Игорь Сохань «Беспомощный мир. Детективные истории» Киев-Юриз-2004-ISBN 966-8392-01-9 Детективные истории прозаика Игоря Соханя относятся к жанру психологической интеллектуальной прозы, где многое скрыто в подтексте, между строк, а развязка, как правило, неожиданна, и служит своеобразной гимнастикой для ума. В этом смысле, автора можно назвать продолжателем традиций Чехова и Конан-Дойля, хотя, в отличие от последнего, его герой – Джеймс Хелпер (от английского help – помогать) занимается разрешением бытовых, а не криминальных вопросов, то есть, образно говоря, профилактикой криминала. Книга адресована самому широкому кругу читателей. Джеймс Хелпер Рассказы, которые мне предложили издать, имеют свою историю и она столь необычна, что невозможно умолчать о ней. Я приехал в Торонто в конце девяностых и поселился в юго-западной части, которую называют Этобико. Я прожил здесь несколько лет. Мне повезло. Я, наконец, встретил женщину, о которой мечтают все, а которую встретил я. У каждого может быть свой идеал женщины... или идеалы, если говорить откровенно. Для меня, мужчины, женские идеалы -- разные; по большей части очень неопределенные, легче описать их через отрицания. Если это маленькая брюнетка -- я бы не хотел, чтобы она была чрезмерно говорлива и подавляла меня темпераментом, если блондинка -- лучше, чтобы она была высокой, стройной, стеснительной, даже робкой, любила искусство, но не имела привычки ходить в кино, бегать с кем попало на танцы и валяться на пляже целый день. Не буду много рассказывать о самом себе, но некоторые факты все же должен изложить, чтобы было понятно, почему я решил издать эту книгу. Торонто -- удивительный город. Те, кто приехал сюда насовсем, на всю жизнь, находят в этом пятимиллионном месте свою судьбу. Стилистически -- это звучит грубо, логически -- банально, а на самом деле -- очень верно. Разве есть в мире еще такой город, в который ежегодно вливается сто тысяч новых жителей? Что касается меня, я не только встретил в этом городе прекрасную женщину, но и преобразился сам -- вместо улыбчивого, шутливого балагура-певца в русских ресторанах, превратился в молчаливого, наблюдательного, философствующего писателя... Мне вначале долго не везло. Плоды моего творчества и вдохновения никто не издавал. Я разослал в десятки редакций душещипательную повесть «Благодетель», о судьбе одаренных людей: художника, не-художника и девушки, но больше года рукопись искала благосклонное, родное издательство, обегая словно брошенный пес чужие, негостеприимные, враждебные пороги. Потом я случайно встретил Джеймса! Один город и две счастливые встречи -- это очень много даже для «места встреч» (так индейцы двести лет назад называли место, на котором потом возник город Торонто). Я люблю работать в центре на скамейке в парке между старым кирпичным театром, в котором теперь каждый вечер три десятка актеров этого маленького красивого театра поют «Мама мия», круглым стеклянным концертным залом, в котором гастролирующие в Торонто знаменитые музыканты демонстрируют настоящую классику и бетонным зданием мэрии, о котором больше нечего сказать. Тут расположено мое рабочее место. Вокруг меня «большую часть времени дня» никого нет, но с двенадцати часов до двух здесь собираются обедать, сидя на траве или на скамейках, сотни торонтчан, которые работают в этой части города. Вместе с ними обедают бродяги, которые бог знает, почему сюда приходят и приносят свое пропитание. В это же самое время обедаю я сам. Так было в тот день, когда я познакомился с Джеймсом. Достав из рюкзака бутерброд, банку пива, которую я, уважая нравы, прятал в специальный стакан -- пиво предназначалось не только для еды, с ним намного легче было сочинять, творить... работать. Я откусил первый изрядный кусок, стал размеренно и неторопливо пережевывать кусочек белого хлеба с осетриной и осматривал обедающих соседей и прохожих. В этот день все было как обычно. Я даже не помню, почему я сразу обратил внимание на этого человека? Он быстро ходил по узкой дорожке, которая полукругом рассекала парк, и оглядывался по сторонам. Я не мог понять, что он ищет? С двух сторон на траве сидели десятки, если не сотни, обедающих горожан, и никто ни на кого не обращал внимания. Что искал это моложавый, резкий, задумчивый господин? Мне показалось, я его видел где-то раньше, но в Торонто легко обознаться -- так много вокруг одинаковых и разнообразных лиц. Вдруг он увидел мой внимательный взгляд, посмотрел на меня и решительно подошел к скамейке, на которой я сидел один. Невольно подчинившись напору этой незаурядной личности, «его желанию сесть», я вежливо убрал рюкзак, который обычно умышленно оставлял рядом с собой, чтобы мне не мешали. Высокий человек оглянулся, отрывисто дернув головой, коротко поздоровался и сел рядом. Он мельком взглянул на меня и приветливым, легким, очень спокойным голосом заметил: -- Хороший компьютер. У меня на коленях лежал маленький переносной компьютер, на котором я обычно работал. Я сидел, откинувшись назад, сосал пиво через трубочку. Мне пришлось оторваться, чтобы объяснить соседу, манеры которого мне понравились, самые замечательные особенности вычислительного устройства, которым он заинтересовался. -- Удобная, простая система. Раскрываешь и сразу можно работать! Это не то, что настольный компьютер! А клавиатура не хуже... Мне улыбнулись, но ничего не ответили. Я тоже замолчал, осторожно поставил банку с пивом на скамейку и погрузился в те фантазии, с которыми до этого работал… -- Почему-то сегодня не могу встретить знакомого. Какой трудный день... -- снова обратился ко мне необычный сосед и представился. -- Я Джеймс. -- Игорь. Русский писатель, самый никому-не-известный. -- Пошутил я и мы пожали руки. -- Ничего... скоро прославитесь! -- добавил вскользь Джеймс, так же как раньше заметил про компьютер. -- У вас лицо ироничное: доброе и умное. Я хмыкнул и коротко поблагодарил. Джеймс неожиданно посмотрел на меня в упор, но взгляд его не был обидным. Он спросил: -- У вас есть время? Нужно помочь одному человеку. Это займет минут десять, не больше. Я был уверен, что встречу здесь приятеля... -- Я не против. У меня время есть, но больше ничего... А что нужно? -- Ничего особенного. Мы пройдем на Кинг, там вы увидите двух дам, которые будут о чем-то говорить, потом одна уйдет, вторая нет. Вам нужно будет подойти к той, которая осталась, и сказать убедительно, по-доброму -- вы это сможете -- всего одну фразу: «Зря вы так. Она совсем не такая, как вы думаете». Самое главное, больше ничего не говорите. Только это. Никаких объяснений. Потом вы должны посмотреть даме в глаза, сказать «Извините», повернуться и уйти вслед за первой дамой. Я расхохотался. -- Я это сделаю. Вы правы, в этом нет ничего необычного! Я каждый день… -- я не договорил, повернулся, чтобы допить пиво, но, подумав о той роли, которую должен был сыграть, незаметно выбросил банку из чехла в урну. -- А потом я угощу вас замечательным пивом. Тут рядом есть очень хорошее место. -- Ободряюще, но опять же не обидно, а как-то весело, по-заговорщически, предложил Джеймс, каким-то образом отгадав, чем я только что пожертвовал. Так я познакомился с человеком, настоящее имя которого я так и не узнал. Он просил называть его Джеймс Хелпер. Дальше все произошло примерно так, как предвидел Джеймс. Мы прошли на Кинг. Я увидел двух дам среднего возраста, которые вышли на улицу, остановились, попрощались. Я подошел, легко и изящно отработал роль, которую должен был сыграть. Дама, к которой я обратился, -- высокая, строгая, скорее спокойная, чем холодная, -- ничего не спросила. Она молча посмотрела на меня. Я заметил, что слова оказали сильное воздействие: ее брови дрогнули, крылья носа напряглись, она посмотрела вслед знакомой. В этот момент я повернулся и ушел. Джеймс ждал за углом. Он похвалил игру, поблагодарил за помощь и пригласил зайти в бар. Мне было неловко отказаться. -- Игорь, вы будете пиво? -- уточнил он, когда мы сели за столик. Я кивнул, поскольку относился к пиву нормально и не знал, что предложат, если откажусь. -- А я буду коньяк. Мне еще рано пиво... -- Джеймс постучал пальцем по часам. -- Надо заглянуть в офис. Что вы пишете? Так начался наш разговор, который позволил мне узнать, чем занимается этот странный, умный, резкий, но милый, улыбчивый и приятный человек. Кстати, мне так и не удалось узнать, какую роль и в каком спектакле я сам сыграл в этот день? На мой вопрос Джемс отмахнулся, сказав, что не может посвящать других в подробности жизни клиентов. Он опять похвалил меня, улыбнувшись, сказал, что я сделал все так, как нужно, и что у меня тот акцент, который нужен. Кому нужен, зачем, почему? Он не сказал. -- Могу вам подарить записки, которые вел несколько лет. Там описаны некоторые случаи из жизни других моих клиентов. Вы их никогда не видели и не узнаете. Этими записками я могу поделиться! Поверьте -- вам будет интересно. Истории самые обычные, просто тривиальные... но иногда простые задачи бывает труднее всего решить! Надо иметь опыт, часто помощника... каким сегодня оказались вы. Спасибо. Вы помогли очень хорошему человеку. Я хочу вам отдать мои записи. Вы можете издать их под своим именем. Назовите меня Джеймсом Хелпером или как угодно. Пусть я буду какой-то вымышленный персонаж. Я не против! -- весело расхохотался Джеймс, но почему-то вздохнул с сожалением. - Очень интересно было бы узнать, чем вы занимаетесь? -- Признался я и добавил осторожно. -- Только я ничего не буду издавать под моим именем, если кто-то другой это написал. Для писателей -- это больной, щепетильный вопрос. -- Как вам угодно. Очень жаль, что никто не узнает об этих историях. Представьте, в моей работе тоже есть своя этика. Я тоже не буду издавать сам эти записки, даже анонимно. А истории забавные. Насколько знаю, никто никогда не писал об этом, -- Джеймс сказал это так естественно, огорченно и убедительно, что невозможно было предположить, что он меня искушает, хотя, бесспорно именно это он делал сейчас. -- Если вы потом, как-то случайно, узнаете мое имя, прошу вас, никогда не называйте его. -- Попросил Джеймс, как будто я согласился, и вдруг мне стало ясно, что он прав, я уже принял решение. Джеймс посмотрел на меня, тоже понял, что меня не надо уговаривать, и закончил свою мысль: -- Тогда мои клиенты не смогут упрекнуть меня. Не могу допустить, чтобы у меня была какая-то выгода от этих записок. Вы меня понимаете? -- Что тут не понять! -- пробормотал я. Поскольку в этих историях я сам нигде не упоминаюсь, нет необходимости рассказывать дальше, как мы продолжили этот разговор, как встретились через пару дней и мне передали бумаги с текстом удивительных, как сказал мой знакомый, тривиальных торонтских историй. Я выполнил не только перевод, но кое-что исправил, доработал. Потом, как было условленно с Джеймсом, уничтожил рукопись. Мне осталось выполнить еще одну маленькую, но настойчивую просьбу моего знакомого: извиниться от имени Джеймса, перед теми читателями, которые узнают себя в том или ином герое этих рассказов, увидят себя со стороны и возможно упрекнут Джеймса, что он не самым лучшим образом когда-то помог им в трудную минуту. Дорога в ад, как известно, вымощена благими намерениями, но не стоит осуждать всякого, кто такие намерения имел! Сквиджи-кид У меня работа сложная, непростая -- решать задачи. Нет, я не занимаюсь логистикой, благородной наукой снабжения и планирования грузоперевозок, не беру тройные интегралы, я помогаю справиться с проблемами обычной жизни. Какими? Например, такими. Ко мне вчера пришла дама и попросила помочь вернуть сына. Мальчишке 14 лет. Он стал тем, кого называют сквиджи-кид. Это звучит жалобно, но на самом деле ничего страшного в этом нет. Просто торчит мальчишка на перекрестке где-нибудь в центре города и за монетку чистит стекла всем, кому ни попадя, используя скребок, который как раз и называют “сквиджи” за характерный звук, издаваемый этим моющим устройством на ветровом стекле. Мамаша, которая обратилась ко мне, плачет, говорит: - Он у меня такой умненький рос и таким жалким безобразием стал заниматься! Огорчилась, что у ребенка под светофором с мокрой тряпкой нет никакого будущего. Я, в общем-то, с этим не согласен. Что значит -- никакого будущего? Будущее есть всегда, но никто не знает, каким оно будет. Бальзак потратил молодые годы в школе права, но адвокатом так и не стал. Впрочем, не мое дело спорить -- мое дело помогать. - С ним ушел кто-то из приятелей? -- спросил я. - У него вообще не было друзей... Он в детстве болел часто, -- возразила мамаша, почему-то говоря о сыне в прошедшем времени. - У вас есть фотография? Я бы хотел сам его найти... Запомнив лицо мальчишки, я проводил мамашу и пообещал, что сразу займусь этим делом. Потом сел в машину, поехал на перекресток Спадайны и Квин, где, скорее всего, торчал сынок клиентки. Там сразу нашел его -- среди разноцветных, шумных, нелепо и вызывающе одетых подростков я без труда заметил худенького, слабенького, с прыщавым, анемичным личиком сердитого мальчишку, который, видно, надеялся возмужать среди этой разнузданной ватаги, щеголяя в драных штанах, с мокрой щеткой и серьгой в ухе. Я подошел к нему, шатаясь и улыбаясь, как бы навеселе. Стал что-то канючить, вдруг вырвал щетку... полез чистить стекла вместо него. Все рассмеялись, а мальчишка оторопело уставился на меня, растерянный и злой. Я прижал какой-то бедный форд на остановке, привалился к нему и принялся обрабатывать стекла неумело, но старательно. Пару раз скребок издал свой характерный звук: “сквидж-сквидж!”, и это прозвучало резко, грубо, как ругательство. Мне подали из окна машины за труды монетку в 25 центов, и я победоносно поднял ее над головой. Мальчишка потянулся за своей щеткой и пробухтел так, чтобы это прозвучало грозно, избрав форму обращения ко мне безличной, но определенной: - За щетку надо заплатить! Я в ответ улыбнулся с глупым пьяным восхищением, протянул мелкую монету, но щетку, как бы случайно, не отдал. - Давай, я тебе даже целый доллар дам! Парнишка, хочешь? -- развязно, со смехом прокричал я и достал из кармана 10 долларов. Попросил сдачи. Мальчишка заулыбался, довольный. Он выгреб из карманов и отдал мне девять баксов мелочью. Потом гордо обернулся на приятелей, как бы говоря хвастливо: “Смотрите, вот-де я какой!” Я прогундосил что-то под нос, вытащил пять долларов и недовольно передал мальчишке. - Постой, лучше отдай десятку назад... -- небрежно, но властно потребовал я. Он, не подумав, отдал. Я убежал вместе со щеткой. Бегаю я быстро, быстрее, чем какой-то задрипанный мальчишка в своих невообразимых безразмерных штанах с мотней до колен. Я не хвастаюсь, у меня работа такая. За собой я услышал только дружный хохот всей ватаги сквиджи-кидс. На следующий день довольная мама позвонила с благодарностью, сказала, что сын вернулся вечером домой. Мальчишка был злой, обиженный и недовольный. Он грубо обозвал новых уличных приятелей, но с особенной обидой и ненавистью вспомнил одного: “Ублюдки там на улице все! Одни козлы. Этот, гад, вообще ворюгой оказался. Скотина… Скребок украл! Нашли над, чем смеяться!” Утром в школу пошел. - Учиться, -- сказал, -- буду, в университет пойду поступать... Такая у меня работа. Я не стараюсь показать, что я лучше других. Просто помогаю людям, как могу. ЗАРПЛАТА ЗА ОБМАН Мне часто звонят клиенты, которых обманули на работе. Обычно страдают те, кому посчастливилось устроиться в мелкий бизнес. Кто-то проработал несколько недель, но за это не получил ни цента. Если контракт не был заключен, редко удается выбить зарплату законным способом. Тогда звонят мне. Если я решаю проблему, часть своей зарплаты клиент отдает мне. Работодатель все равно выкладывает то, что должен был, и вместе с тем несет убытки от моих “наездов”. Только у меня никакого убытка нет, и тогда я говорю, что моя зарплата -- это расплата за обман. Если применять грубую силу, деньги можно выбить всегда, если, конечно, дело не идет о действительно крупных суммах. Но, слава Богу, у нас в Торонто не дикий Запад, хотя обманывают тоже нередко. У меня и силы, по существу, никакой нет. Я работаю один. Иногда только прошу помочь жену или сынишку. А так всякий раз приходится изворачиваться самому. Когда позвонила клиентка и сказала, что может прийти через полчаса, я отложил все дела и отвалился в кресле, чтобы расслабиться. Предстояли трудные и неприятные дни. Я должен был быть настойчив, расчетлив, беспощаден, порою груб, по крайней мере, внешне... Судя по голосу и акценту, звонила молодая девушка, которая недавно приехала из Восточной Европы. Оказавшись в Торонто, она, наверное, согласилась на любую работу, лишь бы только платили, а с этим как раз вышла заминка. Когда в дверь постучали, и вошла клиентка, я был ошеломлен несоответствием того образа, который сам себе нарисовал по короткому телефонному разговору, с той восхитительной реальностью, с которой встретился. Девушка была высокой, стройной, она была одета так, как еще одеваются в Восточной Европе, одним словом: шикарно! Я узнал ее голос, едва она спросила: “Можно войти?” “Господи! Есть же страны, в которых рождаются такие женщины! -- восторженно воскликнул я и попытался на глаз оценить три основных и показательных размера прекрасной клиентки. -- 90-60-90! Куда там! 100-70-100 при росте на два дюйма ниже шести футов и возрасте до 25 -- вот это мечта!” Я заметил, что есть сорт людей, которым обмануть красивую женщину доставляет особенное наслаждение. Черт знает, почему? Может быть, это тоже как-то связано с Фрейдом. Одно только могу сказать с уверенностью, что мое отношение к прекрасным девушкам уж, безусловно, прочно связано с ним. Работа с такой клиенткой, при всех минусах и капризах, свойственных красивым женщинам, возвышает меня в моих собственных глазах и делает мою работу благородной, полезной и интересной. Короче, при равных условиях я всегда предпочту работать именно с такой клиенткой. Великолепно одетая гостья весьма скрасила первоначальное впечатление от того бесславного, тягостного дела, которым мне предстояло заняться. Я пригласил девушку сесть и на всякий случай представился: - Джеймс. Нет-нет. Вовсе не Бонд. Хотя наша работа во многом совпадает. Стиль другой! -- пошутил я и улыбнулся искренне. Девушка тоже представилась, но осталась напряженной, нервной, словно не заметила мой шутливый и веселый тон. Я стараюсь не называть точных имен клиентов, не рисовать словесный портрет, с помощью которого их можно узнать в обычной жизни. Я только иногда описываю некоторые характерные детали или черты лица, которые помогают, как мне кажется, полнее обрисовать всю ситуацию в целом. Относительно этой клиентки должен сказать, что девушка мне чрезвычайно