. There was no escape from the judgments of the king's arena.

8. The institution was a very popular one. When the people gathered together on one of the great trial days, they never knew whether they were to witness a bloody slaughter or a hilarious wedding. This element of uncertainty lent an interest to the occasion which it could not otherwise have attained. Thus, the masses were entertained and pleased, and the thinking part of the community could bring no charge of unfairness against this plan, for did not the accused person have the whole matter in his own hands?

9. This semi-barbaric king had a daughter as blooming as his most florid fancies, and with a soul as fervent and imperious as his own. As is usual in such cases, she was the apple of his eye, and was loved by him above all humanity. Among his courtiers was a young man of that fineness of blood and lowness of station common to the conventional heroes of romance who love royal maidens. This royal maiden was well satisfied with her lover, for he was handsome and brave to a degree unsurpassed in all this kingdom, and she loved him with an ardor that had enough of barbarism in it to make it exceedingly warm and strong. This love affair moved on happily for many months, until one day the king happened to discover its existence. He did not hesitate nor waver in regard to his duty in the premises. The youth was immediately cast into prison, and a day was appointed for his trial in the king's arena. This, of course, was an especially important occasion, and his majesty, as well as all the people, was greatly interested in the workings and development of this trial. Never before had such a case occurred; never before had a subject dared to love the daughter of the king. In after years such things became commonplace enough, but then they were in no slight degree novel and startling.

10. The tiger-cages of the kingdom were searched for the most savage and relentless beasts, from which the fiercest monster might be selected for the arena; and the ranks of maiden youth and beauty throughout the land were carefully surveyed by competent judges in order that the young man might have a fitting bride in case fate did not determine for him a different destiny. Of course, everybody knew that the deed with which the accused was charged had been done. He had loved the princess, and neither he, she, nor any one else, thought of denying the fact; but the king would not think of allowing any fact of this kind to interfere with the workings of the tribunal, in which he took such great delight and satisfaction. No matter how the affair turned out, the youth would be disposed of, and the king would take an aesthetic pleasure in watching the course of events, which would determine whether or not the young man had done wrong in allowing himself to love the princess.

11. The appointed day arrived. From far and near the people gathered, and thronged the great galleries of the arena, and crowds, unable to gain admittance, massed themselves against its outside walls. The king and his court were in their places, opposite the twin doors, those fateful portals, so terrible in their similarity.

12. All was ready. The signal was given. A door beneath the royal party opened, and the lover of the princess walked into the arena. Tall, beautiful, fair, his appearance was greeted with a low hum of admiration and anxiety. Half the audience had not known so grand a youth had lived among them. No wonder the princess loved him! What a terrible thing for him to be there!

13. As the youth advanced into the arena he turned, as the custom was, to bow to the king, but he did not think at all of that royal personage. His eyes were fixed upon the princess, who sat to the right of her father. Had it not been for the moiety of barbarism in her nature it is probable that lady would not have been there, but her intense and fervid soul would not allow her to be absent on an occasion in which she was so terribly interested. From the moment that the decree had gone forth that her lover should decide his fate in the king's arena, she had thought of nothing, night or day, but this great event and the various subjects connected with it. Possessed of more power, influence, and force of character than any one who had ever before been interested in such a case, she had done what no other person had done - she had possessed herself of the secret of the doors. She knew in which of the two rooms, that lay behind those doors, stood the cage of the tiger, with its open front, and in which waited the lady. Through these thick doors, heavily curtained with skins on the inside, it was impossible that any noise or suggestion should come from within to the person who should approach to raise the latch of one of them. But gold, and the power of a woman's will, had brought the secret to the princess.

14. And not only did she know in which room stood the lady ready to emerge, all blushing and radiant, should her door be opened, but she knew who the lady was. It was one of the fairest and loveliest of the damsels of the court who had been selected as the reward of the accused youth, should he be proved innocent of the crime of aspiring to one so far above him; and the princess hated her. Often had she seen, or imagined that she had seen, this fair creature throwing glances of admiration upon the person of her lover, and sometimes she thought these glances were perceived, and even returned. Now and then she had seen them talking together; it was but for a moment or two, but much can be said in a brief space; it may have been on most unimportant topics, but how could she know that? The girl was lovely, but she had dared to raise her eyes to the loved one of the princess; and, with all the intensity of the savage blood transmitted to her through long lines of wholly barbaric ancestors, she hated the woman who blushed and trembled behind that silent door.

