Медь звенящая, или кимвал звучащий

Но вот опять противоречие с нашими ангелами возникает. Судя по выполняемым заданиям: посыльных да нарочных, ангелы, по разумению другого великого русского поэта Иосифа Бродского, настолько же в пренебрежении у Бога обретаются, насколько близко к себе Он придвинул человека, сотворив его по образу и подобию своему, а их ведь нет. Человек стоит выше ангелов по совокупности своего богоподобного творения, пусть они и выше по местоположению находятся.

Многие вопросы, связанные с природой Ангелов, наиболее подробно рассмотрены в "Прибавлении к Слову о смерти" святителя Игнатия (Брянчанинова). Там подчеркивается, что как светлые, так и падшие духи, будучи существами сотворенными, имеют лишь относительную духовность, в отличие от абсолютной духовности Божества. Свт. Игнатий подчеркивает, что земля — это поле битвы, где между светлыми и падшими духами ведётся борьба за человеческие души, а сам человек, участвуя в этой борьбе, приобретает ангелоподобные свойства или уподобляется демонам, в зависимости от того, куда склоняется его сердце. Всё относительно в нашем мире.

А потом, согласитесь со мной, что ангелы абсолютно бесполые существа — это ещё один минус не в их пользу в состязании с человеком за близость к Богу. Ну, кто из вас сможет мне назвать их пол? Впрочем, Эдгар Аллан По был другого мнения, когда в "Ангеле необъяснимого" наделил их чертами говорящего джентльмена. Однако в самый ответственный миг встречи с небесным гонцом рассказчик признается нам: "У меня уже не оставалось сил говорить, и я только устремил на него умоляющий взор".

Захожу домой, чтобы оставить деньги матери. Она на днях жаловалась на стеснённое материальное положение.

Преподобный Джон Остин в проповеди №635 толковал Писание так: "Кто говорит на незнакомом языке, тот назидает себя (1 Кор. 14:4). Желаю, чтобы вы все говорили языками (Ibid. 14:5). В этом деле не дьявол охотится за нами, а мы преследуем дьявола своим молчанием! И посему, я призываю вас, не стыдитесь говорить языками. Не стыдитесь. Как дьявол борется против этого призыва. Он знает, что если он сможет устрашить вас, чтобы вы не говорили языками... он сможет увести вас от владычества Божьего в вашей жизни!"

У меня была сильная охота потратиться в тот вечер. И уже в магазине, заказывая банку растворимого кофе в гранулах моего любимого колумбийского сорта "Амбассадор", я протянул продавщице три банкноты по пять долларов. Но стоимость моих покупок с учётом коробки конфет "Птичье молоко" выходила на что-то около двадцати пяти. Думаю, я просто запутался, но быстро исправился, протягивая ей недостачу в ответ на её удивление: "А тут только пятнадцать!"

Недавно я вычитал в купленном мной последнем издании Оксфордского англо-русского словаря, что в оркестрах ударный музыкальный инструмент, который по-нашему называют "сымбалз", по-русски называется "тарелки". А если бы наши потенциальные противники оставили так же, как было в корне-оригинале, то вышло бы, согласно традиции заимствования иностранных слов в русском языке, что-то вроде "кимвалы". Разные пути восприятия чужеземной речи привели народы на противоположных концах индоевропейского братства к неодинаковой, хотя и последовательной манере передачи звуков на письме.

Видимо, кто-то первый, кому послышалось вот так, этак и стал писать, а другие взяли за образец, опять же "по образу и подобию". Приходится признать, как в прошлом было мало творческих личностей, так и сейчас столько же осталось.

По воображению Вильяма, нашего, так сказать, Шекспира, Ромео сравнивает свою любимую со светлым ангелом — восседающим на облаке посланником с небес, которого в изумлении встречает потрясенная толпа, с задранными, как водится, кверху головами и взором, устремленным вверх до того, что на лицах у людей проступают одни лишь глазные белки.

Смотреть — так смотреть всем вместе. Выходит, что личность подавлена единообразием. Ну да, у ослепленного большинства на уме одно — как бы невзначай не сбиться с ноги, не выбиться из-под гребенки, или не выйти из ряда вон. Так ли надо восхищаться удивительным?

Вот что я прочитал из рассуждений об ангелах в православной беседе на интернете. "Правильнее говорить о бестелесности ангелов, в чём неявно спорит со свт. Игнатием и глубоко прав со святоотеческой точки зрения свт. Феофан Затворник, говоря: "Можно думать (и я так думаю), что душа и Ангел — духовны по естеству, но облечены тонким эфирным телом, а чтобы они по естеству были тело, так думать нельзя" ("Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем", стр. 32). Другой святой отец, преподобный Иоанн Дамаскин в "Точном изложении православной веры", книга 2, глава "Об Ангелах", пишет: "Ангел есть сущность, одаренная умом, всегда движущаяся, обладающая свободною волею, безтелесная (sic!)". Итак, по сравнению с Богом ангелы телесны, а по сравнению с человеком — бестелесны. "Они являются людям... не таковыми, каковы они суть, но в изменённом виде, смотря потому, как могут видеть смотрящие". То есть, когда ангелы проявляют себя телесным образом, то они это делают не по своей природе, которая бестелесна и есть чистый ум, а по особому повелению-действию Божию".