понравилась, и я стал несколько куражиться перед ней, говоря, что ничего сложного в этом деле для меня нет, хотя нам и предстоят некоторые неприятные встречи и решения. Назову ее Верой. Насколько я представляю -- это довольно распространенное имя в той стране, откуда она приехала. Вера работала больше двух недель в дизайнерской фирме, одной из тех, которые делают оформление внутри магазинов и рекламу. Ей ничего не заплатили в срок и потом, как говорится, кормили завтраками еще неделю. В конце концов, она ушла с этой работы, должна была искать новую, но за все это время успела влезть в долги и теперь ее положение было отчаянным. - Я не ожидала, что в такой богатой и благополучной стране, как Канада, могу столкнуться с таким наглым обманом! -- горячо воскликнула она, объясняя, почему стала тратить деньги вперед, еще не получив первую зарплату. Я не стал объяснять неискушенной клиентке природу обмана, который там и расцветает, где меньше всего этого ждут... - Поскольку вы никакого контракта не заключали и у вас нет свидетелей разговора, когда вас принимали на работу, вы едва ли сможете доказать что-либо в суде, -- объяснил я ситуацию так, как сам ее понимал. - Я это знаю. Мне знакомые тоже сказали, что только даром потрачу деньги на адвоката, а ведь денег у меня все равно практически нет, -- подтвердила Вера. - Адвокат вам не нужен. Переводчик -- да! Дело не в этом, ваш босс всегда может сослаться на ваш язык и сказать, что его неверно поняли. Нам остается только одно -- вынудить этого нахала расплатиться с вами под угрозой каких-то неприятностей для него, и список таких неприятностей мне хорошо известен. - У нас бы ему просто набили морду! -- рассмеялась девушка. Ее звонкий, молодой голос несколько скрыл грубость слов. - Мы этого делать не будем. Чтобы вас успокоить и развеселить, я перечислю некоторые неприятности из моего надежного и проверенного списка. У меня есть один знакомый бездомный... У парня еще остались водительские права -- конкретное удостоверение личности. Он иногда очень помогает мне в разных ситуациях. Например, я могу с его помощью подать объявление в газету: “Бесплатный секс по телефону” или что-то в этом роде. Обычно после таких объявлений звонят многие -- пожилые люди, школьники, да мало ли кто нуждается. Доказать таким людям, что на самом деле ты не готов предоставить им бесплатный секс, обычно бывает чрезвычайно сложно. Ваш несчастный босс наверняка проторчит неделю у телефона, и все равно будет вынужден поменять номер, потерять деньги и клиентов. Поверьте, можно придумать массу гадостей, которыми такой законопослушный, но находчивый человек, как я, может осчастливить вашего бесчестного и наглого работодателя, -- пошутил я. Тут я заметил, как довольно улыбнулась взволнованная клиентка. Она, видимо, успокоилась, решив, что нашла в моем лице именно того мстителя, которого искала. Я поспешил обратиться к самым безобидным примерам моего списка стандартных неприятностей: - Все же для начала лучше попробовать самый простой способ. Он может дать эффект быстро и незамедлительно. Давайте сделаем так. Мы сейчас отправимся на вашу работу вместе. Я попробую поговорить с вашим боссом сам и, надеюсь, это решит проблему. На всякий случай мы должны подготовиться к худшему. Должен вам сказать, у нас в Канаде обычно в каждом офисе где-то есть листок с номерами всех сотрудников фирмы на тот случай, знаете, если надо кому-то срочно позвонить... Мы с вами должны достать этот листок и сделать копию. Справитесь? Мы будем вдвоем, кто-то из нас должен отвлечь вашего босса, а другой в это время найти и скопировать эти номера. - А зачем? Что мы будем с ними делать? У нас никто не работает дома. Вы не сможете им помешать, -- удивленно спросила Вера, пытаясь отгадать сама, какой именно трюк я придумал. Однако я ничего не придумывал, такую ерунду знает всякий специалист в моем деле... - Пока ничего не хочу говорить. Сделайте, как я вас прошу. Хорошо? - Конечно. Согласна. Я была так огорчена и разгневана, что он ничего не заплатил! Я готова вытащить у него из офиса не только какой-то листок, но весь стол с компьютером, -- рассмеялась Вера, однако я заметил, что она действительно была разгневана не на шутку. Когда красивая и хорошо одетая женщина разгневается, она редко вспомнит вовремя остановиться или нажать на тормоза... - Не волнуйтесь. Мы обойдемся без стола и компьютера. Я надеюсь, ваша проблема быстро уладится. Поверьте, для большинства из нас “доставать кого-то” на самом деле не так приятно, как это вначале кажется, так что будем надеяться на лучшее... Мы ехали на север минут двадцать. Я успел расспросить прекрасную клиентку, кем она работала у себя на родине, почему уехала в Канаду. Я был удивлен, узнав, что прибавление одного нуля в статье доходов, а соответственно расходов, способно подтолкнуть человека на роковой шаг -- оставить родину, друзей, родной язык и поставить человека творческого и образованного в совершенно унизительное положение. На самом деле, конечно, меня не удивляет, что каждый из нас выбирает в этой жизни свой путь... Вскоре мы оказались в промышленном районе севера города. Я остановился на перекрестке, который назвала Вера, дальше она сама показала, как подъехать к офису. Припарковав машину прямо перед входом, я посмотрел на Веру, чтобы понять, что она чувствует и нужно ли ободрить ее. Я понял, что беспокоился зря. Глаза прекрасной рыжеволосой девушки горели возбужденно, азартно, и я, наконец, смог вспомнить ту поговорку, которую когда-то мне перевел один клиент, соотечественник Веры, характеризуя свою собственную жену: “В горящую избу войдет, коня на скаку остановит!..” “Она может. Войдет. Остановит, -- подумал я. -- Если бы Вере немного подучить язык и узнать пару-тройку наших законов, я бы мог только мечтать о такой компаньонке!” Кажется, моей клиентке стало добавлять решимости не столько чувство мщения, сколько азарт охотника, который смело и неосмотрительно лезет в логово, где спрятался коварный и хитрый зверь. “Теперь я должен быть осторожнее, -- благоразумно остановил сам себя. -- Я, кажется, немного переиграл”. Мы вошли в офис. Мне сразу понравился интерьер, и я с облегчением подумал, что здесь мы обойдемся без грубостей. Холл был украшен цветами, мебель и отделка дверей были первоклассными, однако, встретив хозяина, я тотчас изменил свое мнение. Радек, как звали босса, видимо, решил, что Вера пришла со своим приятелем или мужем. - Мы ведь договорились с вами, что вы поработаете некоторое время бесплатно. У вас нет никаких рекомендаций... -- бросился он в нападение. Это был уже далеко не молодой человек с недовольным, сморщенным, геморроидальным лицом и тощей, костлявой, мелкой фигурой. - У вас хороший бизнес, господин Радек. Жаль, если вам придется его потерять, -- пробормотал я небрежно и, кажется, отсутствие акцента в моем голосе подействовало на моего собеседника больше, чем смысл слов. Однако все же он предпочел вступить в спор вместо того, чтобы сесть за стол и достать чековую книжку. - Дело в том, что вы не должны меня ни в чем убеждать, -- перебил я и стал, как бы равнодушно осматривать кабинет, демонстрируя полное пренебрежение к собеседнику. Я должен был как можно скорее отыскать нужный мне листок. -- Нам не о чем спорить. Я просто хочу сказать, если вы почувствуете, что устали от тех неприятностей, которые, видимо, у вас скоро начнутся, -- разного рода неприятности… вы можете выслать чек моей клиентке. У вас, наверное, сохранился ее адрес. И тогда, быть может, ваши неприятности сами собой прекратятся. Так сказать, волею Божьей. Я, наконец, раздраженно оглянулся на Веру и она тут же спохватилась, отгадав каким-то образом, что ей сейчас надлежит сделать. Да, конечно, из нее могла бы выйти прекрасная напарница в моем деле! Вера вдруг что-то истерично вскричала на своем языке, который, кажется, кроме меня, не понял даже сам хозяин офиса и, сбросив со стола на пол стопку бумаг, ринулась во внутренние помещения, угрожая: “Я расскажу всем, какой вы бесчестный и бессовестный!” Босс опешил, испугался не на шутку и бросился за ней вслед, прыгая, как кузнечик, и нелепо размахивая тонкими костлявыми руками. К этому времени я уже знал, где лежит нужная бумага. Сделав копию и спрятав в карман, я выглянул в зал, в котором Вера ругалась со своим боссом в окружении сотрудников. - Нам пора, -- коротко и громко бросил я. Все затихли. -- Он завтра сам позвонит вам. Если, конечно, сможет, -- не столько грозно, сколько желчно и ехидно заметил я. После этих слов я вышел на улицу и сел в машину. Вскоре возвратилась Вера. - Список у вас? Это было замечательно, чудесно! Мне понравилось. Как я его! -- оживленно воскликнула она. - Все в порядке. Вы справились отлично, -- похвалил я от души. -- Думаю, в следующий раз, если окажетесь в такой ситуации, вы обойдетесь без моей поддержки. Жаль... мне было весело и приятно работать с вами! Я подвез клиентку к станции метро и попрощался, успокоив: - Вам больше ничего не нужно делать. Подождите день-два, и он сам с вами свяжется. Я в этом более чем уверен. Ночью моя жена обзвонила всех сотрудников фирмы и, представившись женой Радека, плача, рассказала, что на него вечером было совершено нападение, что он в больнице и просил предупредить всех, чтобы завтра никто на работу не выходил. Она говорила убедительно и каждый ей поверил. На следующий день я услышал в трубке веселый и довольный голос Веры. Она радостно сообщила, что днем позвонил босс, заверил, что чек выслал, извинился за недоразумение и попросил оставить его в покое... Беглянка Я не даю объявлений в газеты, люди сами находят меня. Мой телефон часто передают друг другу. Иногда звонят те, родителям которых я когда-то помог, так сказать, второе поколение клиентов. Стараюсь, как могу. Однажды позвонила женщина, мама которой не раз приходила ко мне. Теперь у нее самой возникли с дочкой проблемы. Я назначил встречу и через час она пришла. Я узнал ее, так она была похожа на свою мать, только мягкое, безвольное лицо мамы было сковано словно невидимым панцирем -- жесткими чертами отца. Она заплакала, протянула фотокарточку и проговорила: “Моя дочь убежала. Я не знаю, где она. Смотрите, какая она красивая”. Словно у меня брачная контора и внешность девочки может чем-то помочь. У меня как раз наоборот. Красивые и избалованные дети пропадают и страдают первыми. Девочка оказалась из разряда тех, кто в мою картотеку попадает в папку “Беглецы, беглянки несовершеннолетние”. Мне редко удается найти и возвратить к прежней жизни этих отчаянных, оскорбленных или обиженных детей. Конечно, многие убегают из-за каприза, на час, на день или на два и, как правило, возвращаются сами, так что такие “дела” ко мне даже попасть не успевают, но те, кто “ушел в бега” надолго, возвращаются редко. Обычно я бессилен им помочь. На этот раз все было по-другому, можно сказать, моей клиентке повезло. Я знал семью, даже помнил тот стиль отношений, который установила много лет назад, так сказать, родоначальница этого семейства. Кстати, фотография мне помогла. Взглянув на дочь, которая “ушла в бега”, я увидел именно то, что ожидал -- красивая, ухоженная девочка застыла перед камерой в прекрасном серебристом платье, но в глазах ее я не нашел ни радости, ни восторга. Как будто в таком платье она ходила в школу каждый день. История беглянки, которую рассказала мама, была в чем-то необычна, но мало что добавила к моим первоначальным наблюдениям. Девочке было пятнадцать лет. Она недавно встретилась с ярким, умным, однако нагловатым и беспечным юношей, который посоветовал ей убежать из дома. Наверное, ему не понравилось то, как презрительно и надменно отнеслись к нему родители подружки. Я думаю, он хорошо знал от приятелей, как это сделать выгоднее и быстрее всего. Девочка позвонила в “Общество помощи детям” и пожаловалась, что отец ее ударил. Что она наговорила, точно не знаю, но одного звонка оказалось достаточно. После этого девчонка, прихватив из родительского бюджета несколько сотен на карманные расходы, какое-то время жила беззаботно и безбедно. Работник “Общества” перевел беглянку в другую школу и несчастные родители даже не смогли найти свою собственную дочь. Однако примерно через пару недель в доме стали раздаваться частые молчаливые звонки. Кто-то подолгу дышал в трубку. Родители догадались, кто это звонит, и стали слезно умолять упрямую девчонку вернуться в отчий дом, уверяя, что теперь они готовы сделать все, что она захочет. В ответ, кроме нервного дыхания, не слышно было ничего. - У меня есть способ, как вернуть вашу дочь, -- сказал я. Потом добавил: -- Впрочем, кто знает, может быть, от этого ни вам, ни ей лучше не будет? - Что вы такое говорите?! Разве такое может быть?! -- возмущенно вскипела мама, которая, видимо, не поняла, о чем я говорю. - Я могу сделать так, что она вернется и вряд ли потом убежит еще раз, но вы должны понять, что вместе с ней в ваш дом вернутся и те капризы, скандалы и обиды, от которых она, быть может, убегала. - Она убежала из-за этого мерзкого мальчишки. Это он ее подговорил, -- не слушая меня, горячо возразила мама, лицо ее стало грубым и жестким. - Хорошо, не волнуйтесь, -- с улыбкой ответил я, стараясь успокоить разволновавшуюся клиентку. -- Я сделаю все, как вы просите, но если будет нужно, потом приходите еще раз. Когда обычно раздаются эти молчаливые звонки? Узнав, что всегда звонят примерно в один и тот же час, я предложил: - Если вы не возражаете, я сегодня проведу вечер у вас дома. Со мной будет помощник... Клиентка согласилась, я записал адрес, и мы распрощались до вечера. В назначенный час я пришел с сыном, который иногда мне помогает. Когда раздался долгожданный звонок, я уже сидел на диване в гостиной клиентки. Мой сын, не теряя времени даром, уплетал одну за другой конфеты, которых было множество в хрустальной вазе. Я поднял трубку и, когда услышал нервное дыханье, передал трубку ему. Сын посмотрел на бумажку, на которой была заблаговременно написана фамилия хозяев. - Вы звоните в дом Джонсонов. Я Джеймс, живу здесь третий день. Меня усыновили. Говорите. Что же вы молчите? -- тонким детским голоском нахально пропищал он в трубку то, что было заучено им, и в ожидании ответа стал рассовывать по карманам конфеты. -- Я Дже-еймс! Говорите… Жаль, что в моем бизнесе мне иногда приходится просить сына заведомо говорить неправду. Что поделаешь? У нас работа такая. Сын это понимает. Мы должны людям помогать. Когда мы вышли из дома клиентки, мой шустрый сынок довольно и гордо выпятил туго набитый конфетами карман. - Отличное было дело! -- прокомментировал он. -- У меня давно не было в кармане столько сладкого барахла… - Я вижу, ты не растерялся и сам себе устроил Хеллоуин. На следующее утро мы узнали, что после вчерашнего звонка ревнивая беглянка в тот же вечер возвратилась в отчий дом! Смертельная хитрость Должен сказать, я не всегда соглашаюсь помочь в том, о чем меня просят. Бывают случаи, когда могу помочь, однако по тем или иным причинам отказываюсь. Самое легкое, самое прибыльное и самое трудное дело в моей карьере, от которого я отказался, было таким. Однажды мне позвонили и попросили о встрече. Звонил мужчина. Он говорил тихо, сдержанно, с легким акцентом. Я спросил: - У вас дело срочное? Он ответил вежливо и твердо: -- Да, это дело невозможно отложить. Вы не волнуйтесь. Я готов заплатить столько, сколько будет нужно... Мне захотелось в это поверить! Впрочем, в моей работе обещание быстрых больших денег обычно бывает признаком дурным. Однако мне понравился голос клиента, его манеры, а я редко ошибаюсь, когда нужно оценить искренность клиента. - В таком случае могу встретиться с вами, когда вам будет угодно, -- сдержанно ответил я. - Могу войти прямо сейчас? -- настойчиво уточнил вежливый голос. -- Дело в том, что я стою за дверью. - Входите, -- коротко бросил я и первым повесил трубку. Признаюсь, мне понравился человек, который, видимо, ожидал меня рядом. Я почувствовал воодушевление и пробормотал себе под нос: “С умным человеком всегда приятно работать. Дело даже не в деньгах. Деньги я как-нибудь заработаю...” Дверь открылась, и вошел невысокий, худой, моложавый мужчина лет сорока. Он был одет так, что я сразу усмехнулся сам про себя: “Да, такой человек может позволить себе оплатить все издержки и расходы”. - Прошу, -- пригласил я. -- Чем могу помочь? Мой вежливый, умный гость посмотрел на меня внимательно. Это был тот редкий случай, когда меня откровенно успели оценить даже перед тем, как я сам оценил на первый взгляд своего клиента. - Я бы не хотел сразу называть себя, -- продуманно, четко промолвил он, и в это время я в первый раз отметил какую-то слабость, растерянность в его голосе, -- мое дело может показаться вам выгодным, но в то же время я обязан предупредить, что оно может быть непростым. Гость выдержал паузу и спросил: - Я бы хотел знать, насколько вы готовы в своей работе нарушить некоторые устоявшиеся нормы и законы? Я улыбнулся. Мне показалось, что клиент пытается описать свои проблемы так, словно вычитал их в знаменитой “Исповеди” Блаженного Августина. В то же время интуиция подсказала мне, что этот человек едва ли привык использовать заготовки, поэтому ответил одновременно утвердительно, отрицательно и уверенно показал, что знаю, как решить любой неразрешимый конфликт. - Вы правильно поняли. Я не адвокат. Я не занимаюсь делами, в которых все просто. Зато именно я часто нахожу решение тех задач, которые решить по ответам и подсказкам из учебника невозможно. - В таком случае я, кажется, нашел именно того человека, которого искал, -- со странной улыбкой воскликнул собеседник. Мне это не понравилось. Клиент выразил свою радость безрадостно и неопределенно. - Вы должны понять, что часто именно я решаю проблемы, которые до встречи со мной казались просто неразрешимыми, -- отработанным голосом отчеканил я. - Хорошо. Я прошу вас помочь мне, -- проговорил клиент, наклонившись и вопрошая меня игрой своего умного, невеселого, ироничного лица. -- Послушайте. Вы должны понять мою беду, мою ситуацию, -- проникновенно попросил он, и я впервые обратил внимание на тусклые, больные, неживые его глаза. -- Мы приехали в Канаду полгода назад... У меня есть жена и двое детей. Мы устроились очень хорошо. Понимаете? Мы купили дом в районе Форест Хилл, я не хочу ничего утаивать от вас. У меня были деньги. Я привез с собой в Канаду какие-то деньги. Мы приехали из России. Я до сих пор держу там свой бизнес и бываю очень часто. Примерно два месяца назад мне вдруг стало плохо в Москве. К этому времени я был жителем Канады и поэтому обратился к частному врачу. Клиент замолчал, подбирая слова. Он по-прежнему внимательно изучал меня странным тусклым взглядом. Мне