15. When her lover turned and looked at her, and his eye met hers as she sat there, paler and whiter than any one in the vast ocean of anxious faces about her, he saw, by that power of quick perception which is given to those whose souls are one, that she knew behind which door crouched the tiger, and behind which stood the lady. He had expected her to know it. He understood her nature, and his soul was assured that she would never rest until she had made plain to herself this thing, hidden to all other lookers-on, even to the king. The only hope for the youth in which there was any element of certainty was based upon the success of the princess in discovering this mystery; and the moment he looked upon her, he saw she had succeeded, as in his soul he knew she would succeed.

16. Then it was that his quick and anxious glance asked the question: "Which?" It was as plain to her as if he shouted it from where he stood. There was not an instant to be lost. The question was asked in a flash; it must be answered in another.

17. Her right arm lay on the cushioned parapet before her. She raised her hand, and made a slight, quick movement toward the right. No one but her lover saw her. Every eye but his was fixed on the man in the arena.

18. He turned, and with a firm and rapid step he walked across the empty space. Every heart stopped beating, every breath was held, every eye was fixed immovably upon that man. Without the slightest hesitation, he went to the door on the right, and opened it.

19. Now, the point of the story is this: Did the tiger come out of that door, or did the lady ?

20. The more we reflect upon this question, the harder it is to answer. It involves a study of the human heart which leads us through devious mazes of passion, out of which it is difficult to find our way. Think of it, fair reader, not as if the decision of the question depended upon yourself, but upon that hot-blooded, semi-barbaric princess, her soul at a white heat beneath the combined fires of despair and jealousy. She had lost him, but who should have him?

21. How often, in her waking hours and in her dreams, had she started in wild horror, and covered her face with her hands as she thought of her lover opening the door on the other side of which waited the cruel fangs of the tiger!

22. But how much oftener had she seen him at the other door! How in her grievous reveries had she gnashed her teeth, and torn her hair, when she saw his start of rapturous delight as he opened the door of the lady! How her soul had burned in agony when she had seen him rush to meet that woman, with her flushing cheek and sparkling eye of triumph; when she had seen him lead her forth, his whole frame kindled with the joy of recovered life; when she had heard the glad shouts from the multitude, and the wild ringing of the happy bells; when she had seen the priest, with his joyous followers, advance to the couple, and make them man and wife before her very eyes; and when she had seen them walk away together upon their path of flowers, followed by the tremendous shouts of the hilarious multitude, in which her one despairing shriek was lost and drowned!

23. Would it not be better for him to die at once, and go to wait for her in the blessed regions of semi-barbaric futurity?

24. And yet, that awful tiger, those shrieks, that blood!

25. Her decision had been indicated in an instant, but it had been made after days and nights of anguished deliberation. She had known she would be asked, she had decided what she would answer, and, without the slightest hesitation, she had moved her hand to the right.

26. The question of her decision is one not to be lightly considered, and it is not for me to presume to set myself up as the one person able to answer it. And so I leave it with all of you: Which came out of the opened door - the lady, or the tiger?

Фрэнк Ричард Стоктон

Невеста или тигр?

Рассказ

Перевод с английского В. Рогова

1. В глубочайшей древности жил некий царь-полуварвар, чьи мысли, пусть несколько отшлифованные просвещенностью дальних соседей-латинян, по-прежнему отличались размахом, причудливостью и неудержимостью, как и подобало той его половине, которая оставалась варварской. Он отличался буйной фантазией и к тому же властностью, столь напористой, что мог по желанию делать явью изменчивую игру воображения, ему присущую. Но он был склонен и анализировать свои действия, и, когда ему удавалось убедить самого себя, ничто уже не мешало довести дело до конца. Если все в его семейной и государственной системах двигалось по назначенным траекториям, он был добр и сердечен, когда же случалась небольшая заминка и некоторые из его планет сходили с орбит, становился еще добрее и сердечнее, ибо ничто его так не радовало, как возможность выпрямлять искривления и устранять неровности.

2. Среди заемных установлений, наполовину смягчавших варварство царя, числилась и общедоступная арена, где показ людской и звериной отваги облагораживал и смягчал души его подданных.

3. Но и здесь утверждала себя варварская, буйная фантазия. Царская арена была воздвигнута не ради того, чтобы народ выслушивал словоизлияния умирающих гладиаторов, и не ради того, чтобы предоставить ему возможность лицезреть неизбежное разрешение конфликта религиозных убеждений и голодных челюстей, но с целью куда более пригодной для увеличения умственной энергии народа. Огромный амфитеатр с опоясывающими его галереями, таинственными подземельями и невидимыми коридорами служил орудием высшей справедливости, посредством которого преступление каралось, а добродетель награждалась по приговору беспристрастного и неподкупного случая.