В том же магазине я стал свидетелем эпизода. Богатая женщина в ожидании машины, которая заберет её из магазина, даже не хочет, чтобы продавщица помогла ей уложить в пакет покупки и снести их к машине. "Не надо! — решительно возражает она продавщице. — Сейчас за мной приедут и всё сделают". Та отступает, удивлённая, что не хотят воспользоваться её услужливостью.

Далее в разбираемом мной про себя электронном сообщении некоего Евгения, отправленном в 18:00:11 23/09/1999 в ответ на ответы на вопросы: "Re: Куда ведет "Странник", иеромонаха Игнатия, следовало: "Можно было бы все-таки говорить, с известной натяжкой, о телесности ангелов — по действию, если бы их действие проявлялось всегда — только телесно. Но, будучи умами, они могут действовать и действуют, по утверждению Отцов, на другие умы (в том числе — человека) без посредства чувств и образов (то есть бестелесно) — в молчании, мыслями-озарениями, возникающими не в процессе рассуждения и выбора решения, а очевидными сами по себе. Будучи умами, ангелы и постигаемы в своей природе только умом. Прп. Иоанн Дамаскин пишет об этом так: "Ангелы — вторые, постигаемые только умом, светы, имеющие свет от первого и безначального Света; не имеющие нужды в языке и слухе, но без произносимого слова сообщающие друг другу собственные мысли и решения". В примечании к этому месту сказано: "Ангелы, будучи невещественными, простыми, безтелесными..., проникают друг в друга, наблюдают мысли друг друга и при посредстве молчания яснее и выразительнее говорят, чем мы, пользуясь нашим словом". Вот оно что! Вот так — в молчании".

Так и шёл я себе вдоль автомобильной дороги, довольный приобретённым товаром и обретенными мыслями и готовый свернуть довольно мрачным пустынным переулком домой.

— Мужчина! Мужчина, извините! — прервал мои размышления голос человека средних лет, точнее сказать на пороге самого расцвета сил. Окликавший меня человек, как я увидел, переходил в этот момент через дорогу в моём направлении. Я замедлил шаг, повинуясь преобладавшей во мне неспешности и общему вальяжному настроению.

У него было ничем особенным неприметное бледное небритое лицо, всей вымученностью своей говорившее о длительных скитаниях. Нельзя сказать, что его одежда была замызганной, допустим, просто загрязнившейся.

Уже заметным было в самом его энергичном (хотя повода к спешке, а именно: проезжающих вблизи машин не было) стремлении подойти ко мне бочком-бочком, но вместе с тем как бы походя, устремляясь куда-то туда, в сторону автобусной остановки, которая осталась у меня за спиной, — да и притом небольшая сумка дорожного вида с тяжестью свешивалась у него на полусогнутом локте — и в самой его манере сквозило необычайное напряжение, то самое, что, как правило, возникает у человека, всё-таки решившегося на очень неприятный поступок, явно причиняющий ему неудобство, в первую очередь моральное.

— Вы не дадите мне пятьдесят центов? — поинтересовался он тоном, в котором было что-то такое повседневное: как будто заправский друг-приятель просит о незначительном одолжении. Его тон мне не понравился. Нагловатый. "Впрочем, наверное, — подумал я, — этот парень иначе и не умеет".

— Мне на дорогу надо! — поспешил он добавить в разъяснение своей просьбы, совершенно нелепое. Нелепое, уже потому что каждая моя жилочка и прожилочка, которая передает импульсы всем телодвижениям, замедлившего шаг человека, — всё во мне уже давно сказало ему, что я дам ему денег, которые он просит.

В конце концов, я же остановился, не ушёл. Потому-то молодой мужчина и повёл себя дальше ещё нахальнее. Когда я раскрыл кошелёк (а у меня он отдельный для мелочи), намереваясь в темноте нащупать монеты, различимые разве что по цвету, я вспомнил, что мне сдачу дали "жёлтой медью". (Постойте-ка, это уже не медяки в старом понимании слова, то есть монеты до пяти центов, что подавали раньше просящим христаради. Теперь это суть серебряники, медленно, но верно превращённые — обращённые как инородцы — в желтоватый металл, скорее всего, в латунь, жёлтую медь, сплав меди и цинка.)