вдруг стало тревожно и нехорошо. “Ох, как мне не нравится все это!” -- с дурным предчувствием подумал я. - Мне нужно, чтобы вы поверили мне! Поверили, что я сделал все возможное, чтобы проверить и понять, что диагноз мне был поставлен верно, -- уверенно и твердо проговорил гость. -- Я установил точно и могу сказать, что у меня поражены обе почки и мое состояние такое, что уже невозможно удалить опухоль... у меня нет никаких шансов! Как вы понимаете, я не ищу у вас сочувствия, мне просто нужна помощь! Я все более убеждался в том, что мне сейчас предстоит непростое и, может быть, неразрешимое дело. Я попытался предугадать, что задумал мой несчастный, мужественный клиент. “У него в Торонто никого нет. Он надеется найти в моем лице благородного душеприказчика. Адвокатам он не верит... впрочем, может быть, ему нужно, чтобы я какие-то деньги выбрал, снял со счета, потребовал или “выбил” у должников и привез сюда из России… для его семьи. Это будет тягостное и безрадостное дело. Черт возьми, мне будет очень трудно справиться с ним. Но и отказать человеку в таком положении я не смогу”. - Теперь вы знаете, что произошло со мной. У меня остались, может быть, две недели. Я уже пытался, когда был там, в Москве, резко и быстро вывести деньги, хотя бы малую часть той доли, которая, кажется, принадлежала мне, но, как я понял, мои старые добрые друзья не отдадут мне ничего. Я для них отрезанный ломоть только потому, что уехал в Канаду! Если они узнают, что со мной... У меня нет времени. Я могу не успеть переиграть их. Там пропадает огромная сумма -- сотни тысяч долларов, если не сказать больше... Если мы этого не сделаем, если я этого не сделаю, моя семья останется одна в долгах в чужой стране! Я был так глуп, что не смог предусмотреть именно ту ситуацию, о которой только и нужно было подумать! Я сам всегда найду, где и как заработать, но моя жена совершенно беспомощна! Понимаете? Если меня не станет через две недели, моя семья окажется без цента! Это так нелепо! Я прожил жизнь в самое сложное время для моей страны и все же, мне казалось, я добился чего-то! И вот теперь все насмарку! Я был в отчаянии. Меня предали все -- и родина, и моя собственная удача и, кажется, сам Господь Бог бросил в унизительную, жалкую, беспомощную яму. Но тут я услышал о вас! Я понял, что только вы можете помочь мне. У вас есть какое-то свое понимание справедливости! Вы должны понять, что я не заслужил такой участи! Гость неотрывно смотрел мне в глаза на протяжении всей своей прочувственной речи, но сейчас, сделав паузу, уперся в меня таким безрадостным, отчаянным взглядом, что я подумал: “Паникует?! Первый раз столкнулся с тем, что и сам он тоже смертный?” - У вас же есть какие-то офшорные деньги? То, что вы мне рассказали, говорит, что у вас очень трудная ситуация... -- промолвил я, подбирая слова. -- Когда вопрос идет о жизни и смерти, я не могу давать советы. - У меня нет денег. Я держал все средства в бизнесе. Если бы у меня было что-то, я бы не тревожил вас, -- четко, с отчаянием в голосе возразил клиент. -- У меня нет ничего. Я хочу, чтобы вы это поняли. Я могу заплатить вам. Это могу! Десять тысяч -- пожалуйста! Если нужно больше -- я достану. Кроме вас, никто не знает, что со мной. Я выкупил в Москве все эти врачебные бумаги и, таким образом, сейчас я совершенно чист. Я приехал в Канаду полгода назад. У меня в Торонто дом, купленный в кредит. Месяц назад я купил страховку -- на дом, на мое здоровье, на мою жизнь. Моя семья получит миллион, если каким-то непреднамеренным образом я покину этот мир. Понимаете? Непреднамеренным… Я потерял деньги в России и это мои деньги, я заработал их. Это большие деньги. Я хочу вернуть их здесь. Вы должны понять меня и согласиться, что это справедливо… - Не будем спорить о справедливости. Говорите до конца, что вам нужно? -- промолвил я. -- Вы умный человек. Вы должны понять, что я могу согласиться с чем угодно, но практически помочь могу только в совершенно определенном случае! Услышав мой ответ, клиент вдруг сдался. Он перестал давить на чувства, сострадание и понимание, а коротко и деловито изложил суть просьбы: - Факты такие: у меня осталось в жизни не больше двух недель, может месяц. Я болен и никто, кроме нас с вами в Канаде, не знает о том, что я болен. Кстати, не волнуйтесь, вы даже не знаете, как меня зовут, -- ободряюще улыбнулся он. -- Ни моя жена... никто! не знает о том, что я смертельно болен. Это звучит глупо, но у меня готово все! Мне остается исчезнуть непреднамеренно, так, чтобы никто не заподозрил, чем и как я был болен. -- Клиент рассмеялся саркастически. -- Я не могу просто пристрелить себя! Вы понимаете, как это нелепо? Я могу найти, я могу нанять десяток надежных ребят, которые вежливо и безболезненно помогут мне в России решить эту проблему. Это ничего не даст! Моей жене нужно будет выбить страховку здесь, а не в России, понимаете? Я должен найти того, кто сможет помочь мне здесь, в Торонто! -- воскликнул клиент и уперся глазами в меня. - У вас все готово? -- безрадостно спросил я. - Все готово, -- твердо подтвердил клиент. -- Есть только один способ, как скрыть, что я болен. Я должен сгореть, черт возьми, сгореть дотла! Сгореть случайно, как факел, как свечка… Только тогда они заплатят жене страховку. Клиент замолчал, склонив голову, вдруг снова посмотрел на меня с тоской и болью и улыбнулся. - Я не сам придумал этот финт, а вычитал в газете, в обычной торонтской газете. Один тип подстроил все, чтобы сжечь себя и получить страховку. Он поджег собственную машину, бросил в салон чужие челюсти, которые выкопал где-то на кладбище, и уехал из страны. Это не сработало. Он просчитался. Когда жена одела траур, пришла получить свой миллион страховки, ее арестовали… Поймите, со мной будет не так! Я не собираюсь получить миллион страховки и отдыхать на островах. В моей машине найдут именно мои собственные челюсти. Все будет без обмана… - Вы все подготовите сами. Ничего не нужно будет делать, только вас подстраховать? -- переспросил я. - Мне нужен человек, который за хорошие деньги завершит все, что угодно, лишь бы моя семья ни о чем не знала, -- подтвердил он. - Прошу меня простить. Конечно, я спрашивал напрасно, -- извинился я. -- Понимаете, я не могу согласиться или отказаться с ходу. Я должен понять, какое дело мне предлагают? У меня свой бизнес, я им дорожу и не могу отказаться от того, что мне еще не предложили… - Я вас понял, -- обреченно ответил мой клиент. -- Конечно, у вас есть какие-то свои понятия и законы... Я этого как раз боялся. Вы не видите того, что есть на самом деле. Посмотрите на меня! Я должен улететь из этого мира словно глупая, беспомощная бабочка, после которой не остается ничего -- ни любви, ни радости, ни следа, только взмах крыла. Я не знаю, как убедить вас. Я только слышал... мне говорили, вы понимаете, что такое справедливость. У меня был бизнес! -- с отчаянием воскликнул клиент, пытаясь в очередной раз добиться от меня сочувствия. -- Ради этого я месяцами не видел семью, не отдыхал и не наслаждался сам, как, наверное, мог бы, но теперь я это все теряю, как будто вся моя жизнь была лишь игрой в рулетку! Я растерялся. Я не знал, что ответить странному клиенту. - Вы умный человек, -- пробормотал я. -- Честно говоря, мне трудно вам помочь. Обычно я как раз помогаю тем, что запускаю свой ум, свой опыт, свою страсть в ту ситуацию, с которой столкнулись мои клиенты. Но вы сами очень расчетливы, рассудительны и умны. Вам нужен не советчик, а просто верный слуга... Нет, нет, я, конечно, могу быть верным слугой, у меня нет предубеждений! -- поспешил объясниться я. -- Поймите меня! Чему я должен служить? Вы сказали, что вы русский? Вы читали Достоевского, Сартра! Послушайте, я ведь не Господь Бог! Я должен чувствовать какую-то опору. Я не могу судить и рядить этот беспомощный мир так, как считаю правильным я сам. Я знаю, что быстро потеряюсь, если хоть раз нарушу закон. В этот момент я неожиданно очнулся и, поставив самого себя на место моего клиента, подумал, что бы сам стал делать, окажись на его месте. - Относительно меня вы должны понять, что я никогда не нарушаю и не нарушу закон. Понимаете, если вас кто-то обидел, доставайте обидчика в суде. В нашем обществе легко найти адвокатов, которые сделают за нас всю чистую или грязную работу, хотя, конечно, именно они получат всю прибыль. Но не в этом дело! Согласны?! У меня в офисе дело не в прибыли, а в справедливости! Нет, нет, я не ищу справедливости по-своему, помимо законов! При всей внешней сложности, моя работа очень простая: если кто-то в жизни нагадил, я только прошу его убрать за собой. - Что вы мне посоветуете? -- спросил клиент, который, конечно, меньше всего думал о моих убеждениях и проблемах. - Во-первых, поверьте моему опыту и учтите в своих планах, что ваша жена совсем не такая беспомощная женщина, как вам кажется, -- ответил я первое, что пришло в голову. -- Оставьте ей как можно больше денег. Кстати, вы ничего мне не должны. Если вы попытаетесь осуществить какой-то план, о котором вы говорили, и вам понадобится помощник, лучше не обращайтесь к таким, как я, -- у каждого из нас есть свои убеждения, предрассудки -- найдите толкового бродягу, который поймет, что вам нужно... Вы умный человек! Придумайте такой способ, чтобы этому бедняге было выгодно сделать то, что вам нужно! Все, что я могу сказать, -- это то, что вы должны придумать свою собственную спасительную хитрость... но если вам нужно нарушить закон -- делайте это сами. Я вам не судья и не помощник. Простите меня, -- вдруг спохватился я, -- простите, если сказал что-то глупое и неуместное. У вас такая беда… Я был бы рад как-то помочь вам. Он улыбнулся ободряюще, встал и, прежде чем выйти, обронил на прощание: -- Спасибо, вы сделали для меня все, что нужно. Я получил прекрасный совет. Я обязательно придумаю свою собственную смертельную спасительную хитрость... Унция золота Не люблю следить за людьми. По-моему, любой нормальный человек будет чувствовать себя полным идиотом, если протаскается целый день за кем-то, ожидая иногда часами в самых неприятных и непристойных местах. Впрочем, если бы я работал только ради заработка, более выгодное дело вряд ли нашел. Ревнивый, осторожный или подозрительный клиент готов оплачивать такую работу почасово, в то время как сам я могу заниматься в офисе своими делами, получая зарплату просто так. Нет-нет, я никогда не обманываю клиентов. Моя добавочная прибыль, как сказал бы экономист, образуется совсем не на обмане. У меня есть один знакомый. Он в восторге от моей работы. Я когда-то крупно помог ему, а теперь и он сам помогает мне безвозмездно. Кроме того, учится у меня. Опыт перенимает. Я назову его -- мой волонтер. Он молод и, видимо, поэтому слежку за людьми обожает. Может быть, узнает что-то новое о природе людей или у него характер такой любопытный? Не знаю. Я никогда его не спрашивал об этом. Мне редко достаются такие дела. Я не полицейский и не частный сыщик. Если просят проследить за женой или мужем, я обычно отправляю таких клиентов в другие фирмы. У нас в одном Торонто, кажется, полтысячи частных детективов. Заработать деньги я могу как-нибудь и сам, без помощи слежки, скрытой съемки и всей последующей ругани и грязи -- завершать такое дело все равно приходится мне самому, предъявляя в суде убедительные свидетельства обмана и измены. Человек, который обратился ко мне на этот раз, попросил проследить за собственной женой. Я попытался отвязаться, но клиент настаивал. Он признался, что за женой уже следили. - Хорошо, -- равнодушно пробормотал я. -- Что-нибудь узнали? - Я не хочу об этом говорить, -- неожиданно возразил клиент. -- Лучше будет, если вы проверите все сами. - Нет проблем, -- согласился я. -- Мы будем следить за вашей женой каждый день и вечером отчитываться перед вами. Если узнаем что-то важное, я тотчас свяжусь. Клиент попрощался, оставил номер телефона и ушел. Я вызвал волонтера и передал это дело ему. - Постарайся что-нибудь найти. Думаю, там что-то есть. Отелло следил за своей неверной, но остался недоволен, -- попросил я и, посмотрев на фотографию клиентки, пробормотал: -- Странное дело... Молодая женщина смотрела на нас с фотографии светло и беззаботно. Я подумал, что такой человек едва ли затеет сложную семейную интригу с изменой и обманом. Она скорее растратит лишнее на одежду, мебель или картины... “Что бы там ни было, но скоро мы это узнаем”, -- без большого интереса подумал я и занялся другим делом. Вечером мне позвонил счастливый волонтер. - Нашел! -- воскликнул он и замолчал, выдерживая паузу. - Надо же... Я бы не подумал... -- ответил я, по голосу отгадав, что выследил мой бескорыстный, преданный помощник. -- Рассказывай! Оказалось, жена клиента действительно завела приятеля. Это был владелец картинной галереи в Йорк-вилле. “Они встретились сегодня прямо в магазине”, -- возбужденно прошипел в трубку мой помощник. - Спасибо, хорошо, я позвоню Отелло. Он, кажется, это уже знает. Ему нужно что-то другое. Я спрошу. Будь готов поработать еще и завтра вечер, -- попрощался я и тут же перезвонил клиенту. - Мы выполнили работу, о которой вы нас просили. Должен вас огорчить... Вы это знали? - Да, -- сухо ответил он. - Понятно. Что же вам нужно? -- стараясь скрыть раздражение, довольно резко спросил я. - Я хочу знать -- почему? - Почему что? Почему ваша жена вам изменяет? Я должен это узнать? Вы именно поэтому ко мне обратились? - Да, я к вам обратился, чтобы вы мне помогли понять, почему моя жена мне изменяет, -- подтвердил клиент ровным голосом, показывая, что испытывает не столько ревность и гнев, сколько недоумение. -- Я узнал это месяц назад. Все время думаю об этом и не могу понять почему? Если бы вы знали мою жену... У меня вся жизнь полетела к черту! Я не понимаю, кто я сам такой, кто она? Я совершенно растерян! - Хорошо. Я вас понял. Когда что-то выяснится, я вам позвоню. На этот раз я разобрался, что хочет узнать этот несчастный человек. Еще недавно, глядя на фотографию его жены, я и сам подумал, что такая женщина вряд ли затеет случайный, скверный обман. Мне кажется, что умею неплохо разбираться в людях. Но есть вопросы, которые совершенно не могу понять. “Почему жена изменяет мужу?” Я знаю список таких причин возможно больший, чем многие другие, но дело не в знании... Я не могу поставить себя на место “ее”!.. Однажды у меня с женой был разговор на эту тему. Я говорю: - Предположим, мы с тобой в комнате и заходит красивая женщина. Я, как ты знаешь, стану перед ней рисоваться и в той или иной форме захочу ею овладеть -- может быть, даже не конкретно физически, а хотя бы завладеть ее вниманием, остаться в ее памяти на худой конец. Не по своей воле, как ты понимаешь, а как велит древний закон природы, почему-то открытый людям доктором Фрейдом в начале двадцатого века. А что ты чувствуешь, когда входит красивый сильный мужчина? - Ничего не чувствую. - Как ничего? Представь, входит такой роскошный, великолепный самец! И ты не захочешь ему отдаться? -- спросил я нагло, цинично, иронично, но в то же время с интересом. - Нет, -- не обращая внимания на мой тон, ответила жена и великодушно объяснила: -- Что ты чувствуешь, когда заходишь в магазин мужской одежды, где висят ваши костюмы, рубашки, брюки? - Ничего. Нет! Постой! Чувствую невыразимую скуку, -- чистосердечно признался я. - Вот как? Ты не хочешь одеть эти костюмы, примерить их, хоть раз выйти в каждом из них на вечер к друзьям, на работу или в театр? - На кой черт? -- возмущенно воскликнул я. -- Все эти костюмы на одно лицо! Зачем их мерÿть? Если у тебя есть деньги -- возьми любой и носи на здоровье. Насколько я знаю, всегда и во все времена хороший костюм стоил примерно унцию золота. Сейчас это 400 долларов. Бери любой за эту цену и носи! - Так и мы, -- удовлетворенно заметила жена. -- Для нас мужчины на одно лицо... Зачем их примерять? Взял один, который сшит покрепче, и носи! -- со смехом прибавила жена и ткнула кулачком мне в бок. -- Даже не надо платить за это твою унцию золота! После этого разговора я понял, что есть вопросы, понять которые я бессилен. Итак, мне предстояло каким-то образом выяснить, почему жена клиента изменяет ему и встречается с другим мужчиной в задней комнатке магазина изящных искусств. Для этого нужно было каким-то образом привлечь на помощь мою собственную жену. Только она могла проникнуть в это заведение, познакомиться с клиенткой и выпытать, понять, в чем ее проблема. Я поехал домой, обдумывая, как и чем завлечь жену, чтобы она без длинных торгов согласилась на меня поработать. Женское сострадание, ревность и любопытство всегда выручали меня. Я решил вновь опереться на них. С видом угрюмым и недовольным я переоделся, спустился в подвал и стал неторопливо, но сильно, зло швырять метательные ножи в дверь чулана. Жена догадалась, что мне попалось сложное и неприятное дело. Она вскоре спустилась ко мне и попыталась утешить. Я рассказал о моем клиенте все. - У меня такой впервые! Представляешь, я должен познакомиться с его прелестной неверной супругой и несколько дней тереться вокруг нее, чтобы выпытать что-то... Ты ведь знаешь, что я от нее все равно ничего не узнаю. Только даром время потеряю. Клиентка выглядит прекрасно. Но... просто не знаю, как быть. У меня как раз висит другое дело... - Покажи клиентку, -- рассмеялась жена, -- я посмотрю. Не знаю, понимает ли она мои хитрости? Я не спрашиваю, она не говорит, только улыбается, глядя на меня с сожалением. Впрочем, что мне за дело! Лишь бы жена согласилась сделать то, что только она может... На следующий день моя жена принарядилась и перед тем, как выйти на работу, напомнила мне некоторые неписаные соглашения, которые у нас сами собой установились: - Ты представляешь, что с такой клиенткой у меня могут возникнуть непредвиденные расходы? - О, да, представляю. Я даже представляю, какие! Удачи, -- попрощался я. -- Я позвоню, когда клиентка будет готова. Как только мой волонтер сообщил мне, что клиентка выбралась из дома и поехала, следуя тем же самым вчерашним маршрутом, я позвонил жене: - Пора. Только прошу -- не увлекайся! -- рассмеявшись, предупредил я, поскольку знал, что по телефону жена не будет спорить. -- Мне нужно, чтобы все твои расходы были подтверждены документально и могли быть объяснены с помощью строгой мужской логики… Мы с сыном поужинали в гордом мужском одиночестве. Вечером жена пришла домой поздно, в руках у нее была картина. Я бегло осмотрел жену, но, слава Богу, больше не заметил никаких обновок. Впрочем, это еще ничего не значило. - Ты не представляешь, дорогой, какая это милая девочка! -- счастливо хохоча, воскликнула жена, обнимая меня. -- Имей в виду, твой бюджет трещит по швам с такой клиенткой! - И