4. Если какого-нибудь подданного обвиняли в преступлении, способном вызвать любопытство царя, всенародно объявлялось, что в указанный день судьба обвиняемого решится на царской арене, в сооружении, вполне достойном этого названия, ибо, хотя его форма и план были заимствованы в далеком краю, его назначение возникло в мозгу этого человека, он же, "царь, царь - и с головы до ног", не чтил ни одну традицию больше своих фантазий и к каждой усвоенной им разновидности человеческих мыслей и деяний прививал плодоносный черенок присущего ему варварского идеализма.

5. Когда народ рассаживался по галереям, а царь, окруженный придворными, изволил воссесть на высокий престол, он подавал знак, дверь внизу открывалась, и обвиняемый выходил на арену. Прямо напротив него, с другой стороны замкнутого пространства, находились две совершенно одинаковые двери, расположенные рядом. Обязанностью и правом испытуемого было подойти к этим дверям и одну из них отворить. Он мог отворить любую, какую вздумается, неподвластный никаким напутствиям или влияниям, помимо вышеупомянутого беспристрастного и неподкупного случая. Из-за одной из них появлялся голодный тигр, самый свирепый и самый жестокий, какого только можно было заполучить, бросался на него и раздирал на куски в наказание за вину. Как только судьба преступника решалась подобным образом, лязгали железные колокола, раздавались причитания наемных воплениц, стоящих вокруг барьера, и многочисленные зрители, понурив голову, с унынием в сердце, медленно расходились по домам, исполненные глубокой скорби из-за того, что кому-то, столь молодому и красивому или столь маститому и почитаемому, выпал такой ужасный жребий.

6. Но если обвиняемый отворял другую дверь, выходила женщина, по возрасту и положению в обществе наиболее ему подходящая изо всех, кого государь мог выбрать, и с этой женщиной, в награду за невиновность, его немедленно венчали. Не имело значения, если он уже был супругом и семьянином или же был душою привязан к иной избраннице: самодержец не позволял таким второстепенным обстоятельствам вмешиваться в его грандиозный план возмездия и награды. Как и в другом случае, все происходило тотчас же на арене. Под престолом царя широко распахивалась еще одна дверь, и наружу выходил жрец, сопровождаемый хором и плясуньями, ведущими танец-эпиталаму под бойкую музыку золотых рожков; все они шли туда, где рука об руку стояла чета, и свадебный обряд свершался быстро и радостно. И тогда неспешно и ликующе звенели веселые колокола, восторженный народ кричал "ура", и оправданный вел новобрачную к себе в дом, предшествуемый детьми, бросающими ему под ноги цветы.

7. Таков был полуварварский способ вершить правосудие, учрежденный царем. Безупречная справедливость здесь самоочевидна. Преступник не мог знать, из какой двери выйдет невеста, и отворял ту, какую ему заблагорассудится, не имея ни малейшего представления о том, будет ли он через миг растерзан или обвенчан. Иногда тигр выходил из одной двери, иногда - из другой. Решения этого трибунала были не только справедливы, но и окончательны: если обвиняемый определял себя виновным, то мгновенно был наказан; если же невиновным - не сходя с места, награжден, нравилось ли ему это или нет. От решений, вынесенных на царской арене, уйти было нельзя.

8. Этот обычай пользовался огромным успехом. Когда народ собирался в один из дней великого судилища, никто не знал, увидит ли он чудовищное кровопролитие или веселую свадьбу. Элемент неопределенности придавал обряду интерес, который в противном случае отсутствовал бы. Таким образом, простонародью было забавно и приятно, а мыслящая часть общества не могла обвинить это установление в несправедливости, ибо развязка целиком зависела от обвиняемого.

9. У царя-полуварвара была дочь, цветущая, как самые цветистые его фантазии, пылкая и властная, подобно ему самому. Как бывает в таких случаях, он в ней души не чаял и любил ее больше всех на свете. В числе его придворных был некий молодой человек, чья благородная кровь и низкое положение ставили его в один ряд с традиционными романическими героями, влюбленными в дочерей самодержцев. Эта дочь самодержца была вполне довольна своим возлюбленным, ибо красотой и смелостью он превосходил всех в государстве, и любила его с жаром, который благодаря известной доле варварства был на редкость жгучим и сильным. Их счастливая любовь длилась много месяцев, пока однажды это не стало известно царю. Он не мешкал и не колебался касательно того, как надлежит поступить. Юношу незамедлительно ввергли в узилище; был назначен день его испытания на царской арене. Это, конечно, являлось особо значительным событием, и государь, как и весь его народ, был страшно заинтересован ходом и развитием испытания. Подобного прежде не случалось никогда; испокон веков ни один подданный не осмеливался полюбить царскую дочь. В последующие годы это стало явлением достаточно заурядным, тогда же было новым и поразительным.