— А семьдесят пять не дадите? — он выпалил эту фразу, как на торгах. Честно говоря, я опешил. Но, спохватился, не давая застать себя врасплох, так как моя мысль продолжала свою напряжённую работу, пытаясь угадать, что стоит за всем этим. В бессилии, что-либо придумать, чтобы оправдать приключившееся со мной испытание, мой мозг наотрез отказывался выдавать результат.

"Нет, если бы, конечно, злоумышленник хотел бы меня ограбить, — крутилось у меня в голове, — то вряд ли бы он начинал действовать с просьбы, да ещё и на "вы". Самое подходящее решение, вероятно, заключено в обратном: оружия, которым он угрожал бы мне, у него не было! Однако, постойте, а настойчивость его прошения (назовем это так) и определённая уверенность в его удовлетворении — они ли не сыграли главную роль в картинном спектакле преступления, где, чтобы не заметен был в глазах злодея рассудок метущегося перед дилеммой человека, декорации расставлены так верно и мастерски, что не то чтобы въедливый критик, даже комар носа не подточит? "Вот так-так! Картина Репина "Приплыли!" — я упорно стараюсь не глядеть в глаза этому человеку. Тем не менее, как всё же у меня душа не лежит проваливать столь здорово разыгравшуюся, словно из классической пьесы, сцену!

— Нате вам доллар, — произношу я снисходительно, забираясь всё выше и выше по опасной лестнице гордыни, и протягиваю ему две монеты по пол-, как мне показалось, доллара. Он взял их и с поспешностью начал удаляться. Я тоже, было, начал удаляться, хотя и по ходу своего первоначального движения, зато в противоположную от него сторону, как вдруг снова я услышал за спиной его голос:

— Молодой человек! Молодой человек!

"Ага, все-таки рассмотрел меня поближе, а то "Извините, мужчина!" — замечаю про себя.

— Да, — я повернулся.

— А вы дали семьдесят пять, — отчетливо произнес он. В этом его утверждении невозможно было утаить настойчивое ко мне требование выполнить, наконец, обещанное, подразумевая, что я только что недодал ему сполна, как будто желая обдурить наподобие мальчишки-продавца на колхозном рынке. "Опять я виноват! — пришёл мне на ум случай со мной в магазине при расплате за покупки. — Что за день?!"

Мы двинулись навстречу друг другу. Я машинально вытащил из кошелька ещё одну "медную" монету: пятьдесят ли центов, или квартерник, мне уже было порядком наплевать.

"А как же мой выторгованный в честном трудовом просительстве дол-л-лар?" — как пить дать, задался он вопросом, грешным делом подумал тогда я.

"Господи! — взмолился я в душе. — За что же такие испытания ты мне посылаешь?! Я ведь не верующий!" Опять назревает предлог изобрести всю цельноправедную вселенную заново, лишь бы только задавить в себе эту жабу, которая готова в любой удобный момент задавить тебя, — эдакое проповедническое компостирование мозгов себе своим же внутренним голосом: "помоги ближнему", "да не оскудеет рука дающего". "Вздор, чушь собачья! Фу! Хоть бы не проговориться в слух!"

— Ох! — шепотом выдохнул я, вкладывая ему в руку монету, и, продолжая линию почтительной вежливости, добавил: "Вы меня разорите".

И вот он — этот гром среди ясного неба из уст моего ночного незнакомца:

— Спасибо, спасибо! — протороторил он и побежал дальше своей дорогой сколь мог ходко.

"Пусть языком твоим говорят ангелы!" — такое где-то в Библии написано," — в который раз пробило меня на духовное в тот вечер.

Боже мой, если прикинуть хорошенько! Ведь всего-то ему нужно было добраться в тот отдалённый спальный район, куда никак иначе не попадёшь, как с пересадкой.

Проезд в одном рейсовом автобусе по центру города стоит тридцать центов, либо полдоллара, а в другом залётном, курсирующем в вечернее время, ещё полдолларник. А там, я точно знаю, можно или трамваем последним за квартерник, или опять за пятьдесят центов на автобусе. Как ни крути, всё около доллара выходит. Но по минимуму трудно вложиться, если только пятьдесят первородно просимых центов иметь в кармане. Значит, парню после меня предстояло бы ещё раз просить у первого встречного-поперечного, а я спас его от очередного позора — этого страшного, постыдного измывательства над собой — позора просить!

Притом ведь, как мужчина, он дать что угодно в силах: возраст к этому располагает. Да, знать, не сложилось что-то в то мгновение, не вышло — карта не та легла. Да! Мы не во власти над своей судьбой.

А вдруг, может быть, это был его последний шанс успеть в тот вечер к любимому человеку.

7 марта — 5 июля 2000 г.

¹ Примечание автора: Гомер. Одиссея. IX, 2-11. Перевод с греческого В.А. Жуковского. й

---

Copyright (c) 1998-2003 by Scythian Dead
The latest touches to this page were put on 2006-12-15 3:50 +0200