долго он будет так трещать? Или ты все же что-то узнала? -- не в силах скрыть легкого раздражения, спросил я. - Узнала. Ты, пожалуйста, не беспокойся. Узнать-то я узнала, но… возникла новая проблема. - Проблема? Какая? -- растерянно спросил я. Поведение жены было странным. - Ерунда. Потом узнаешь... -- пробормотала жена и устало побрела в гостиную. Там она развернула бумагу и вытащила картину -- озеро, снежные горы, хмурые тучи и домик на берегу, масло, холст. Очень приличная картина и стоила недорого. Однако это меня не успокоило. - Нравится? -- спросила жена и повалилась на диван. - Да. Рассказывай... Не тяни! У меня клиент на проводе! -- пошутил я, чтобы как-то объяснить свое нетерпение. - Дело было так. Примерно пару месяцев назад эта милая девочка гуляла одна по Йорк-виллу, скучала и бродила по магазинам, разглядывала картины, одежду, разные побрякушки... Ты знаешь, что можно найти в Йорк-вилле? - Не знаю, но догадываюсь. Все, что угодно. Дальше. - Она зашла в галерею к этому Дугласу. Заметила в углу где-то на полу картину, которая ей понравилась, похвалила ее и посоветовала повесить на витрину. А через пару дней опять проходила мимо магазина и увидела свою находку висящей за стеклом. Когда возвращалась назад, ее уже не было. Она зашла и спросила, где картина; оказалось, ее только что купили. Так завязался разговор. Она опять что-то посоветовала хозяину галереи, потом еще и еще... таким образом быстро втянулась в этот бизнес и так увлеклась, что... Она говорит, словно заново родилась! Ей было все так интересно. Ведь это лучше, чем слоняться без дела! Все бы было хорошо, но этот Дуглас стал так приставать, знаешь, он такой липкий, въедливый, нудный. Пришлось делать выбор -- или послать его к черту и уйти домой одной... или махнуть рукой. - Понимаю, как ты говоришь, для женщины секс -- это еще не самое главное! -- вспомнил я основную мысль, которую когда-то жена безуспешно пыталась объяснить мне. - Не совсем так... Я думаю, у нее с мужем какие-то проблемы, мне, во всяком случае, так показалось. Понимаешь, для нее секс -- как бы семейная обязанность. Она просто прелесть. Мы быстро подружились, она сказала, что больше не придет к этому Дугласу… - Я понял. Очень рад! -- довольно воскликнул я. -- Позвоню клиенту и думаю, мы это дело сейчас закроем. - Что ты скажешь? -- с интересом спросила жена. - Скажу, сколько он мне должен! И еще кое-что… -- неопределенно ответил я. -- Пусть это будет наш маленький мужской секрет. Хорошо? В этот момент вдруг позвонил бипер и жена, как-то испуганно стрельнув на меня глазами, полезла в сумочку. - Да, здравствуй, ничего, ничего. Говори. Муж еще на работе... Очень понравилась. Я повешу в столовой... Нанси, дорогая, но я завтра работаю... Да, конечно, в пятницу могу уйти чуть пораньше... -- Жена, наконец, встала и, беспомощно пожав плечами, показала, что это как раз и есть та проблема, о которой она мне вначале вскользь упомянула. Глядя на жену, удалявшуюся в спальню с “вездесущей и всевластной” телефонной трубкой в руке, я огорченно вздохнул и хотел было крикнуть вдогонку: “В нашей работе опасно заводить дружбу с клиентом, тем более с женой клиента”, но промолчал и пошел в кабинет, чтобы позвонить и обрадовать клиента. Опасная болезнь Мне редко достаются дела, от которых я получаю удовольствие, о которых потом вспоминаю с улыбкой, но вот одно из таких. Однажды ко мне пришла молодая женщина лет тридцати. Мне показалось, что она потратила полдня на укладку волос, и, наверное, только одевалась часа два -- так все было живописно, чисто, ухоженно на ней, словно на любимой клумбе моего соседа, дотошного голландца. Никогда раньше ко мне не приходил такой великолепный образец благополучного среднего класса. У нее, казалось, все должно было быть так правильно и хорошо, что трудно представить, зачем она могла явиться к грешному специалисту моего профиля? Но, с другой стороны, у всякого могут возникнуть свои проблемы. Я с интересом приготовился выслушать ее. - Хороший день... -- с приятной улыбкой поздоровалась она, сев напротив меня, и мы оба посмотрели в окно, словно хотели проверить: так ли это? День был, в самом деле, прекрасным, ярко светило весеннее солнце, высоко в небе зависли маленькие белые пухлые облака и было ясно, что вскоре наступит ленивое долгое торонтское лето. - Да, вы правы, -- поддакнул я и еле удержался, чтобы не пуститься в перечисление всевозможных эпитетов, однообразно описывающих этот великолепный весенний день. - Не знаю, как вам рассказать то, что происходит в моей семье. Это никакое не преступление... -- начала моя гостья и запнулась, чтобы подобрать слова. - Я как раз редко занимаюсь преступлениями. Обычно я помогаю в самых простых жизненных ситуациях, которые мои клиенты по тем или иным причинам не могут решить сами, -- объяснил я, придя на помощь гостье. - У меня именно такая ситуация, -- оживилась клиентка. -- Мой муж работал старшим программистом. Его очень высоко ценили. Зарплата, сами понимаете, тоже была высокая. Он даже дома работал каждый вечер. Вдруг он совершенно изменился, почему-то перестал работать дома и вообще каждый вечер уходит в соседний бар, а дома только сидит у телевизора, пьет пиво, мне отвечает “да” и “нет”... Он не сердится на меня, понимаете, совершенно не сердится, он словно меня не замечает. Я вдруг рассмеялся и, расплывшись как можно шире добродушной улыбкой, перебил клиентку: - Должен вам сказать, что именно так живет большинство мужчин. Это не только не преступление, как вы сами сказали, это совершенно нормальное состояние половины взрослого населения нашей страны! Мне показалось, что моя клиентка оказалась из разряда тех, кто беспокоит меня по самому пустому поводу: потеряла аппетит любимая собачка, дерзко нагрубил невежливый сосед... - Нет, постойте! Он на прошлой неделе вообще ушел с работы! Представляете? И больше не ищет работу. Он отправляется вечером в бар, а с утра валяется на диване в гостиной и читает какие-то скучные книжки. Говорит, что нам на жизнь хватит страховки, которую будут платить целый год! Я не знаю, когда это закончится и как? -- разгоряченно вскричала моя клиентка и едва не расплакалась. - Я понял. Простите. Это меняет дело, -- извинился я и спросил другим тоном: -- Вы должны рассказать подробно все, что вы заметили странного в поведении мужа. С кем он встречался, куда ходил, звонят ли ему сейчас приятели с работы? Расскажите, пожалуйста, все, даже если об этом вам неприятно говорить -- появились ли какие-то женщины, мужчины в его жизни? - Нет, никаких женщин нет, тем более... он встретил недавно школьного друга. Они не виделись с ним, наверное, десять лет. И мне кажется, именно это так на него повлияло. - Расскажите о нем, -- заинтересовался я. -- Это может многое объяснить. - Я не знаю. Никогда его не видела. Я даже не запомнила, как муж назвал этого друга. Он только сказал, что этот друг “живет совсем по-другому”. Он именно так сказал. - Понятно, -- перебил я, решив, что едва ли добьюсь от клиентки большего. -- Вы говорили, что муж лежит на диване в гостиной и читает какие-то книжки. Вы сказали “скучные книжки”, да? Что вы имели в виду? - Это какие-то старые... Íапример, про Наполеона. - Роман? -- уточнил я. - Нет, не роман. Я не знаю, что это. Скорее, мемуары. “В самом деле, -- подумал я с усмешкой, -- зачем программисту читать мемуары Наполеона? Пусть изучает какой-нибудь новый язык, который эти программисты все время изобретают!” Но в это время моя клиентка сама вернулась к тому разговору с мужем, о котором рассказывала. - Я спросила его, что значит “живет совсем по-другому”. Он живет в бедности? -- Я так пошутила, -- без улыбки объяснила клиентка. -- Но муж ответил что-то совершенно невразумительное, типа: “Не в бедности, а в радости”, и сказал, что этот друг работает в банке каким-то клерком, а дома сочиняет музыку... Я ничего не понимаю. Ну и что? Если какой-то школьный друг сочиняет музыку, если он доволен и весел, почему из-за этого бросать работу? - А ваш муж ничего не сочиняет? Чем он вообще увлекается? - Ничем, совершенно ничем. Он много работал. Он у меня очень умный, он раньше много читал... - Вы с мужем спорили, ссорились после того, как узнали, что он ушел с работы? - Наоборот. Я все для него делаю. Он очень изменился, стал все бросать и оставлять где попало. А раньше у нас было так хорошо и чисто… но я за ним все равно убираю. Мне не трудно. И дело не в этом. - Хорошо, я понял. Мне нужно самому встретиться с вашим мужем. Лучше всего в баре. Вы говорите, он там проводит каждый вечер. Я поговорю с ним по душам и, надеюсь, все, что нужно вам, узнаю. Клиентка молча пожала плечами, показывая, что мне лучше знать, как можно получить ту информацию, которая ее интересует. Я записал адрес и узнал, в каком баре мне предстоит сегодня провести вечер. Я успел заехать домой, переоделся, сказал жене, что у меня сверхурочное неотложное дело, и отправился на встречу с клиентом в самом лучшем расположении духа. “Хорошо бы каждый месяц доставались такие дела! -- мечтательно подумал я. -- А что? Ведь ездят же ученые на свои симпозиумы в Осаку, Сиэтл или в Атлантик-сити! Чем я хуже? Мы все равны если не перед Богом, то перед ее величеством Удачей. На этот раз мне повезло, и я надеюсь отдохнуть с этим клиентом в баре ничуть не хуже иного профессора на конгрессе в Афинах”. Я приехал в район Блур и Джейн, припарковал машину на маленькой боковой улочке и направился в тот бар, о котором мне сказала клиентка, и вдруг вспомнил, что уже однажды был здесь. Помню, я тогда заметил, что девушки в этом заведении имеют дурную привычку убирать твой полупустой бокал, если ты отлучился ненадолго, например, в “комнату для маленьких мальчиков”. Мне это не понравилось. Зачем это делать? Вернешься с новыми силами, а бокальчика с пивом больше нет… В этот вечер играл Рапторс и Нью-Йорк. Зал был полупустой, мой клиент сидел один перед экраном. Я сразу заметил его. Не стал ждать у входа, а направился сам к соседнему столику, устроился удобно и заказал для начала большой бокал темного “Мак-Кинли” и дюжину крылышек, которые мне понравились еще в прошлый раз. Мой сосед обернулся, поздоровался, и мы обменялись парой слов об игре. - Я больше люблю бейсбол, -- обронил я, предположив, что мой сосед вряд ли имел время, чтобы серьезно увлечься этой игрой. Так оно и оказалось. - А я -- хоккей, -- ответил он. После этого мы замолчали. Клиент заказал еще пива, после чего я успокоился, с удовлетворением подумав, что у меня теперь есть время на мой “Мак-Кинли”, на сочные, мягкие крылышки и, в конце концов, на моего клиента! Вдруг счет изменился, и диктор назвал знакомое имя. - Смотри! -- оживленно воскликнул я. -- Этот парень подписал контракт на два миллиона! Очень неплохо… - Кому неплохо?! -- возразил сосед. -- Говорят, он разводится. Все миллионы уплывут к адвокатам и жене. Такова жизнь! -- на прекрасном французском уточнил причину ожидаемой трагедии мой образованный клиент. - Это точно! Если они передумают разводиться, им обоим больше достанется и денег, и скандалов! -- со знанием дела согласился я. - У меня есть один знакомый, он работает в банке... -- откровенничая, сказал сосед и я, наконец, заметил, что он изрядно опередил меня по части пива. -- Прекрасный человек! Я на него смотрю и всегда думаю -- мир относителен! Я смотрю на него, как на бюст Эйнштейна! Вот так! -- И сосед очертил движениями рук вокруг своего лица профиль гениального физика. - Никогда бы не узнал в профиль старика Эйнштейна! -- с неудержимым смехом воскликнул я. Мне было очень весело. Я подвинулся ближе к соседу, он отодвинулся и таким образом мы оказались вместе за одним столом. -- Ты сказал: мир относителен! Я хочу спросить: относителен относительно кого? Кто за нами наблюдает? Сосед оценил мой риторический вопрос, мы оба расхохотались. - Относительно меня! -- находчиво ответил сосед и постучал себя пальцем в грудь. Вслед за этим он показал действительно великолепную образованность. -- Древний грек жил в глиняном домике, и в этом маленьком домишке, кроме жесткой кровати и глиняной амфоры с благовониями, ничего больше не было, но грек был счастлив, думал о вечном и проводил целый день в душевных разговорах, спорах на центральной площади любимого города. Я работал пятнадцать часов в день, никуда не ходил, ничего не любил, ничего не читал и не сочинял никакой музыки! И это называют прогресс? Спрашивается, как мог мир так испортиться за каких-то две тысячи лет? Я расхохотался, ошеломленный этим замечательным вопросом, и даже слезы брызнули из моих глаз. После этого мысленно закрыл это простое, обычное дело. Я оставил клиента в покое и обратился к своей кружке пива и крылышкам, которые как раз подоспели. Вернувшись домой, позвонил клиентке, сказал, сколько она должна за мой ужин, и отметил, что для себя не беру ничего. После этого на прощание дал несколько советов: - Когда ваш муж что-то бросает в доме, оставляет, где попало, вы за ним убираете? - Да, конечно, я же вам сказала, мне нетрудно... - Не убирайте! Запомните это! Ничего не мойте! Ничего не делайте! Одевайтесь чисто, но очень неряшливо, -- настоятельно порекомендовал я. -- Он кушать просит -- не давайте. Книжки читает -- мешайте. Поймите, пока ему не станет плохо -- вам не будет хорошо! Вы должны больше ругаться, ныть, что вам нечего одеть и некуда выйти, вы должны постоянно скандалить и докучать вашему супругу как можно больше. Только тогда он вернется на работу! Я в этом уверен. Пришлите чек на тридцать долларов. У вас есть адрес на моей карточке. Прощайте. «Прости меня господи, за то, что я сделал. Этому парню было так хорошо!», -- подумал я с сожалением, и занялся новым, гораздо более неприятным делом. Сплющенный «Казанова» Ко мне редко обращаются знаменитости. Откровенно говоря, никогда до сих пор не обращались. С другой стороны -- я ведь еще не ушел на пенсию! У меня давно сам собой образовался круг клиентов. Это простые, обычные люди. Они разные -- бедные, богатые, но, увы, ни одной сколько-нибудь известной знаменитости со своими особенными проблемами среди них не было и нет. Другое дело -- мой приятель! Он как раз построил бизнес, обслуживая знаменитости, и, конечно, ему есть, о чем рассказать. Не то, что мне! Как бы я хотел тоже показать свою силу и ловкость (шутка!), отбивая клиентов от настырных поклонников, которые валятся в дом через забор, лезут сквозь оцепление или, соблазнив слабовольную знаменитую жертву своими прелестями, потом докучают повторными предложениями, а часто, хуже того, -- вымогательствами, судебными процессами и скандалами... Однажды мне все же тоже пришлось помочь одной своеобразной знаменитости! Это был самый приятный клиент, который только обращался ко мне. Кто бы мог подумать, что у него может возникнуть такая нелепая проблема, которая, казалось бы, не должна докучать обыкновенному человеку? Проблема была не в нем -- в его жене! Дело было так. День клонился к вечеру, и заканчивалась очередная весенняя рабочая неделя. Я думал о том, как лучше провести выходные. Можно было съездить за город и приготовить к сезону ранчо на Спароу лэйк. Недавно мой великодушный клиент, уезжая на год в Европу, оставил ключ от летнего домика на берегу этого прелестного озера. Когда я собрался выйти из офиса, мне позвонили и попросили о встрече. - Вам нужно срочно? -- уточнил я. - О нет, я бы вовсе не хотел вас отвлечь от других важных дел, -- вежливо возразил клиент мягким, приглушенным голосом. -- Об этом не беспокойтесь, -- ответил я и улыбнулся так, чтобы это было понятно моему собеседнику на другом конце провода. -- От важного дела меня не так-то просто отвлечь. Я могу вас сегодня подождать в офисе или мы можем договориться с вами о встрече на следующей неделе? После секундного замешательства или раздумий мой собеседник, наконец, решился: - Если вас не затруднит, я бы хотел приехать сегодня. - Прекрасно. Буду ждать, -- ответил я и назвал адрес. Судя по всему, я должен был сказать “Прощай!” веселой поездке на берег дикого озера, мне предстояло следить за женой мягкого, вежливого клиента или (хуже того!) выковыривать подноготную какого-то ушлого партнера или коллеги! Прошло, наверное, полчаса и, наконец, вошел высокий благообразный мужчина лет сорока. Он держался уверенно, но просто. Войдя в комнату, он огляделся, словно в самом деле хотел понять -- не помешал ли он? Мне показалось, что это умный, уравновешенный человек. Подойдя к столу, он поздоровался со мной за руку и представился. Это мне понравилось. Я решил, что новое дело не будет стоить больших неприятностей и большого труда. - Я бы не хотел вам испортить выходные, -- промолвил он, усаживаясь в кресло. -- Собственно, сама моя проблема может показаться нелепой и смешной. В то же время она меня так раздражает, что сам для себя я не могу назвать ее ничтожной. - Прекрасно вас понимаю, -- согласился я, поскольку клиент еще не перешел к делу. -- Чужая беда не стоит и цента, а своя... - Да, скажем так... -- не разобравшись, осторожно подтвердил клиент. -- Вы понимаете, есть разные люди. Вы можете встретить приятного обходительного человека, который в то же время какими-то намеками или шуточками... наговорит вам таких гадостей, что вы не будете знать, как отвязаться от него! - О, да, в силу своей профессии я встречал очень разных людей! И не говорите!.. -- воскликнул я. -- Вы даже не представляете, какие только типы и характеры я не встречал! - Простите, -- спохватился клиент и, наконец, перешел к делу. -- Все, что меня беспокоит, -- это один человек... У меня есть семья. Прекрасная жена. У нас теплые, близкие отношения, -- проговорил он и вытащил из кармана фотографию жены, которую, как бы в подтверждение своих слов, протянул мне. Я быстро взглянул на нее, перевернул и положил на стол, горячо согласившись: - Очень милая женщина. Прямо скажу, вам повезло! - Понимаете, к нам повадился ходить в гости один молодой человек, -- выпалил клиент и, наконец, я почувствовал, что он перешел к тому, что так беспокоило его. -- Он моложе меня лет на пять, наверное, сверстник моей жены. -- Мне была передана очередная фотография, которая должна была осветить гостя в тех подробностях, которые невозможно передать словами. Рядом с женой клиента, по-дружески обнимая ее за плечо, стоял молодой коренастый мужчина, лицо которого было обезображено странным образом -- словно на нос и верхнюю губу осторожно наступили сапогом: все было сдвинуто, сплющено, но так незаметно, что к этому можно было быстро привыкнуть и более не замечать. -- Я даже не представляю, как он узнает, когда у нас намечается в доме вечер. Этот человек всегда тут как тут, с цветами, с милыми, добрыми словами, за которые, однако, почему-то мне хочется