10. Клетки всего царства проверили в поисках самых диких и безжалостных зверей, из которых надлежало выбрать для выхода на арену наиболее свирепое чудовище; многочисленные юные красавицы подверглись осмотру компетентных судей, дабы молодой человек получил достойную невесту, если только судьба не уготовит ему иной удел. Разумеется, все знали, что обвинен юноша не напрасно. Он любил царевну, и ни он, ни она, ни кто-либо еще даже не подумал это отрицать, но и царь не подумал как-либо вмешиваться в ход судилища, доставляющего ему столь великое наслаждение и удовлетворение. Какова бы ни оказалась развязка, от юноши избавятся, а царь получит эстетическое удовольствие, наблюдая за ходом событий, которые определят, совершил ли молодой человек преступление, когда позволил себе полюбить царевну.

11. Пришел назначенный день. Огромные галереи были до отказа набиты людьми - местными и прибывшими издалека; толпы тех, кому не удалось войти внутрь, сгрудились вокруг стен. Царь и придворные расселись по местам напротив двух дверей - роковых порталов, страшных своим сходством.

12. Все было готово. Подали знак. Дверь под престолом отворилась, и возлюбленный царевны вышел на арену. Его, рослого, красивого, светловолосого, встретил гул, исполненный восхищения и тревоги. Половина зрителей не знала, что среди них живет такой великолепный юноша. Неудивительно, что царевна его полюбила! До чего ужасно, что он здесь!

13. Проходя по арене, юноша согласно обычаю повернулся поклониться государю; но думал он не о царе: взор его был прикован к царевне, сидящей по правую руку отца. Не будь ее природа наполовину варварской, вероятно, она и не пришла бы; но ее страстная, горячая душа не позволяла ей обойти своим участием событие, столь сильно ее интересующее. После оглашения указа о том, что ее возлюбленный должен решить свою судьбу на царской арене, она ни днем, ни ночью не думала ни о чем другом, кроме этого великого события и многого, с ним связанного. Обладая большей властью, большим влиянием, большей силой характера, чем кто-либо иной, ранее оказывавшийся в подобном положении, она свершила то, чего не удавалось никому другому: узнала тайну дверей. Она знала, в каком из помещений за этими дверьми находится клетка с тигром, а в каком ожидает невеста. Сквозь эти толстые двери, плотно занавешенные изнутри шкурами, никакой звук, никакой знак не мог дойти к тому, кто приблизится поднять засов на одной из них; но золото и сила женской воли открыли царевне тайну.

14. И она знала не только, в каком помещении пребывает невеста, готовая выйти, зардевшаяся и сияющая, если отопрут ее дверь, - знала царевна и то, кто она. В награду обвиненному, буде он окажется оправданным, назначена была одна из самых красивых и пленительных придворных девиц, и царевна ее ненавидела. Она часто замечала, или ей казалось, что замечала, как это прелестное существо бросает восхищенные взгляды на ее возлюбленного, и порою ей сдавалось, будто взгляды эти не были оставлены без внимания. Время от времени она видела, что они разговаривают - лишь мгновение-другое, но и за краткий срок можно сказать многое; быть может, речь шла о сущих пустяках, но откуда ей знать? Девушка была очаровательна, однако она дерзнула поднять глаза на возлюбленного царевны; и всей густотой дикарской крови, унаследованной от бесчисленных предков, варваров в полной мере, царевна возненавидела ту, что сейчас дрожала и рдела за безмолвною дверью.

15. Когда возлюбленный повернулся, взглянул на царевну, сидевшую бледнее и белее кого-либо в безбрежном океане взволнованных лиц, и взоры их встретились, он увидел - благодаря той силе быстрого постижения, которая дается тем, чьи души слились воедино, - что ей ведомо, за какой дверью кроется тигр, а за какой стоит невеста. Он и ждал, что она будет знать. Он понимал ее характер, и душа его была уверена, что царевна не успокоится, пока не уяснит себе то, что скрыто ото всех других зрителей, даже от царя. Единственное, на что мог надеяться юноша, было, при всей своей невероятности, то, что царевне удастся проведать тайну; и, едва посмотрев на нее, он понял, что удалось.