взять его и выбросить в окно! - В чем же дело? -- спросил я. -- Иногда это надо сделать вежливо, но без церемоний. И вовремя! - Да, я вас понимаю. Наверное, я сам виноват. Или, как вы говорите, упустил момент... -- согласился клиент и вдруг взорвался так, что я не ожидал. -- Как можно выбросить в окно собачку, которая лижет вам руку?! Это не так просто! Пусть это будет даже самая мерзкая и отвратительная для вас собачонка, но ведь она вам лижет руку!.. Нет, нет, это не так, не то! Я не знаю, как это объяснить? Что вы будете делать, если к вам в дом приходит мужчина, который все время хвалит вслух вашу жену, говорит ей, какая она добрая, прекрасная, как ей тяжело, как трудно и как он сочувствует ей. В чем сочувствует? Почему ей тяжело? И при этом он успевает, подлец, сказать что-нибудь очень сочувственное вам самому! Я вдруг неудержимо расхохотался, представив человека с родовой травмой на лице, о котором так страстно, с ненавистью и отвращением, рассказывал раздраженный клиент. - Великолепная гадость! -- со знанием дела восхищенно воскликнул я. -- Так можно одурачить или взбесить кого угодно! Черт возьми, никогда бы не придумал сам! - Вы понимаете! Это совершенно невыносимый человек! -- отозвался клиент. - Это не совсем верно, как говорится, нет невыносимых людей, есть только узкие двери, -- задумавшись, пробормотал я. -- Хорошо, как я понял, у вас давняя проблема, застарелая болезнь! Вы что-то пытались предпринять сами? В своем стиле! Например, были особенно внимательны к супруге в тот вечер, когда он к вам являлся в дом? - Я пробовал, -- поморщившись, ответил клиент. -- Сам вижу, как это было глупо с моей стороны. Я уважаю мою жену... уважаю самого себя, в конце концов, и не могу разыгрывать великодушного дурака в собственной семье. - Жаль! В таком случае вам никогда его не переиграть! -- уверенно, увлеченно и безжалостно воскликнул я. Я уже не раз прежде встречался с тем, с чем только что столкнулся клиент, поэтому мне не составляет труда разыграть из себя все понимающего, легковсемпомогающего ангела. Другое дело, если встретилась ситуация нетипичная, тогда мне самому приходится нелегко, однако как раз таким делом я могу по-настоящему увлечься, понимая, что только так могу найти и узнать что-то новое! Именно такая проблема возникла сейчас. - Вы пытались поговорить с женой, объяснить, что и кто досаждает вам? -- спросил я, предлагая самый простой вариант. Уверен, она сама будет готова вам помочь... - Я не могу об этом говорить. Моя жена привыкла видеть меня в определенном свете. Она не поймет, почему я раздражаюсь из-за каких-то пустяков? Я не знаю, как это объяснить? -- Понятно, я вижу, вы очень деликатный и вежливый человек! Но в данном случае вам это просто мешает. Хорошо. Думаю, мне придется самому решить этот вопрос. Я должен быть у вас на вечере. Судя по тому, что ваш любезнейший нахал умудряется являться к вам без приглашения, -- рассмеялся я, -- устроить это будет несложно! Конечно, проще было вначале проверить докучного гостя несчастного клиента и наверняка найти в его прошлом какие-то прегрешения, вертя которыми перед его смешным приплюснутым носом, можно без особого труда договориться о том, что ни мой клиент, ни его прекрасная жена никогда более не увидят ни сам этот приплюснутый нос, ни его господина! Как я уже сказал, я почему-то увлекся этим делом. Мне нестерпимо захотелось красиво переиграть одаренного нахала... Я подробно расспросил клиента о том, кто он такой, где работает, как мы могли бы встретиться с ним и познакомиться. Мы выбрали мою собственную роль, которую мне предстояло сыграть, и договорились, когда я должен приехать на вечер. На следующий день я достал из кладовки трость с набалдашником в виде змеи, которая осталась у меня от покойного тестя, наложил легкий грим на лицо землистого оттенка, чтобы выглядеть болезненно и жалко, распихал по карманам все, что могло бы пригодиться: начиная от ручки-диктофона, заканчивая флакончиком с аэрозолью, которая могла оставить на спине жертвы совершенно омерзительный и незабываемый запах! Мне предстояло разыграть роль болезненного, несчастного, но умного приятеля клиента, с которым мы познакомились на гольф-поле. Я был уверен, что, если человек имеет какие-то ярко выраженные физические недостатки, ему прощается больше, чем молодому и здоровому нахалу, и этим следовало при случае воспользоваться! Мой прежний, не вполне удачный опыт, свидетельствовал о том, как бывают безуспешны попытки перенахальничать одаренного нахала! В назначенный час я поехал к клиенту. Он жил на тихой улице, которая увела меня от Роял Йорк и завершилась тупиковым кольцом перед дальней поляной одного из местных гольф-клубов. Перед домом стояло полдюжины машин. Я не спеша направился к входу, тяжело опираясь на трость и стараясь запомнить первоначальную естественную манеру своих движений. “В моем деле главное -- не перепутать ногу, на которую хромаешь!” -- шутливо предостерег сам себя. Каждый раз, отправляясь на подобное задание, я испытывал волнение и трепет, словно неискушенный влюбленный в предвкушении первого свидания. Все же это были, наверное, самые приятные часы в моей работе! Я не актер, но очень хорошо понимаю радость этого нелегкого, увлекательного труда! Меня встретил хозяин на пороге. Я обнял его одной рукой и громко расхохотался, входя в роль. С шутливым упреком я воскликнул: - Вот почему ты меня обыграл! У тебя целое гольф-поле на заднем дворе! В этот момент в холл выглянула жена клиента и как раз застала нас в дружеских объятиях и шутливых упреках. Клиент совершенно преобразился и стал подшучивать в ответ с видимым удовольствием, входя в собственную роль: - Кто же виноват? Ты так редко бываешь у нас! -- воскликнул он. Я поморщился, испугавшись, что неопытный клиент может переиграть и поставить меня в затруднительное положение. Слава Богу, появившаяся рядом жена отвлекла его. -- Дорогая, я так рад -- это Джеймс -- мой добрый приятель и это мой сюрприз! К нам, наконец, пришел в гости человек, с которым я недавно познакомился: Джеймс Хелпер, -- представил он меня, как мы условились. Я сдержанно, учтиво поздоровался издали, опираясь правой рукой на трость. Жена клиента, в самом деле, оказалась женщиной необыкновенной. Ее огромные темные глаза посмотрели на меня таинственно и неопределенно. Но стройная великолепная фигура тридцатипятилетней женщины, ее чувствительные широкие улыбчивые губы, которые я машинально отметил, подсказали мне, что я могу порадоваться за клиента: жена ему досталась великолепная! - Джеймс, как твое здоровье! -- громко, но участливо воскликнул клиент и таким образом пресек все попытки жены узнать подробно, кто я такой и почему до сих пор она ничего обо мне не слышала. В это время, быть может, услышав наши громкие возгласы, в холл выглянул Сплющенный, как я назвал для себя странного недруга моего клиента. Сплющенный пытливо оглядел меня, небрежно поздоровался, назвав себя, и, видимо, отнесся без всякого уважения к моей колоритной фигуре. Я раздраженно прикусил губу, познакомившись, наконец, с тем, кого мне предстояло каким-то образом выпроводить навсегда из этого дома. Как говорится, малый был не промах! Чем могла помочь мне старая аэрозоль с “вонючкой”, которую я прихватил с собой?! Да хоть облей с головы до ног этого артиста отходами из Авгиевых конюшен, посади ему на плечо вонючего скунса, этот парень наверняка найдет, как ему отмыться! С такого -- как с гуся вода! Сплющенный приблизился к хозяйке и тут же затрещал что-то интригующее в ушко. Я только услышал: “…они улетели в Тампу, взяли яхту и уехали на полгода, чтобы проверить свои чувства. Они сделали именно то, о чем их просили, но, представляешь, как они это сделали!..” Я понял, что мой подопечный при всех своих недостатках умеет работать языком как надо! “Молодец! -- пробормотал я, присматриваясь к своему сопернику. -- На твоем поле мне будет трудно тебя обыграть! Язык у тебя подвешен... Ладно, могу работать молча! -- воскликнул я сам про себя и добавил с угрозой: -- Ты больше никогда не войдешь в эту дверь!” Я машинально поддерживал разговор с хозяином и незаметно разглядывал Сплющенного, его прекрасную жертву, к которой он прилип бесцеремонно и страстно. Я заметил, что жертва, жена клиента, то и дело поглядывала на нас, но, увы, не столько на меня, сколько на собственного мужа. Это меня воодушевило! “Она все время смотрит на нас. Ей важно знать реакцию мужа! -- Именно так я оценил эти пристальные взгляды. -- Если все действительно так, мне нужно только вызвать ревность, и тогда она перестанет слушать болтовню Сплющенного! Нет, не подойдет! Даже если ревность сработает -- это все равно займет пару недель! Я должен найти какое-то более эффективное средство!” Погруженный в такие наблюдения и размышления, я зашел вместе с клиентом в дом, познакомился с гостями. Мой задумчивый, сосредоточенный вид хорошо согласовывался с болезненной серостью лица, хромотой, и поэтому моя невнимательность и рассеянность были простительны. Я продолжал наблюдать, готовя в воображении то чудодейственное снадобье, которое должно было исцелить жену клиента раз и навсегда и окончательно развеять дым очаровательных наваждений Сплющенного! «Мы должны исчезнуть оба, -- вдруг догадался я. -- Разорваться к Дьяволу! Иначе как он объяснить жене, почему такой приятный человек, как я, вдруг перестанет бывать дома? Мы должны разорваться в клочья вместе с этим Сплющенным... очень жаль! В этом доме сегодня должен разразится омерзительный, убийственный скандал!». Чтобы осуществить план, мне следовало спорить с этим типом по любому поводу до хрипоты так, чтобы и сам я, и, главное, мой соперник всем осточертели бы невыносимо! Мы прошли в столовую. На столе величественно возвышалась великолепная фаршированная форель с некоторыми дефектами, поскольку многие уже успели откушать от нее изрядные кусочки. Гости, видимо, давно знали друг друга и разговаривали лениво обо всем, что слышали недавно в новостях. Одна пара обсуждала смертельную стрельбу в американской школе, другая осуждала мор скота, который произошел в родной далекой Англии! Сплющенный принес в столовую свою животрепещущую тему и увлеченно рассказал занимательную чепуху о колдунах и страстных молодых ведьмочках, которые, по его словам, появились только в средневековой Европе. - Даже в древнем Египте были колдуны! -- перебил я соперника, поскольку знал эту тему до отвращения. Мой любознательный сын, увлеченный чтением книг про Гарри Поттера, раскопал в библиотеке все, что только можно найти про магию и историю волшебных искусств, и надоел нам с женой невыносимо, выговаривая по пять гигабайт этих новостей за каждым обедом. -- Там же сожгли первого колдуна -- некоего пастуха, который залез во дворец фараона, чтобы якобы выкрасть магические книги, но, думаю, его сожгли не за это, а за то, что после налета, говорят, в гареме фараона расплодилась ужасная распущенность и порок. Он все-таки успел украсть не только книги!.. Мне было легко переиграть соперника. Он любил говорить красиво -- я предпочитал точность! Можно говорить точно, если тебя все время перебивают и поправляют, однако никому, наверное, в таком случае не удастся говорить красиво! Таким образом, перебивая подопечного через каждое слово, я вежливо каждый раз просил продолжить рассказ, и наконец он не выдержал, незаметно увел прекрасную хозяйку во внутренний дворик, где были расставлены стулья и можно было спокойно наблюдать издали за игрой посетителей гольф-клуба. Это внезапное передвижение, однако, не ускользнуло от моего внимания. Я вовремя последовал за ними. Хромая, я побежал вперед, чтобы сесть рядом с хозяйкой на стул, куда тотчас устремился Сплющенный как на свое законное место. Конечно, как человек с видимым увечьем, он привык хватать любое место, которое ему приглянулось, однако в этом случае должен был выиграть слабейший, у бедняги было деформировано лицо, а у меня правая нога -- куда более важная часть тела, и к моему положению большинство, конечно, относились с большим уважением. В результате недолгой борьбы Сплющенный первый сел на желанное место и мне не осталось ничего другого как упасть, вызвав всеобщее замешательство. Сплющенный сконфузился. На него посмотрели с осуждением. Он встал, помог мне. Я, тяжело дыша, сел на его место, извиняясь за свою неловкость. Мне показалось -- это я заметил с радостью -- на этот раз жена клиента посмотрела на бывшего кумира с брезгливым отвращением… Таким образом продолжался вечер. Я старался прикончить недруга любыми средствами. Как только он открывал рот, я демонстративно и обиженно замолкал, словно меня нагло перебивали, и бедняга замолкал послушно и беспомощно… На следующий день мы встретились с клиентом в моем офисе. Он был удовлетворен случившимся, но все же легкая тревога читалась на его лице. - Не волнуйтесь, -- отмахнулся я и объяснил со смехом, -- все будет нормально. Вы видели по телевизору, как улетают в небо ракеты? Они сначала пошипят, подымятся и пфух! Улетают на небеса! Поверьте, так будет и с вашим Казановой… Я написал самому себе, Джеймсу Хелперу, от имени клиента приглашение на скромный вечер в кругу близких друзей. Клиент подписал это приглашение, и мы как бы по ошибке отправили его по адресу Сплющенного. - Предупредите жену, чтобы она знала, что я приглашен один на этот вечер! Если ваш нахал позвонит и обиженно спросит, в чем дело, она должна знать, что ответить! -- воскликнул я и довольно расхохотался. -- Скорее всего, этого не произойдет и больше никогда ваш наглый Казанова вас не потревожит. Вы можете спокойно сами говорить жене, какая она великолепная и восхитительная женщина! Звоните, конечно, если вдруг возникнут трудности. Всегда готов помочь… - Вы действительно уверены, что он больше не придет? -- с сомнением спросил клиент. - Да, я думаю так. Поймите его интерес. Зачем он к вам приходил? Ведь не для того, чтобы лично вам навредить. Ему самому было здесь интересно. Не с вами, а общаться с вашей милой женой и болтать с вашими друзьями. А теперь нет. Вот и вся разница, которая решает… Эта птичка в вашем доме вила гнездышко. Но птички не возвращаются в разрушенное гнездо. Близорукий Купидон Едва ли кто-то из моих клиентов скажет, что я похож на библейского самаритянина и помогаю людям безвозмездно. У меня работа такая. Я должен как-то кормить семью, но однажды я напросился в помощники, можно сказать, добровольно. Дело было так. У меня есть сосед, его зовут Марио Спагнулло или Спагнелло, я как-то сразу не запомнил, поэтому переделал имя по-своему и стал называть его сам для себя Марио Спагетти. Этот Марио почему-то с детства не вышел ростом. Стечение обстоятельств или ошибка в генах отмерили бедняге чуть больше пяти футов, при том, что родители его вовсе не низкорослы. Ладно бы только этот недостаток! Тоже мне проблема?! Я слышал, многие женщины не раз любили маленьких и щуплых! К несчастью, у юноши был нос, как у пророка Моисея. Сочетание подобного носа с малым ростом способно остудить даже самую крепкую, горячую молодую страсть! Юноша мне нравился всегда, он был приветлив, мил, умен. Однажды мы встретились, когда он брел мимо моего крыльца в глубокой печали. Он коротко поздоровался и угрюмо проследовал мимо, вдруг остановился, обернулся, с какой-то болезненной надеждой посмотрел на меня и невольно расплылся своей обычной милой улыбкой. “Нос пророка”, нависая над верхней губой, делал улыбку соседа хитрой и саркастичной, однако я знал, что юноша никогда не держит в сердце зло или насмешку. Мне кажется, он всю жизнь построил так, чтобы нарочно нарушать очевидные представления и выводы, которые делал всякий, кто видел его низкорослую, носатую, саркастическую внешность. В этом он был похож на знаменитого Сократа, который, если верить его современникам, при варварском и уродливом обличье воспитал в душе прекрасные и добрые начала. - Как дела? Я слышал, ты открыл свой бизнес? -- спросил я первое, что пришло в голову, чтобы разговорить соседа. - Да-а, -- промолвил молодой Спагетти, поморщившись. -- Я купил ресторан... вместе с отцом. Он дал деньги, я буду работать. “Надо же! Нечаянно угадал!” -- обрадовался я, пытаясь вспомнить, кто и что мне говорил недавно про соседа. - Свой бизнес -- всегда куча хлопот. Главное, чтобы клиенты ходили! -- смеясь, воскликнул я. -- Запиши меня на выходные! Марио обрадовался, обмяк, вытащил из бумажника бизнес-карточку и протянул мне, приглашая всегда заходить в его рыбное заведение. “Надо сходить! -- довольно подумал я. -- Съесть порцию халибад и выпить бутылочку рислинга!” - С удовольствием. Жена не откажется. Будем рады, -- проговорил я. -- У тебя что-то случилось? Мне кажется, ты невесел. - Я слышал... говорят: “Если у тебя возникла неразрешимая проблема -- иди к Джеймсу”. Это правда? - Так говорят? Забавно... Да, всегда пожалуйста! Заходи, -- пригласил я, и мы с молодым соседом прошли на задний двор. -- Садись, я вынесу по бутылочке пива. У меня, конечно, не твой ресторан, но тоже кое-что найдется! Через несколько минут мы пили будвайзер и Марио рассказывал о том, что угнетало его. Ресторан работал, все было хорошо, пару раз о нем даже написали в газетах. Тревожило молодого бизнесмена нечто совсем иное. В ресторане работали две девушки. Марио нравилась одна из них -- Марта, но сам он нравился другой -- Дороти. - Я так не могу жить! Человеку нужна девушка! Каждый день меня так распаляет Дороти! Что мне делать? Она мне не нужна! Кроме того, если я соглашусь на нее, Марта обо всем узнает и будет презирать меня всю жизнь! - Значит, ты хочешь Марту? -- переспросил я без улыбки. -- Когда она работает? Оказалось, обе девушки работали именно сейчас, в это тихое, будничное, дневное время. - Поехали, посмотрим на них не откладывая, -- предложил я и с готовностью встал, не дождавшись ответа. -- Я должен увидеть вас всех вместе. Мы поехали в ресторан. Марио тотчас занялся своими хозяйскими делами, я сел за столик, наблюдая за девушками. Марта была красивой гордой полячкой, которая невозмутимо проплывала мимо, глядя только на своих давних посетителей. Дороти была совсем другая -- бойкая, вертлявая милашка. Она сразу стала увиваться вокруг Марио. Я задумался, как соединить такие разные сердца: горячее сердце влюбленного итальянца Марио Спагетти и холодное сердце польской красавицы Марты? Как это сделать? Первое, что мне пришло в голову, показалось забавным и, возможно, действенным. Я вспомнил классическую сцену из “Укрощения строптивой” и попытался применить удачный метод в случае с моим робким пациентом. Марио вряд ли был готов разыграть чужую роль! Можно ли его заставить стать безжалостным и жестким? Едва ли, но я могу подстроить дело так, чтобы польская красавица подумала, что он взбешен, сердит на нее за что-то и всем ужасно недоволен! Я должен воссоздать видимость пренебрежения! Все в мире -- видимость, обман! Рано или поздно мой сосед, несчастный низкорослый юноша с огромным носом сумеет кого-то очаровать! Пример неугомонной Дороти служил хорошим подтверждением. Все в мире -- видимость. Какое, в сущности, значение имеет нос, рост и прочие никому не нужные приметы? Главное не это! Все решает то, как умеешь себя подать, а если сам, к несчастью, не умеешь -- как тебя подадут другие! Это все решает! Чтобы поверить и убедиться в этом, достаточно взглянуть на то, какие лица попадают на первые полосы газет! Конечно, страсть или любовь едва ли можно вызвать в юном сердце только психологическими трюками, но возбудить первоначальный интерес вполне возможно. Я стал разыгрывать классическую пьесу. Направляясь в туалет, я как бы ненамеренно задел поднос, который оставила красавица Марта на столе, и вся посуда полетела на пол. Извинившись, я принялся помогать опешившей, расстроенной официантке поднимать посуду и вылил полбанки кетчупа ей на передник. При этом я страшно гневался и сердился, черт знает на что! После этого, вернувшись к столу, я стал недовольно рассчитываться, и устроил маленький скандал, заметив, что меня, как мне показалось, обсчитали. Несчастная официантка, гордая красавица, видимо, впервые столкнулась с таким бесцеремонным, наглым и обидчивым клиентом! Она с ненавистью, но с ужасом посмотрела на меня и тут же, как я заметил, с радостью, преданно и виновато -- на подоспевшего хозяина, Марио, стараясь объяснить, что в том, что приключилось, нет ее вины. - Марио! -- я закричал разгневанно и беспощадно. -- Я думал, мы с тобой соседи и друзья! Кто мог подумать, что в твоем прекрасном ресторане мне так безжалостно испортят день! Выкрикнув эту памятную (как надеюсь) фразу, я неумолимо вышел вон. «Каждый должен знать свои пределы, -- пробормотал я, выбравшись на улицу. -- Я не волшебник и не Купидон! Я не могу и не способен своевольно вызвать страсть гордой девушки к носатому приятелю-соседу! В то же время мне нетрудно все подстроить так, чтобы на робкого Ромео хотя бы посмотрели… Надеюсь, он не упустит шанс, созданный моим “божественным” скандалом! Теперь все в его руках»... Подставная проститутка Как бы мне хотелось жить так беззаботно и легко, как умеет жить один знакомый адвокат. У него работает моя жена. Он без труда решает все свои дела, держа в руках простой и понятный многотомный компендиум всех законов (шутка!), но у меня работа сложная и непростая, мне приходится изобретать в каждом деле что-то свое, новое, а иногда приходится расписывать такие спектакли, что, как говорится, и Чехов встал бы и поклонился! Самый забавный спектакль, который мне пришлось разыграть по собственному сценарию, можно назвать весьма запутанным, дерзким и непристойным образом: “Подставная проститутка -- моя верная жена!” Это, наверное, наиболее неудачный, но самый счастливый опыт режиссуры в истории той странной профессии, которой я служу! Однажды ко мне пришел клиент. На первый взгляд, он был одним из тех, чью историю я потом засовываю в папку с биркой “Попытка первого адюльтера”. Если процитировать известный пошлый анекдот на соответствующую тему, в эту папку попадают те, кто уже пытался, но еще не получилось... Однако в моей работе, как и в жизни, редко встречаются пошлые анекдоты, а то, что казалось скучным на первый взгляд, оказывается драматичным, трогательным, интересным. Клиент рассказал о нелепой, неприятной и невообразимой истории, которая с ним приключилась. Несколько дней назад он ехал на машине один по тихой безлюдной дороге и вдруг увидел на перекрестке девушку, которая лежала на траве так беспомощно и неестественно, словно ее сбила машина. Клиент выскочил, наклонился над несчастной -- та застонала. Клиент -- рыцарь без страха и упрека -- сунулся в свою машину звонить 911, но в спешке и суете не мог найти трубку и тогда решил сам отвезти беднягу в госпиталь. Как раз тогда, когда он с трудом втащил миловидную молоденькую придорожную жертву в свою машину, его накрыла полиция -- именно накрыла! Две белые машины представителей власти подъехали с разных сторон, включили свои устрашающие мигалки и пищалки, а вежливые носители власти осторожно подступили к клиенту и, разобравшись, что ничего опасного для них в этом деле нет, строго привлекли клиента к ответственности. В конце концов, оказалось, что девушка жива и здорова, только ничего не помнит, и все, что может сказать в ответ на вопросы представителей власти “С кем была? С этим?”, сводилось к немногим словам в ответ: “С этим, с этим, трах-тебя-перетрах!” Грубый и невразумительный ответ труженицы древней профессии, наркотическое опьянение которой спутало в ее памяти все события и лица, тем не менее, не смутил представителей власти, и в итоге клиенту грозил штраф или судебное разбирательство. - Чепуха, -- возразил я и, окинув взглядом состоятельного клиента, добавил: -- У вас, конечно, есть приличный адвокат. Обратитесь к нему. Я думаю, с его помощью вы вскоре как-нибудь безвредно для себя выпутаетесь из этой нелепой ситуации. - Нет. Уже не выпутаюсь, -- горько ответил он и острым взглядом посмотрел на меня, как бы призывая проснуться и перестать говорить ерунду. -- У меня проблема не с полицией. С этим, вы правы, я как-нибудь разберусь... - Я понял, -- поспешно перебил я с понимающей улыбкой. -- Вы боитесь, что ваша жена едва ли поверит вашему адвокату. Да, понимаю, тут вам самому придется поработать. Другого выхода нет. Вам не повезло... - Вот, вот! Я бы хотел объяснить вам все подробно. Мне нужна помощь. Дело в том, что моя жена намного моложе меня. Давно, когда мы только поженились, она взяла за привычку чуть ли не каждый день выспрашивать, с кем, как, когда и где я до нее встречался? В конце концов, это мне так надоело, что я однажды небрежно соврал и сказал, что в молодые годы решал проблемы просто -- подбирал на улице подружку, сажал в машину и быстро утешался, лишь бы глупая страсть не отвлекала от бизнеса. Я думал, это ее успокоит… На какое-то время жена от меня отвязалась, но теперь, боюсь, она решит, что я вернулся к старым привычкам. - Почему вы так думаете? -- переспросил я. -- Знаете, мы ведь часто сами преувеличиваем проблему, которая на самом деле никого не волнует, кроме нас самих... - Нет, нет, у меня есть реальные наблюдения, -- поспешил оправдаться мой точный, рассудительный клиент. -- Пару месяцев назад в наших отношениях возникло некоторое напряжение. И сейчас я боюсь, что жена попытается использовать это как оправдание... понимаете, у нее появилось увлечение! Не очень-то серьезное, как мне кажется, но все же! С этих пор я боюсь любого каприза с ее стороны... - Согласен. Вам нужно быть очень внимательным с ней. По крайней мере, несколько недель, -- согласился я, разделяя тревогу клиента. - Я не знаю, что мне делать? Так ведь тоже нельзя! Меня проверяют каждый день, как на таможне. Понимаете? -- с отчаянием вскричал клиент. - Она следит за вами, вы знаете, что она работает с каким-то частным следователем, детективом? - Нет. Совсем не это. Я не думаю... Впрочем, кто знает?.. Я только заметил, что она стала проверять мой бумажник. - Вы это видели сами или вам только кажется? -- переспросил я, чтобы быть уверенным в точности фактов. - Сам не видел, но мой бумажник, который я иногда оставляю в кармане брюк, был положен кем-то узкой стороной. Этот «кто-то» не мог быть мной, поскольку я никогда не кладу бумажник таким образом. Он у меня всегда повернут так, чтобы трудно было выпасть... -- живописно и логично обрисовал ситуацию мой образованный клиент. - Это все? -- оборвал я. - Такое случилось, по крайней мере, дважды и, кроме того... - Я понял. Понял! Согласен. Вы правы, -- прервал я подробные объяснения клиента, поскольку знал силу привычек. -- Думаю, ваша жена, наконец, решила, что не грех вас и проверить! -- пошутил я, показывая, что этакие супружеские проверки дело вполне обычное и ничего странного или особенного в этом нет. -- Тем более, что женское сердце давно привыкло доверять властям. Когда вежливый полицейский чиновник протягивает протокол, из которого ясно, что верный муж уличен в предосудительной попытке “добрать любовь на стороне”, вы тоже должны правильно понимать свою благоверную... Не надо винить ее, не надо винить себя. Мы найдем, как решить этот вопрос без взаимных обид и оскорблений. Вы согласны? - Мне именно так и сказали, что вы знаете, как лучше решить трудную проблему. - Это, конечно, не мой профиль, -- лукаво возразил я, -- вы понимаете, что это дело не такое простое, как кажется. Мне нужно какое-то время, чтобы все продумать. У вас есть какой-то телефон, по которому можно говорить без ограничений? Понимаете, к сожалению, такой случай, в общем-то, довольно простой, не имеет готового рецепта. Здесь есть над, чем поработать, это будет, так сказать, творческий акт! Все зависит от того, как вы, я и ваша жена сыграем свои роли. - Да, да, понимаю, -- пробормотал мой клиент и дал мне номер телефона, по которому я мог говорить безопасно. Я проводил невинно оклеветанного мужа к двери и пробормотал, пожав руку с пониманием и сочувствием: - Я уверен, мы решим вашу проблему. Не волнуйтесь! После этого мне пришлось потратить целый день на создание более-менее подходящего плана. Я ведь не знал характера жены клиента, да и саму жертву (клиента) не вполне представлял. Дело было даже не в нем! Конечно, я мог как-то разыскать несчастную, которую подобрал доверчивый, неосторожный клиент, но что это могло дать? Она, в самом деле, едва ли помнила, что было с ней. Я мог без труда договориться, чтобы она впредь говорила только то, что следовало... Но дело было не в этом. Очиститься от правосудия, как я представлял, мой клиент сможет и так, для этого ему нужен не я, а обычный грамотный адвокат. Но как исцелить отравленное сердце «обманутой», оскорбленной, смущенной женщины -- жены клиента? «Я должен найти способ, как поставить жену на его место! -- раздумывал я. -- Она женщина неглупая, поймет, что со всяким может случиться недоразумение. Что ни говори, мы должны как-то доверять близкому человеку. Да, но с другой стороны, полиции тоже хочется верить... Как это все подстроить? Она сама не подберет меня пьяного на перекрестке!». Я долго пытался придумать сценарий, но ничего путного не получалось. Вскоре я окончательно убедился, что на этот раз без помощи жены с этим делом мне не справиться. Как убедить жену, что ради пользы дела она должна хотя бы на пару часов притвориться торонтской потаскушкой -- образованной женщиной легкого поведения? Я мог представить, что жена мне ответит: “Ни за какие деньги! Если кто-то меня увидит из наших знакомых?..” “Ясно, ни за какие деньги мою драгоценную жену на это дело не купишь! -- пробормотал я сам про себя и, гримасничая, скорчил задумчивую рожу. -- Одна надежда на то, что все женщины, как я слышал, любят иногда повалять дурака и притворяться, как бы в шутку, благородной потаскушкой. Надо проверить!” С этими мыслями я подсел поздним вечером к жене и стал завлекать своим “чеховским” сценарием. “Дорогая, представь, как это замечательно! Никаких обязательств. Легкий роман. “Дама с собачкой”! Ты можешь ничего не бояться -- я всегда рядом. Но зато ты легко проверишь, на что способна! Интересно, многих ли ты сможешь завлечь в свои сети?” -- как бы дурачась и показывая всем своим видом, что в этой невинной шутке нет ничего постыдного, а только все самое интересное и захватывающее, промолвил я. К моему удивлению жена была так взбешена, что тотчас согласилась. - Хорошо. Ты уже совсем ошалел со своими выдумками! Я согласна! Но только потом пеняй на себя, если мне понравится кокетничать и соблазнять твоих клиентов! Я, конечно, согласился. Я даже не ожидал, что все так быстро решится. Я обнял жену, проворчал: «В нашем возрасте можно немного и пококетничать». Но жена оттолкнула меня и выпалила: -- Ты, в самом деле, поверил, что я выйду на улицу и наряжусь проституткой! Ты иногда просто не отдаешь себе отчета, что делаешь?! Прошло еще полчаса, прежде чем нам удалось согласовать наши планы и возможности. Мы сошлись на том, что жена возьмет на себя более простую роль -- ни к кому не будет приставать на улице и предлагать свои услуги, а только сделает вид, что предлагает их, и клеиться конкретно к моему клиенту, который будет знать, кто она такая. Вся надежда на то, что нас выручит свободная актерская игра! На следующий день вечером клиент попрощался на перекрестке Спадайны и Квин со своей женой и не спеша стал удаляться по улице, обращаясь зачем-то к проходившим мимо женщинам. Это тотчас заметила его жена, которая долго и подозрительно смотрела ему вслед. Наконец беспечный муж приклеился к одной дамочке и долго шел рядом с ней, о чем-то переговариваясь. Этой дамочкой, конечно, была моя жена! В то же время я и жена моего клиента поодаль следовали за ними. Наконец на перекрестке вторая пара -- то есть мы с женой клиента -- остановились рядом. -- Вы почему следите за моей женой? Что вам нужно? -- грубо спросил я соседку, глядя на нее с упреком. Она опешила и замялась... -- Я ни за кем не слежу... -- нервно ответила она. Ее глаза суетливо запрыгали с меня на клиента (мужа), который вместе с моей женой медленно удалялся от нас по Квину. -- Мадам, вы кого хотите обмануть? -- разъярился я. -- Вы видите мою жену? Посмотрите на нее! Вы знаете, сколько раз она пыталась меня обмануть? Она десять лет мне изменяет, но у нее ничего не получается! Я знаю, чем она занимается. Ей лишь бы привязаться к какому-то оборванцу! -- Мой муж не оборванец! -- обиженно выпалила жена клиента, невольно раскрываясь. -- А-а, вот оно что! Этот тип ваш муж?! -- обрадовано воскликнул я и погрузился в разыгрываемую роль с наслаждением. -- Сначала такие, как он, женятся черт знает на ком, а потом чужих жен заманивают. -- Ну, знаете, вы уже совсем... обнаглели! -- яростно возмутилась жена клиента, однако отойти в сторону все же не решилась. Прохожие стали оглядываться с любопытством и недоумением. Наши супруги (ее муж и моя жена) удалялись по улице медленно и почти не разговаривали. -- Твой муж, небось, тоже изменяет тебе! -- почувствовав, что жертва в моей власти, презрительно прошипел я сквозь зубы, вызывая ее на откровенность. -- Ну и что? Мужчины всегда это делают. А на твоем месте я бы лучше последила за своей женой, -- найдя как отыграться, тоже шепотом и внешне незаметно отпарировала она. -- Вранье! Лично я никогда жене не изменял! -- с естественной правдивостью возразил я, и моя напарница впервые посмотрела на меня с интересом. -- А вы, мадам, своего несчастного мужа совсем достали! Нечего на меня глазеть! Я знаю, что такие, как вы, вытворяют! Подглядываете за мужем, выслеживаете! Карманы проверяете... Да, да, моя дорогая, ты проверяла! Я это вижу по глазам, проверяла! -- слукавил я, достоверно зная, что говорю правду. Жена клиента на этот раз устыдилась и замолчала. Я безжалостно продолжал упрекать ее. -- Нехорошо это. Низко... А ведь когда выходила замуж, небось клялась, что будешь мужу верна... -- Я никому не изменяла! -- резко перебила моя напарница. Прохожие вновь посмотрели на нас. -- Ты следишь за мужем! Ты ему не доверяешь! Значит, изменяешь тому, в чем клялась у алтаря! -- въедливо уточнил я, обращаясь к спутнице без церемоний. -- Вы тоже следите за своей женой! -- Я не клялся в верности! Мы повенчались в Лас-Вегасе! -- моментально отпарировал я. Таким образом, мы препирались еще некоторое время и внезапно наши подопечные супруги легко и незаметно расстались на перекрестке. Мы растерялись. Дама двинулась было за своим благоверным, но я резко остановил ее. Моя жена в это время уже вошла в ресторан. Я чертыхнулся и с упреком прокричал компаньонке: -- Постой, несчастная! Куда? Иди за моей женой! Да, да, ступай в ресторан и как-нибудь выведай у этой женщины, какого черта она таскается за твоим мужем! Иди, иди! Я подожду здесь. Ты что, не понимаешь, что для нас с тобой это лучший способ все выведать! Моя напарница оказалась не совсем глупой, а может быть, желание все выведать оказалось слишком сильным. Она быстро сообразила, что я говорю хоть и лукавые, но верные слова. Бросив на меня презрительный взгляд, она молча удалилась. Я устало привалился к стене дома, достал трубку и перезвонил жене, предупреждая, что жертва обмана вот-вот подойдет... Прошло, наверное, чуть меньше получаса. -- Жена клиента гордо возвратилась назад. -- Ну что? Узнала? Почему она к нему приставала? -- набросился я на нее. -- Она ни к кому не приставала. Это ты мотаешься и следишь за ней! -- с презрением возразила строптивая компаньонка. -- Мой муж, кстати, приятный и душевный человек -- так сказала твоя жена. Я недоверчиво хмыкнул в ответ и повторно спросил: -- Чушь! Это все ерунда! Что ты узнала?! -- Твоя жена тебе никогда не изменяла. А жаль! -- с таким видом, словно она бы уж точно изменила мне в первый же день, ответила напарница. -- Перестань следить за ней. Она такая добрая... несчастная! Лучше сходи в кино или съезди куда-нибудь с ней. Главное, она мне сказала, у нее муж -- совершенный болван, и я с этим вполне согласна. -- Э-э! Знаю я вас! Думаете только о себе! Вы тоже следили за собственным мужем! -- как бы не удержавшись, с упреком ответил я. - Значит, я тоже такая же... глупая, ревнивая дура, -- пробормотала прозревшая жена клиента и, не попрощавшись со мной, ушла прочь. Я позвонил жене, которая была еще в ресторане, предупредил, что сейчас буду, и попросил заказать что-нибудь острое на ужин... После этого с чувством исполненного долга перезвонил клиенту! Две иголки в стоге сена Я не люблю решать неразрешимые проблемы. “Суета сует”, -- говорит о таких размышлениях знаменитый проповедник. Однако большинство людей, как известно, обожает заниматься решением неразрешимых проблем: многие из нас проводят годы жизни в бесконечных попытках решить дешевый кроссворд в воскресной газете, отгадывая, например, имя автора повести “Благодетель”, а иные безуспешно пытаются понять сами, читая однообразные детективы Агаты Кристи, кто же, в самом деле, из всех этих приличных, благовоспитанных людей, неумолимой волей автора попавших в роковое замкнутое пространство, в конце концов, окажется кровожадным убийцей. Я не люблю этого! Меня, например, бесит, что, вопреки рассуждениям критического философа Канта, пытавшегося объяснить нам, смертным, почему, несмотря на то, что все в этом мире естественным образом замкнуто и скрыто само в себе, мы с вами должны каждый год “раскрываться” и, скажем, подавать налоговую декларацию. Зачем этот странный, противоречивый философ придумал некий “категорический императив”? Или это придумал не