16. И тогда его быстрый, нетерпеливый взор спросил: "Которая?" Ей это стало ясно, как если бы он прокричал вопрос полным голосом. Нельзя было терять ни мгновения. Вопрос занял один миг; ответ не мог быть дольше.

17. Ее правая рука лежала на барьере, покрытом подушками. Быстро, едва заметно она двинула рукой вправо. Это видел только ее возлюбленный. Все другие взоры были прикованы к человеку на арене.

18. Он повернулся и твердым, стремительным шагом пересек пустое пространство. Каждое сердце замерло, каждое дыхание пресеклось, каждый взор жадно впился в него. Без малейшего колебания он подошел к правой двери и отворил ее.

19. И вот в чем суть рассказа: кто вышел наружу - тигр или невеста?

20. Чем больше размышляешь над этим вопросом, тем труднее на него ответить. Он требует изучения человеческого сердца, он вовлечет нас в извилистые лабиринты страстей, выбраться откуда нелегко. Подумай об этом, любезный читатель, однако так, словно решение зависело бы не от тебя, но от пылкой царевны-полуварварки, чья душа доведена до белого каления пламенем отчаянья и пламенем ревности. Она его потеряла, но кто его получит?

21. Как часто, наяву и в сновидениях, она вздрагивала от дикого ужаса и прятала лицо в ладонях при мысли о том, что ее возлюбленный отворяет дверь, по ту сторону которой дожидаются беспощадные тигриные клыки!

22. Но гораздо чаще она видела его у другой двери! Как она скрежетала зубами и рвала на себе волосы, видя в своих горестных грезах, что он вздрагивает в экстатическом восторге, отворив дверь невесты! В каких муках сгорала ее душа, когда она видела, что он метнулся навстречу этой женщине, чьи щеки рдеют, а глаза сияют от сознания своего триумфа; когда она видела, что его тело возжено радостью возвращенной жизни; когда она слышала радостные восклицания толпы, исступленный звон счастливых колоколов; когда она видела, что жрец, сопровождаемый торжествующей свитой, приближается к чете и провозглашает их мужем и женой прямо перед ее глазами; и когда она видела, что они уходят вместе по цветам под оглушительные крики ликующей толпы, которые заглушили, потопили ее один-единственный вопль отчаяния!

23. Не лучше ли ему сразу умереть и дожидаться ее в благословенных краях полуварварской потусторонней жизни?

24. Но ужасный тигр, вопли, кровь!

25. Чтобы ответить возлюбленному, ей понадобилось мгновенье, но решение она приняла после многих дней и ночей мучительного раздумья. Она знала, что он ее спросит, решила, каков будет ответ, и без малейшего колебания двинула рукой вправо.

26. Вопрос о ее решении не из легких, и я не вправе себя выдавать за единственного, кто способен дать на него ответ. Поэтому предоставляю всем вам ответить: кто вышел на арену - невеста или тигр?

Источник:http://novosti.online.ru/
magazine/inostran/
n12-97/stockton.htm

Фрэнк Ричард Стоктон

Дама или тигр?

Рассказ

Перевод с английского Скифския Мёртва (редакция от 24.06.98 10:47)

1. Давным-давно жил-был король, в характере которого выделялись две равные части. Одна половина его сущности уходила корнями в варварство, а другая приходила от цивилизации. Мысли у этого короля, как бы ни наводила на них блеск и глянец прогрессивность дальних латинских соседей, оставались высокопарными, вычурными и разнузданными, в соответствии с его варварской частью. Он был человеком с буйным воображением и наряду с этим с властью столь могущественной, что, по своей воле, все свои тайные фантазии он делал явными. В нем была склонность к общению с самим собой: когда он с самим собой договаривался о чем-то, то это исполнялось. Если каждая часть устройства управления его страной двигалась слаженно своим назначенным курсом, его нрав был спокойный и добродушный; но как только в чем-то появлялась червоточинка, от которой у него глаза вылазили из орбит, он был еще спокойнее и добродушнее, ибо ничто не приносило ему такого удовольствия, как исправление искривленного и выравнивание неровных мест.

2. Среди заимствованных от цивилизации понятий, с помощью которых его варварство делалось половинчатым, было понятие королевской арены, в которой выставлением на показ мужественной и зверской отваги умы его подданных очищались и окультуривались.