он, а какой-то другой языческий мыслитель, лукаво уверовавший в справедливость фискальных служб? Не будем ломать голову над всякой чепухой. Будем рассуждать проще! Это мое кредо! Наверное, поэтому люди ко мне идут. Если можешь помочь человеку -- помоги. Если нет -- нечего сомнамбулически вращать руками перед носом клиента, выманивая у несчастного последние чаевые! Умный человек всегда найдет, как заработать себе на жизнь честным образом, а дурака все равно деньги не спасут! Моя работа простая. Мне некогда заниматься решением неразрешимых проблем. Мне платят -- я должен помочь человеку. По моим понятиям -- подло обещать невыполнимое тому, кто кормит тебя и твою семью. Если меня просят о чем-то неразрешимом, в чем, знаю, я сам не смогу помочь, то всегда найду знакомого, который честно и добросовестно выполнит свое дело, то, которое оказалось не по плечу мне самому! В то же время я тоже человек! Тоже люблю думать, умничать, мечтать, размышлять, изображать из себя многоумного Платона или Джеймса, моего тезку, героя знаменитого шпионского детектива!.. Однажды мне достался клиент, на самом деле -- как бы не клиент! Это был мой собственный внучатый племянник -- надеюсь, я без обидных ошибок угадал степень нашего родства -- он обратился за помощью вскоре после того, как был сражен наповал некоей восхитительной красоткой на станции метро “Святой Джордж”. Дело было так. Моя далекая и близкая родня как-то собралась на празднование первой годовщины самого маленького носителя нашего общего имени Тайлора (по моим предположениям, кажется, тоже внучатого племянника). Родственники собрались за городом, в доме брата моего отца: 80 футов на 240 земля, 400 квадратных метров дом, он сразу за седьмым хайвэем, а задний двор выпирает на худосочную, поросшую бессмысленной порослью весеннюю речку! Я здесь впервые увидел всех своих родственников, некоторых из них даже не знал. Видимо, обо мне говорили разное. Кто-то здоровался, словно со старым знакомым, кто-то смотрел свысока... Однако дело не в этом! История началась, когда подошел молодой Грэг. Я не видел его, наверное, четверть столетия, с тех пор как моя бабушка отмечала крещение этого Грэга. Он подошел ко мне близко и поздоровался так, словно ему позарез что-то было нужно. Еще раз замечу -- обо мне, видимо, рассказывают разное! И, похоже, не только самое плохое... Впрочем, преувеличенные надежды и ожидания мне тоже ни к чему! Как говорится -- если ты работаешь в казначействе, это еще не значит, что твоя подпись стоит на банкноте! Мне тоже ведь не всегда удается помочь тем, кто обращается ко мне! Однако молодой родственник смотрел на меня преданно, с глубоким отчаянием и великой надеждой. Грех было не выслушать его... Я стиснул рукой влажное горлышко бутылочки пива, ободряюще помахал другой рукой, призывая родственника пройти дальше от шумной публики и ближе к оврагу, нависшему над быстрой весенней речкой. То, что ожидало меня в этом укромном местечке, всегда представлялось мне навязчивой картиной страшного суда, к которому, конечно, мы все должны быть готовы. Это была та просьба, тот вопрос, которого с ужасом ждет всякий, так сказать, «известный специалист» своего дела! Если ты удачливый финансист, тебя наверняка с благодарной улыбкой попросят порекомендовать именно ту акцию, которая в последующие триста лет будет сытно кормить тебя, твою семью и твоих наследников. Хуже всего врачам, у которых еще живы близкие родственники. Каждый может позвонить глубокой ночью и с полным отчаянием в голосе спросить, как вылечить застарелый геморрой. Для меня таким убийственным вопросом была просьба найти именно того прохожего, которого кто-то, где-то и когда-то случайно встретил и потерял в безликой толпе огромного города... Именно о такой услуге попросил молодой далекий родственник, наслышанный, видимо, о моем «искусстве". Я должен был помочь найти ту девушку, которую Грэг случайно встретил на станции метро «Святой Джордж» и которую он с тех пор на протяжении нескольких дней ждал и выискивал, стоя часами на станции метро. Ожидания и поиски оказались безуспешными, и теперь именно я должен был найти эту случайно встреченную девушку, Афродиту торонтской подземки! Всю жизнь мечтал именно об этом!!! Никакой более хитрой проверки искусства моей профессии придумать невозможно! При чем здесь иголка в стоге сена?! Кто будет осуждать меня, если я не найду какую-то несчастную иголку? Но если я не найду прекрасную девушку, которую влюбчивый и горячий молодой родственник случайно встретил в вагоне метро, печать позора навеки останется на моем искусстве, на моем бизнесе, на мне самом! (шутка). И этот досадный миг, увы, настал! Журчала весенняя вода в вонючей речке, мы сидели вдвоем с молодым влюбленным родственником. Я нервно пил мелкими глоточками холодное пиво, а мой неутомимый собеседник пытался описать свою “неземную подземную страсть”, как она, эта страсть, посмотрела на него, как он сам обернулся, как великолепно была одета эта “страсть"... но при этом мой невинный собеседник пренебрегал простейшими правилами наблюдения, которые, казалось бы, должны были быть известны каждому влюбленному! После этого грех не спросить -- чему нас учат в этой школе?! Неужели так трудно запомнить человека, которого ты разглядывал такие долгие минуты с длительным, неутомимым вожделением? Как, прости, была одета твоя страсть? Все эти ботиночки, кофточки, сумочки для меня все равно что “Желтая книга” для бизнесмена... я за пару дней найду в Торонто магазин, в котором она привыкла одеваться. Мне не нужны детали! Я сам покажу все нужные модели, проведу по тем торонтским магазинам, в которых могла одеваться Она. Ты только покажи мне -- вот в этом Она показалась тебе в тот день! В этих ботиночках, с этой сумочкой твоя прекрасная мадонна приклонила тебя в этот день! Мне будет вполне достаточно этих мелких зарисовок! Нельзя быть таким простаком, чтобы не помнить ничего и только томительно вздыхать, роняя бессмысленные слова и восклицания. Горе мне! Нечего говорить, после этих убийственных вопросов и ответов мои мысли были заняты уже не столько думой о счастье молодого бестолкового родственника, сколько заботой о том, как сохранить мою собственную репутацию, реноме моей профессии, меня лично! В самом деле! Кто и как может найти одну-единственную в миллионе пассажиров торонтской подземки? Если бы Грэг обратился ко мне обычным образом, позвонил в офис, наверное... честно говоря, я бы отказал ему. Я бы попросил предоставить мне по крайней мере точное описание деталей одежды, обуви, вещей... Но в этот день, видимо, мой ангел тоже взял “day off ”! В итоге я сам не знаю, как и почему влез “по уши” в это дело! Как я уже сказал, мне, конечно, тоже всегда хотелось оценить самого себя -- проверить, на что способен, смогу ли найти иголку в стоге сена? Не стану скрывать правду -- иголку я нашел! Хотя, быть может, и не ту! Дело не в этом! Мало ли иголок спрятано в каком-то стоге сена? Кто возьмет на себя смелость отличить одну иголку от другой… Первое, на что я обратил внимание, -- Грэг встретил избранницу в пятницу после пяти! Прошла неделя, влюбленный юноша проторчал на станции все это время, но так ни разу больше не встретил ее. По моим представлениям, молодая девушка в приличном наряде не может оказаться в пятницу после пяти в каком-то месте случайно! Должна быть причина. Осталось найти эту причину -- и тогда, быть может, поиск станет простейшей задачей, так сказать, работой за 10 долларов в час. Пока я думал о том, куда может направляться в пятницу хорошо одетая молодая девушка в районе станции метро “Сэнт Джордж”, я в то же время искал и продумывал другие варианты... Например, мне сразу показался стоящим внимания и размышления тот случай, если я вдруг не найду эту “иголку в стоге сена”? Что делать тогда? Как объяснить клиенту-родственнику неудачу? Нет, нет, нет, никакой неудачи в моей работе не может быть! Я все равно должен найти достойный выход для нас обоих! В этот момент я вспомнил, что еще вчера одна знакомая просила подыскать хорошего и неиспорченного юношу и познакомить с робкой, умной, немного толстоватой, но очень симпатичной дочкой! Ладно! Давайте посмотрим правде в глаза! Как говорят ученые-генетики, раскрывшие в последнее время наш общий всемогущий генетический код, различие между людьми -- ничтожная доля процента! Мы все бываем разные -- темные, белые, носатые, усатые, живущие с врожденным дефектом простаты и безволосые, но, в сущности, -- мы одинаковы, как капельки воды, как две иголки в стоге сена! Может, кто-то оспорит это? Я не хочу спорить с этим. Но что делать, если мне так и не удастся найти прекрасную Афродиту, рожденную стихией толпы торонтской подземки? Что должно утешить раненое сердце молодого родственника, жаждущего быть кем-то и как-то утешенным? Меня иногда упрекают знакомые, что я, дескать, изображаю из себя маленького торонтского “господа бога” и манипулирую людьми, как мне заблагорассудится. Но это вовсе не так. Я не изображаю из себя никого. Кстати, я никогда не видел, так сказать, явную работу провидения. Все в мире сплетается из случайного и бестолкового стечения различных обстоятельств и все мы своими поступками созидаем этот мир. Невозможно, чтобы такой скромный и обыкновенный человек, как я, мог изменить этот общий баланс в какую-то определенную сторону. Так что упрек вздорен и ко мне не относится! Итак … Я предложил племяннику погулять еще пару дней на трех станциях, которые близки “Сэнт Джорджу”, а также побродить с моей помощницей по тамошним магазинам, посмотреть -- не найдется ли что-то, в чем была одета девушка? Помощницей я устроил “не пристроенную” толстенькую, симпатичную дочку вчерашней клиентки. Прошло несколько дней. Я позвонил знакомой, чтобы узнать, каковы успехи дочки. Оказалось, молодая парочка до сих пор встречалась, и что-то искала... Я заверил, что мой далекий родственник человек хороший, и сказал, что перезвоню вскоре. В этот момент я вдруг понял, в чем, возможно, вся проблема! “Афродита подземки” две недели назад возвращалась с работы и завозила чек в соседний банк! Чек обычно выдают каждые две недели. Как раз прошло две недели, и была пятница. Я перезвонил племяннику и предложил вечером вдвоем покараулить опять на станции “Святой Джордж”. Юноша смущенно отказался. Он признался, что сегодня вечером уже назначил другую встречу и вообще передумал кого-то искать… “Звони -- помогу, если вдруг опять упустишь или потеряешь свою красотку!” -- рассмеялся я. Бесконечная пора Малых и Великих ссор Часто ко мне обращаются пожилые пары, старые знакомые, у которых началась весенняя (летняя, осенняя) пора “Великих ссор”. Оба жалуются на новую жестокую обиду, просят вмешаться и восстановить справедливость, помочь наказать “виновного” или просто разнять обоих. Я ведь не хирург! Как можно безболезненно разнять сиамских близнецов, даже если они отвернулись друг от друга и второй день не разговаривают? Как ни крути -- они ведь накрепко связаны между собой всеми своими жилами, венами, плотью, привычками!.. Я стараюсь отвязаться от таких дел как можно скорее, хотя, конечно, все равно приходится тратить битый час на телефонный разговор. Но тут ничего не изменишь. У меня работа такая. Я должен людям помогать. Однажды мне все же пришлось вмешаться в такую беспощадную (поскольку семейную) ссору и попытаться найти способ, как примирить смертельную вражду двух разнополых “сиамских близнецов”! В это время в моей собственной семейной жизни начался затяжной период упреков и недоразумений, который я называю периодом “взаимонеприемлемых объяснений”. Толчком к нему послужило предложение моему сыну съездить в Нью-Йорк со всем классом за шестьсот баксов на три дня. Жена заглянула в наш общий семейный бюджет, а именно в статью доходов, не нашла необходимой суммы, после чего, одержимая исключительно благородными побуждениями, уточнила в отчете статистического бюро Канады точную цифру средних доходов канадцев и вынесла мне безжалостный вердикт: увы, я гораздо хуже всякой средней канадской посредственности выполняю статью доходов нашей общей семейной казны! Я бы хотел спросить мою любознательную жену, а также всю канадскую статистическую общественность: “Где они находят эти цифры?” Однако такой вопрос (при всей его справедливости) относится к области “взаимонеприемлемых объяснений”, которыми, как я заметил, лучше не увлекаться. В то же время я прошу не забывать, что я личность творческая! Усредненные каким-то бездушным статистическим клерком или даже собственной придирчивой женой всеобщие мерки ко мне непригодны! Жаль, конечно, мало кто это понимает... А ведь это нетрудно заметить! Достаточно посмотреть на мою клиентуру -- народ простой и небогатый! Грех просить с них, а соответственно и с меня самого, какой-то несправедливый средний статистический доход... “Почему, собственно, шестьсот баксов за каких-то три дня? -- настойчиво вопрошал я мысленно жену, спустившись в подвал и швыряя в “заколупанную” дверь кладовки острые метательные ножи. -- За сумму явно вдвое меньшую, за каких-то двести девяносто девять долларов я могу съездить сам вместе с моим сыном в этот несчастный Нью-Йорк на велосипедах за несколько дней, а обратно мы вернемся на автобусе! Что значит какая-то жалкая тысяча миль, если нужно доказать драгоценной жене свою правоту?! Да! Я готов отправиться прямо сейчас от моей собственной двери до двери! Скажем, если останавливаться в кемпингах... то, даже несмотря на несуразный кросс-курс валют (позор нашему либеральному правительству, а вовсе не мне!) и в то же время учитывая существенную экономию на пиве и компьютерах, которую находит всякий торонтчанин, едва ступив на гостеприимную землю соседнего штата, мы вполне можем уложиться даже в меньшую сумму”. Бог знает, зачем я выношу на всеобщее обозрение эти семейные дрязги? Быть может, чтобы показать, что у меня самого тоже в жизни бывает эта грустная, старая, вечная “Пора Малых и Великих ссор”... Итак. Дело было так! Мы живем в “одном из самых приличных районов Торонто”, вокруг нашего дома в основном “живут” тихие большие дома, а сами соседи, обитатели этих домов, -- люди преклонного возраста, и только в последние годы вместо них то там, то тут начинает расселяться состоятельная, обремененная грудными младенцами молодежь. Каждое утро, вечер и день мимо наших окон фланирует, словно по старинным Венским бульварам, бесконечная беспечная когорта окрестных пенсионеров. Увы, редко гуляют парами. Обычно видишь, как влечет вдоль обочины старичка или старушку молодая собачка, отмечая своей “душистой меткой” по пути без разбора все выступы и углы. Я знаю поименно всех, кто хотя бы пару раз в день проходит мимо нашего дома -- Тэлма, Грэгори, Джуди... правда, иногда я путаю имена -- как зовут хозяина, как хозяйку, как следует подзывать саму собачонку! Однако на меня не обижаются, видимо, рады, что я помню верно, в отличие от прочих, какие-то имена... Как я уже сказал, в этот вечер я огорченно метал ножи в подвале собственного дома и пребывал в состоянии глубокой печали. В это время в дверь позвонили. Я взбежал наверх с объяснимой поспешностью -- следовало успеть первым открыть дверь! Мне так хотелось увидеть старого знакомого, с которым можно было бы не спеша побрести в соседний бар, однако оказалось, что прямо домой с очередной “неразрешимой проблемой” явилась жена самого верного члена знаменитой когорты милых и неторопливых старичков с собачонками, которые каждый божий день прогуливаются мимо наших окон. Миссис Питерсон застыла на пороге дома с нескрываемым волнением, показывая всем своим видом, что она решилась потревожить меня неспроста! - Вы ко мне? -- спросил я и, получив утвердительный ответ, провел почтенную гостью в гостиную. Когда мы устроились на диванах, сев напротив друг друга, миссис Питерсон посмотрела на меня гордым, вместе с тем жалким и обиженным взглядом и сказала бесцветным, напряженным тонким голосом, которым обычно говорят в трудные минуты сильные по натуре, но старые годами торонтские старушки: - Джеймс, вы, наверное, знаете, что мой муж недавно перенес удар... Я молча кивнул, поскольку должен был слышать об этом. - Я осталась дома одна, беспокоилась о Вилли, каждый день гуляла с несчастной Пэгги. Где она нашла эту дрянь? Я не виновата! Я думала о Вилли. Мы ходили именно там, где всегда любил гулять мой муж. Я не знаю, почему после этого Пэгги заболела, умерла, а ветеринар сказал, что она отравилась чем-то. В чем я виновата? Вильямс винит меня во всем, как будто я сделала это нарочно. Он совершенно не разговаривает со мной… Он хочет отравить себя. Представляете? Вы должны мне помочь! Я знаю, вы умеете... - Конечно, конечно, -- успокаивающе пробормотал я. -- Расскажите подробнее. Значит, Вилли уже вернулся домой? Он узнал, что с бедной Пэгги приключилась беда. Так? После этого он решил, что в этом несчастье виновата какая-то отрава. Именно так это было! Я понял. Мне важно знать, что он делает сейчас. Он вас пугает, угрожает, что съест банку снотворного и утром вы найдете его, так сказать, “ушедшим”? Я должен знать все подробности -- это очень важно. Угрожать можно по-разному, и в зависимости от этого я могу понять, насколько тяжела ваша беда… - Нет. Нет, нет, нет, совсем другое! -- раздраженно воскликнула миссис Питерсон, запомнив только мой вопрос, относящийся к таблеткам. -- Мой Вилли никогда не ел никаких таблеток! В этом как раз, поймите, самое страшное! Наш врач давно прописал лекарство, но Вилли даже не купил его! Он говорит, что в нашем возрасте человек умирает не столько потому, что у него какой-то холестерин или высокое давление, а как раз высокий холестерин оттого, что человеку плохо! Я на всякий случай кивнул головой, показывая, что вполне согласен с этим, но с другой стороны, это можно было расценить как простое желание продолжить разговор! - Если бы он не ел неделю, разве я бы пришла к вам? Я бы поехала в магазин! Наоборот! Поймите! Он ест все! Все! Представляете? Он ест целый день! Он никуда не выходит, ни о чем не говорит, только ест все самое недопустимое, самое ужасное, что никому из нас есть совершенно нельзя… - Например что? -- с любопытством перебил я, не удержавшись. - Пиццу! Эту гадость ему теперь привозят прямо домой! И не только это. Я столько сладкого не съела за всю жизнь, сколько он проглотил за одну неделю. Там на плаце, внизу, знаете, есть польская кондитерская? Нам каждый день привозят торты, пирожные, конфеты, как будто у нас дома целый детский сад! - А вы пробовали переиграть его, посостязаться с ним? Хотя бы в шутку. Например, принять участие в сладком пиршестве или купить на пару сотен долларов каких-то омолаживающих кремов для лица или еще что-нибудь в этом роде? -- предложил