3. Но даже в этом общественном месте буйное и варварское воображение утверждало себя. Королевскую арену построили не для того, чтобы дать людям удобный случай слышать улюлюканье над умирающими гладиаторами, не для того, чтобы народ лицезрел неизбежную концовку столкновения между мнениями о вере и скрежетом зубовным, но для намерений куда лучше приспособленных под расширение и развитие умственного напряжения людей. Этот огромный амфитеатр, с трибунами, скрывавшими таинственные своды и невидимые переходы, был носителем поэтического правосудия, при котором наказывалось преступление, или вознаграждалась добродетель, вердиктами беспристрастного и неподкупного его величества случая.

4. Когда совершалось преступление, значимостью которого можно было привлечь внимание короля, народу объявлялось, что в назначенный день доля обвиняемого человека будет решаться на королевской арене - сооружении, как нельзя лучше заслуживающем свое название: ибо, хотя его форма и планировка были заимствованы издалека, новое применение амфитеатра родилось исключительно из разума этого человека, который, будучи королем чистейшей крови, предпочитал только одну традицию, какой он отдавался с наибольшей приверженностью, а именно: традицию ублажать свое воображение, и который прививал на всевозможных типах мышления и поведения человека дружные побеги своей варварской нравственности.

5. Когда весь народ уже был собран на трибунах, и король, в окружении своего двора, сидел выше всех на королевском троне, он подавал сигнал, дверь под королевской ложей открывалась, и обвиняемые подданные выходили в центр арены. Прямо напротив короля, с другой стороны закрытого пространства, находились две двери, стоящие рядом, в точности похожие одна на другую. В обязанность и привилегию подсудимого входило подойти прямо к тем дверям и открыть одну из них. Он мог открыть любую дверь, какую он пожелает, при этом не допускалось, чтобы он руководствовался какими бы то ни было указаниям или испытывал на себе чье-либо влияние, кроме действия выше упомянутого беспристрастного и неподкупного его величества случая. Если обвиняемый человек открывал одну из дверей, то из-за нее появлялся голодный тигр, самый яростный и жестокий, какого только можно заполучить, который немедленно прыгал на него и разрывал на кусочки, в качестве наказания за его преступление. В тот миг, когда таким образом решалось дело преступника, звенели траурные чугунные колокола, великое стенание восходило от нанятых плакальщиц, выставленных по внешнему краю арены, а огромная масса зрителей с преклоненными головами и с тяжелым чувством на сердце, медленно расходилась по домам, скорбя премного о том, что такого молодого и пригожего, или такого пожилого и уважаемого, все же постигла такая страшная участь.

6. Но, если обвиняемый человек открывал другую дверь, то из-за нее выходила дама, наиболее подходящая его летам и положению, какую его величество смог отобрать из своих прекрасных подданных; и на этой даме его сразу же женили, в качестве награды за его невиновность. Не имело никакого значения то, что у него, возможно, уже была жена и семья, или что свою нежную страсть он, может быть, связал с кем-то, выбранным по своему усмотрению: король не мог позволить ни одному такому второстепенному обстоятельству препятствовать его великому замыслу о возмездии и вознаграждении. Бракосочетание, как и при другом исходе, происходило немедленно и на арене. Еще одна дверь открывалась под королевской ложей, и священник, за которым следовали певчие и танцовщицы, играющие веселую музыку на золотых рожках и исполняющие танец, соответствующий моменту, приближались туда, где стояла пара бок о бок; и венчание справляли скоро и празднично. Затем свадебные бронзовые колокольчики издавали мелодичный звон, люди с удовольствием кричали "ура", и невиновный человек, ступая позади детей, устилающих цветами дорогу у него на пути, вел свою невесту к себе домой.

7. Таков был наполовину варварский способ короля по отправлению правосудия. Его совершеннейшая справедливость очевидна. Преступник не мог знать, из какой двери выйдет дама: он открывал любую на свой вкус, не имея ни малейшего представления, будет ли он, в следующее мгновение, съеден или связан узами Гименея. В одних случаях тигр выскакивал из одной двери, а в других - из другой. Решения этого судилища были не только справедливы, они имели определенный исход: подсудимый немедленно принимал наказание, если он выносил себе обвинительный приговор; а если оправдательный, ему доставалась награда на месте, хотел ли он того, или нет. Уйти от приговора на королевской арене было невозможно.

8. Начинание пользовалось доброй славой. Когда люди собирались в один из дней великого разбирательства, они не могли знать, станут ли они свидетелями кровавой бойни или веселой свадьбы. Этот элемент неопределенности придавал притягательность этому событию, которое в противном случае вряд ли кто-нибудь бы посещал. Вот так массы развлекались и ублаготворялись, а мыслящая часть общественности не могла бросить обвинение в несправедливости против такой формы правосудия; ибо разве не было ли все дело в руках самого обвиняемого?

9. У этого короля-полуварвара была дочь, цветущая, как его самые вычурные фантазии, и с душой страстной и властолюбивой, как у него. Как водится в таких случаях, она была отрадой для его глаз и была любима им превыше всего человечества. Среди его придворных был молодой человек тех невысокородных кровей и низкого положения, которые обычно встречаются на каждом шагу в описаниях героев-любовников королевских особ. Эта королевская особа была безумно довольна своим любимым, ибо он был на редкость красив и храбр, что не сыскать того, кто превзошел бы его, во всем королевстве; и любила она его всем пламенем своей души, настолько варварской, что пламя этой любви было безмерно горячим и сильным. Этот любовный роман длился счастливо много месяцев, пока однажды король случайно не узнал о его существовании. Ни раздумывал, ни колебался он в отношении обязательности решения данного вопроса в известном строении. Юноша был незамедлительно брошен в тюрьму, и ему назначили день разбирательства на королевской арене. Это происшествие, конечно, было исключительно важным; и его величество, как и весь народ, был весьма заинтригован перипетиями и развитием этого процесса. Никогда раньше не случалось такого; никогда раньше не смел подданный любить дочь короля. В последующие годы такие вещи стали достаточно обыденны; но тогда они были поразительны и что ни на есть внове.

10. Были осмотрены все имеющиеся в королевстве клетки с тиграми с целью подыскать в них самых диких и кровожадных зверей, из которых для арены можно было бы выбрать свирепейшее чудовище; а все богатство женской молодости и красоты вдоль и поперек было тщательно осмотрено сведущими ценителями, с тем чтобы у молодого человека была невеста под стать жениху, на случай если судьбина уготовила бы ему не тот жребий. Конечно, каждый знал, что преступное деяние, в котором обвиняли подсудимого, было совершено. У него с принцессой была любовь, и отрицать этот факт ни ему, ни ей, ни кому-либо другому на ум не пришло; но королю и в голову не приходило позволять какому-то факту такого рода вмешиваться в перипетии судебного разбирательства, от которого он приходил в восторг и получал такое громадное удовлетворение. Не важно, как обернется дело, от юноши избавятся; и король получит эстетическое удовольствие, наблюдая за развитием событий, которые определят, плохо или хорошо сделал молодой человек, позволив себе полюбить принцессу.

11. Назначенный день настал. С дальних и ближних мест люди собирались и заполоняли большие трибуны арены; а толпа, не попавшая внутрь, сбилась снаружи у ее стен. Король и придворные были в своих ложах, напротив дверей-близнецов - этих роковых входов, столь ужасных в своей похожести.

12. Все было готово. Дали сигнал. Дверь под королевской ложей открылась, и возлюбленный принцессы вышел на арену. Высокий, красивый, светловолосый, его появление было встречено тихим возгласом восторженности и тревоги. Половина зрителей не подозревала, что жил среди них такой молодец - ни в сказке сказать, ни пером описать. Не удивительно, что принцесса полюбила его! Как это ужасно, что он попал на арену!

13. Добравшись до центра, юноша по обычаю повернулся, чтобы поклониться королю, но он вовсе не думал об этой королевской персоне: его глаза остановились на принцессе, которая сидела по правую руку от отца. Если бы это не было особенностью равной доли варварства в ее натуре, вероятно, эта молодая дама и не была бы там, но ее кипучая и пылкая душа не позволила бы ей отсутствовать на мероприятии, которое ужас как ее интересовало. С того мгновения, как был издан указ о том, что ее любимому повелевают решить свою судьбу на королевской арене, она ни днем, ни ночью не переставала думать об этом грандиозном событии и разных вещах, связанных с ним. Обладая властью, влиянием и силой характера бoльшими, чем у кого-то, кто когда-либо раньше был заинтересован в таком деле, она сделала то, что ни делал никто другой, - она добыла себе секрет дверей. Она узнала, в какой из двух комнат, что находились за теми дверьми, стояла открытая клетка с тигром и в какой ждала дама. Сквозь те толстые двери, плотно обитые изнутри кожей, не представлялось возможным шуму или иным приметам проникнуть наружу к человеку, которому суждено подойти, чтобы поднять щеколду на одной из них; но золото и целеустремленность женщины открыли принцессе секрет.

14. И она не только знала, в какой комнате стоит дама, готовая появиться, вся раскрасневшаяся и сияющая, коль отворится ее дверь, но она знала, кто была эта дама. Это была одна из самых прелестных и хорошеньких придворных девиц, которую выбрали в качестве награды обвиняемому юноше, коль скоро он окажется невиновен в том преступлении, что домогался благородной девушки, которой не достоин; и принцесса ненавидела ее. Частенько она видела, или ей казалось, что видела, как эта милашка бросала чарующий взгляд на ее возлюбленного, и подчас ей думалось, что этот взгляд ловили и даже отвечали на него. Порой она видела, как они разговаривали друг с другом; то было лишь пару мгновений, но многое можно сказать за короткий отрезок времени; вероятно, речь шла о самых пустяковых вещах, но как она могла это знать? Девочка была мила, но она посмела поднять глаза на любимого принцессы; и всем напором крови дикарки, переданной ей через длинный ряд колен целиком варварских пращуров, она ненавидела эту женщину, которая краснела и трепетала за той тихой дверью.

15. Когда ее любимый повернулся и посмотрел на нее, и его глаза встретились с ее глазами там, где она сидела бледнее и белее всех в огромном океане напряженных лиц вокруг нее, он понял, той силой моментального восприятия, которая дана тем, чьи души суть одна, что она знает за какой дверью притаился тигр, а за какой стоит дама. Он ждал от нее, что она узнает это. Понимая ее природу, в душе он был уверен, что она не успокоится ни на минуту, пока не прояснит для себя этот факт, скрытый для всех остальных - даже для короля. Единственная надежда юноши, в котором были все составные части уверенности, полагалась на успех принцессы в раскрытии этой тайны; и в тот момент, когда он взглянул на нее, он понял, ей это удалось, поскольку в душе он знал, что ей это удастся.

16. Потом он бросил этот быстрый и тревожный взгляд, задавший вопрос: "Какая?" Вопрос был настолько ясным для нее, как будто бы он крикнул его оттуда, где стоял. Нельзя было терять ни минуты. Вопрос был задан всполохом, на него надо ответить так же.

17. Правую руку она держала на мягкой подставке перед собой. Она подняла руку и сделала легкое, быстрое движение вправо. Никто кроме ее любимого не заметил это. Все глаза, кроме его глаз, были устремлены в человека на арене.

18. Он повернулся и твердым и скорым шагом пошел через пустое пространство. Все сердца перестали биться, все задержали свое дыхание, все глаза уставились неподвижно в этого мужчину. Без малейшего колебания он подошел к двери справа и открыл ее.

19. Теперь-то суть рассказа вот в чем: тигр появился из той двери, или дама?

20. Чем больше мы рассуждаем, тем тяжелее ответить на этот вопрос. Сюда входит исследование человеческой души, которое ведет нас через извилистые лабиринты страсти, из которых нам трудно выбраться. Представь себе, дорогой читатель, словно бы решение вопроса зависело не от тебя, а от той горячей принцессы, наполовину варварки, чья душа доведена до белого каления под слитыми воедино огнями отчаяния и ревности. Она потеряла его, но кому он достанется?

21. Как часто, в часы своего бодрствования и в своих снах, она подхватывалась в диком ужасе и закрывала себе лицо руками, как только представляла, что ее любимый откроет дверь с другой стороны, за которой поджидали лютые клыки тигра!

22. Но насколько чаще она видела его у другой двери! Как в своих черных грезах она стискивала зубы и рвала на себе волосы, когда видела его в порыве неописуемого восторга - его, открывшего дверь дамы! Как ее душа сгорала в агонии, когда она видела, как он бросился навстречу той женщине, щеки которой полыхали румянцем, а глаза торжественно горели; когда она видела, как он ведет ее за руку, всем видом зажигая в себе ликование вновь обретенной жизни; когда она слышала радостные крики, издаваемые отовсюду, и невыносимый трезвон праздничных колоколов; когда она видела священника с букетом приблизившегося к парочке и объявившего их мужем и женой прямо у нее на глазах; и когда она видела, как они уходят оттуда по дорожке из цветов, а вслед им несется рев оживленных трибун, в котором ее один вопль отчаяния теряется и тонет!

23. Не лучше ли ему умереть в одночасье и отправиться дожидаться ее в райские кущи полуварваров?

24. Но опять, этот леденящий душу тигр, эти вопли, эта кровь!

25. Ее решение стало известно моментально, но оно пришло после дней и ночей мучительных раздумий. Она знала, что ее спросят, она решила, что ответит, и без малейшего колебания она махнула рукой вправо.

26. Иное решение вопроса таково, что его нелегко принять, и для меня недопустимо подставлять себя в качестве человека, способного ответить на вопрос. И поэтому я оставляю его для всех вас: так кто же появился из открытой двери - дама или тигр?