я, не представляя всей глубины пропасти, разделившей несчастную семью. - Я не хочу умирать! И при чем здесь кремы? -- с горьким смехом воскликнула миссис Питерсон, недвусмысленно показывая, что она понимает всю нелепость ситуации и вместе с тем сознает обреченность, беспомощность своей семьи. -- Я не могу состязаться с ним. Он меня сильнее! Он ест все подряд. Самое страшное -- это ему начинает нравиться! Как его остановить? Что может остановить его?.. Поймите! У него холестерин восемь или даже девять!.. В этот момент я сам, удрученный аналогичной семейной драмой, пребывая в легкой депрессии, с надеждой подумал: “Мне тоже надо как-то развлечься. Сходить, что ли, съесть пиццу у Вилли или что-нибудь сладкое? Если тебе плохо -- надо есть сладкое… или наоборот -- не надо есть? Я это где-то прочитал или жена сказала? Впрочем, какая разница! В любом случае я должен увидеть Вилли. Почему два несчастных мужика не могут съесть что-нибудь вкусное, если оба они соседи и оба страдают?” Дальше миссис Питерсон изложила суть просьбы: она хотела, чтобы я определил причину гибели несчастной собачки и оправдал в глазах мужа саму миссис Питерсон. Мне эта “задачка” почему-то не понравилась... Конечно, при известном старании рано или поздно я смогу выяснить в Торонто все, что здесь произошло. Где и почему! У нас, слава Богу, не Австралия -- Канада более густо заселена и несложно определить: где, когда и что съел человек и почему ему стало плохо. Мне будет легко найти, где и что съела несчастная собачка. Ну и что? Поможет ли это Вилли? Будет ли ему легче, если я выясню причину случившейся трагедии? Я думаю, если человек все равно останется жить в страдании, зачем искать причину? Нужно найти что-то другое... В этом моя правда! Хотя, конечно, история сколько хочешь раз покажет и докажет нам, что такой путь в сущности неправый, иногда просто дьявольский и всегда опасный! Дело не в дьяволе и опасностях -- дело в убеждениях! Кроме того, у меня работа такая. Я должен людям помогать… - Думаю, мне удастся помочь вашему мужу, -- весомо проговорил я, понимая, что мое слово в этом районе чего-то стоит. -- Я бы хотел сам увидеть Вилли. Давайте сделаем так. Вы вернетесь домой, через несколько минут я пройду мимо, вы заговорите со мной, пригласите в дом... После этого я прокричал жене, что должен выйти на пару часов, и поспешно выбрался на улицу. По дороге к Вилли вдруг с тоской и болью подумал: “Неужели пройдет каких-то тридцать лет, эти клены все еще будут молоды и зелены, а мы с моей женой так и будем спорить и огорчать друг друга. Хуже того! Неужели спор и ругань станет единственной нашей отрадой, единственным, что может объединить нас после сорока лет совместной жизни?” Нечего и говорить, что после таких мыслей я был готов нарушить самые важные заповеди моей благородной профессии и с удовольствием сесть за стол вместе с Вилли, чтобы насладиться вместе с обреченным стареньким другом и моим соседом сладчайшими жирными эклерами, пышными дэнишами!.. Съесть острые пропеченные крохотные куриные крылышки и ножки, которые я обожаю с детства! Египетский пир! Древнегреческий! Когда видишь прямо перед собой такие изумительные яства, к чему могут привести скорбные мысли о гормонах поджелудочной железы, о желудочном соке и отвратительных проблемах неработоспособной печени?! Да, именно к этому -- к тому, что начинаешь просто смеяться над этими убогими проблемами слабосильного нездорового организма и поедаешь все отчаянно, с наслаждением... Вилли было плохо. Это было видно. Он переключил все свои мысли и желания в область желудочных удовольствий и даже на меня, узнав меня, конечно, посмотрел, как на какой-то “фермент”, который должен усилить его кощунственное желудочное наслаждение. - Привет, Джеймс, -- невнятно пробормотал он, поскольку набитый рот препятствовал членораздельной речи. -- Я знал, что Нора позовет тебя. Брось! Я знаю тебя десять лет!.. -- Как я понял, Вильямс сразу почувствовал, откуда ветер дует. -- Садись и покушай! -- пригласил меня радушный, но въедливый сосед. Признаться, это меня разозлило. Если ты родился такой умный, что можешь различить тонкости -- кто и зачем, и к кому пришел, зачем обижать соседа, меня, пошлыми откровениями и упреками, относящимися к той благородной, но трудной работе, которую я избрал? Хватит того, что дома меня так часто прорабатывают и обижают... Я думаю, грех погружаться в собственную печаль совершенно! Мы люди! Мы должны оставить место для восхищения, удивления... благородного удовольствия, наконец! Я был готов поспорить с моим клиентом. Я специально беру мое “обиженное, пренебрежительное” отношение к Вилли в кавычки и называю моего старого доброго соседа “клиентом”! В моем деле, как я понял, лучше все же понимать, что ты сам можешь ошибиться! Это очень важно не забывать! Особенно, если ты привык вмешиваться по-своему в чужую жизнь! Вильямс устроился в столовой, которая вместе с тем служила кухней и комнатой отдыха для всей немногочисленной семьи. Это был большой зал, который выходил широкими окнами на внутренний двор. Остатки холодной пиццы, засохшие, сморщенные куриные крылышки и другие острые и сладкие объедки во множестве “украшали” обеденный стол. Вилли схватил трубку, которая лежала возле него, нажал на кнопку и тут же принялся делать заказ пиццы, которой он решил меня угостить. Я с тоской подумал, что без пива пицца будет мне без радости... - Джеймс, -- словно прочитав мои мысли, воскликнул въедливый старик, -- достань пиво в холодильнике. После этого я обмяк, расслабился, оставил все попытки переиграть Вилли, отдался стихии пиршества и, естественно, застольной беседы. Я узнал, что Вилли, оказывается, в молодости воевал в Европе, потом был капитаном корабля, работал в разведке, дружил с кем-то из нынешнего кабинета, кроме того, я услышал с самого начала историю, как они познакомились с Норой… На следующий день мне пришлось съездить в ночлежку для бездомных собак, найти приветливую, симпатичную собачонку, вызвать верного, тоже бездомного помощника, который иногда помогал мне и который на этот раз тоже согласился за двадцать долларов потратить свой драгоценный день, чтобы выждать, когда старый Вилли выйдет на улицу. Улучив нужный момент, мой верный помощник умело разыграл сердечный приступ, оставил собачонку на попечение Вилли, обменялся телефонами и укатил на «скорой» в больницу святого Иосифа. После этого прошло три дня, Вилли, наконец, попытался узнать, что случилось с этим стареньким прохожим. Он набрал номер телефона, который бродяга оставил ему. Так он узнал, что бедняга умер в тот же день в результате повторного удара и отправился в мир иной, не оставив живых наследников... Дело было сделано. Я до сих пор продолжаю встречать старика Вилли, прогуливающего мимо моих окон осторожного, боязливого Погги... Грудастая трактороподобная девчонка Прежде, чем описать случай, о котором хочу рассказать, я должен напомнить набор из двух противоречивых или противоположных банальных истин: все в мире желает получать удовольствие; всякое удовольствие приходится получать с известным трудом. Даже для простейшей и, казалось бы, всем доступной радости -- хорошо выспаться -- необходима хорошая постель, хорошая подушка, хорошая усталость и плюс, конечно, еще что-то очень хорошее, вроде… и так во всем! Жизнь сделала каждого из нас /или из каждого из нас!/ специалистом по решению некоторого определенного типа проблем. Кто-то чинит старые моторы, другой умеет продавать такие моторы как новые, третий знает тайну, как обойти налог, четвертый умеет выводить на больном теле здоровенные бородавки, пятый имеет истину -- как жить, ничего не делая, в свое удовольствие... Список таких проблем практически бесконечен и бесконечен список специалистов! Стоит какой-то проблеме появиться в мире, как вскоре появится и специалист узкого или широкого профиля, помогающий решить именно эту новую больную проблему. Я много думал над этим. Как-то так получилось, что сам я не нашел своей одной ярко выраженной специальности: не знаю как и куда выводить налоги и бородавки, плохо рисую, скверно пою, мало зарабатываю и поэтому вообще не интересуюсь темой: как получить дополнительную прибыль в оффшорном раю и при этом очень хорошо там отдохнуть, хоть убей, не знаю, как именно расколется, расслоится мир в процессе грядущей глобализации на центры и периферию... в то же время ко мне люди идут. Я помогаю и нужен моим клиентам. Значит, я тоже умею что-то делать и тоже являюсь специалистом какого-то профиля. Это факт. Что за дело, как закодирована в списке профессий специальность, к которой я оказался призван и в которой преуспел? Мне кажется, моя специальность -- спекуляции чистого разума, как сказал бы покойный благородный философ Кант, не просто спекуляции ума на фондовом рынке, а спекуляции души -- глубокие, точные размышления в сфере обычных житейских проблем! Иногда, конечно, мне приходится бегать, прыгать, что-то у кого-то отнимать или давать, но в основном мне приходится работать головой. Если какой-то специалист сделал свое дело неумело или подло, если в какой-то семье возникли проблемы, которые каждый просит другого поскорее решить, или если клиент не смог или не захотел подумать сам, тогда идут ко мне и я начинаю думать... Именно так вышло на этот раз. Девочка-подросток, дочка случайной знакомой, была милым, приятным ребенком, если судить по фотографии, однако проблема была в том, что эстетическое чувство всякого постороннего наблюдателя бунтовало и возмущалось, наблюдая способ, каким перемещалось это очаровательное тринадцатилетнее создание, -- казалось, для того, чтобы сделать малейший шаг, девушке нужно передвинуть, нет, нет, протянуть, проволочить все бедро от колена до поясницы и даже выше, как это, очевидно, представлялось... Самое неприятное было в том, что подросток был абсолютно здоров, и этот отвратительный способ передвижения был выбран исключительно потому, что девушке было решительно наплевать, как она выглядит, как передвигается и на что похожа в глазах окружающей мальчишеской публики. Конечно, профессиональный психотерапевт уложил бы бедного ребенка на свой роскошный диван и стал копаться в младенческих годах несчастной пациентки с придирчивостью квалифицированного водопроводчика. Я не водопроводчик и тем более не психотерапевт. Я уверен, что каждый из нас сам может понять, в чем именно у него проблема. Разница состоит в том, что не каждого из нас жизнь или наш собственный характер побуждает решиться на такие поиски и размышления. Мое дело -- подтолкнуть человека к подобным вредным /соответственно, полезным!/ размышлениям... Я кратко расспросил знакомую о том, что могло иметь отношение к делу, узнал, где и кем работает муж, отец ребенка. Оказалось -- это был системный программист, человек, профессионально ориентированный, чтобы наилучшим образом понимать компьютеры, рабочие станции и тому подобные искусственно созданные устройства, организмы… Также я узнал, как привыкла отдыхать семья -- на берегу неизменного северного озера, погруженная (погружена была вся семья) в повышение квалификации и познание нового... но главное, мне стало известно точное время, когда Маргарет, тринадцатилетняя дочка, выходит на улицу. На следующий день я сидел в машине перед домом знакомой и ждал, когда выйдет на улицу трактороподобная дочь. Наконец она вышла. То, что я увидел, было невообразимо печально и противоестественно. Конечности молодой девушки перемещались мощно, сокрушительно, целеустремленно, как гусеницы минуту назад сошедшего с конвейера непревзойденного Катерпиллера. Глядя на эту грудастую трактороподобную девчонку в широких шортах, я хотел было воскликнуть: “Где вы, балетные школы и кружки танцев, которые должны помогать таким несчастным юницам научиться двигаться плавно, естественно, красиво?” Ах, да, я забыл сказать, меня предупредили: никакие курсы, частные уроки танцев, взятые в разное время у разных педагогов, совершенно не помогли несчастной! Упрямый неуклюжий организм ребенка продолжал циркулировать одним и тем же естественным для него, но отвратительным для окружающих способом. Должен сказать, что в неподвижном состоянии Маргарет была очень красива. Ее умное спокойное лицо было несколько полновато, однако должно было бы понравиться каждому. Первое, что мне пришло в голову: девушка через год или два сама почувствует знакомое всем нам томление в груди, забросит книжки и, наконец, попытается обратить на себя внимание какого-то мальчишки-подростка, и тогда естественным образом ее размашистый целенаправленный шаг сменится плавной, соблазнительной походкой, всколыхнутся бедра, очертится талия и вознесется грудь... но с другой стороны, я знал, что девушки в пятнадцать лет раз и навсегда выбирают свой стиль и потом бывает невозможно что-то изменить в выбранной манере одеваться, улыбаться, в музыкальных, литературных и иных пристрастиях... Подумав об этом, я решил, что следует вмешаться. В моей памяти промелькнули все тревожные, уморительные, умоляющие лица мамаш, которые осаждали мой офис, почему-то решив, что за моей дверью расположена самая лучшая и самая часто посещаемая в городе брачная контора. На этот раз никакого достойного мальчишки я вспомнить не смог. Кто способен вскружить голову этой несчастной начитанной девочке? Кто может остановить на себе безразличный, задумчивый взгляд равнодушного кареглазого Катерпиллера? Занятый такими мыслями, я отпустил девушку далеко, так что она скрылась за поворотом. Впрочем, я знал, куда она направляется, знал, где находится школа. В то же время подсознательно я пытался решить нерешенную проблему. Вскоре я убедился, что найти подходящего мальчишку не удастся, и мне придется придумать какой-то другой способ, чтобы разбудить спящую красавицу. В моей душе стеснились тоскливые чувства, словно тучи на море в бурный день. Мне показалось, что юная клиентка уходит от меня, что я не решу никогда это, в общем-то, несложное дело, что потом придется потратить недели и недели, чтобы добиться мало-мальски заметного результата... Моя первоначальная замечательная спасительная идея -- привязать к девчонке страстного миловидного подростка, который должен оказать на девичий организм необходимые целебные воздействия, -- оказалась неосуществимой, по крайней мере, в ближайшее время. Раз так, мне предстояло найти другой, более эффективный способ воздействия на молодой, строптивый, растущий организм задумчивой Маргарет. Я утопил педаль, рванул с места и быстро вырулил с северной стороны к зданию школы. Маргарет как раз свернула сюда. Она не смотрела по сторонам, и, казалось, никого не замечала. Впрочем, одна девочка все же поздоровалась с ней, но моя юная клиентка равнодушно ответила на приветствие. - Понятно. Плохо дело, -- пробормотал я, оценивая ситуацию. -- Случай запущенный. Я должен найти и применить к этой девушке какие-то действительно сильные средства! На этот раз, впрочем, я быстро нашел верное решение. Идея была проста. Однако вряд ли ее можно было назвать самой приятной! Я проверил, с собой ли у меня фотография девчонки, и после этого поехал в центр, где обычно торчали мои помощники. Я мог выбрать любого. Я знал всех. Еще никто ни разу не подводил меня. Видимо, относительно меня тоже сложилось своеобразное мнение. Меня обычно узнавали даже те, с которыми никогда раньше и дела-то не имел! Похоже, у торонтских бродяг был свой особенный канал связи, которым они общались между собой наподобие некоторых малочисленных африканских племен. Факт есть факт! Меня обычно узнавали сразу, стоило мне только присесть рядом с каким-то бродягой на Янге или Квин-стрит и протянуть дешевую сигарету, пачка с которыми всегда валялась у меня в машине. Похоже, при всем добродушии и щедрости торонтчан среднего класса я все же представлял наилучший способ случайного заработка для торонтских бродяг или, наоборот, я платил не скупо, но не щедро, зато всегда позволял поработать с удовольствием! Я выбрал двух ребят, показал фотографию девушки, предложил дождаться, когда она выйдет из школы, и после этого дразнить и издеваться над несчастной барышней как только можно... впрочем, не переступая естественных границ! - Шутите над ней, потешайтесь! Зная ваш характер, я уверен, вы сами найдете, что сказать, стоит вам только увидеть этого несчастного ребенка. Двадцать долларов за такое дело -- это просто рождественский подарок для вашего брата. Я вас даже сам отвезу! -- добавил я. Оказалось, что способ воздействия на барышню (жестокий, но действенный) был выбран правильно. Страшно подумать, что она пережила, когда два безжалостных бродяги за деньги и с удовольствием взялись дразнить и обрабатывать ее, кривляясь и ковыляя, следуя за ней как два нахальных клоуна. Прошел день и Маргарет в корне изменила застарелую привычку двигаться целеустремленно, но отвратительно. Видя в фигурах бродяг свое смешное отражение, молодая девушка внезапно изменилась и пошла порывисто, размашисто, женственно и соблазнительно. Увидев такую радикальную перемену, я был в восторге и тут же отозвал своих безжалостных подручных. Одаренные дети Однажды в мой маленький офис на Ронсенсвалле ввалилась, казалось, целая семья. Впрочем, в действительности народу пришло немного -- отец с двумя детьми, мальчиком и девочкой. Они говорили между собой тихо, вежливо, но так эмоционально, жестко и с таким неповторимым количеством непроизносимых звуков shh, ghh, oauh, что можно было подумать, что их, по крайней мере, пятеро. Высокий плотный мужчина лет сорока слегка прихрамывал, двигался резко, но осторожно. Он уверенно рассаживал детей, что-то им указывал и дети производили таинственные манипуляции с папками, которые были у них в руках, доставали, перебирали, прятали какие-то бумаги. Они были сосредоточенно заняты своим делом и не обращали никакого внимания на меня, словно музыканты в оркестре, для которых публика -- слушатели, зрители -- не существует, которые видят перед собой только ноты и палочку дирижера. Впрочем, отец семейства время от времени оборачивался ко мне и безмолвно улыбался. Улыбка была приятной и не более! Он не пытался извиниться, не просил подождать еще какое-то время. Он словно подбадривал меня: “Не спеши, не волнуйся, давай, разглядывай нас, изучай, сколько тебе будет угодно...” Собственно, этим я и занимался. “Еще одна семья из Восточной Европы, -- подумал я, вслушиваясь в нечленораздельные звуки чужой речи и пытаясь отгадать минутой раньше то, что все равно должен был узнать вскоре. -- Откуда они? Раньше в этом районе селились в основном поляки. Что ему нужно? Он ищет работу? Зачем он привел детей? Ты только посмотри, как он их рассаживает... Дети тут со смыслом! Они ему нужны зачем-то?” Дети были достаточно взрослыми и вполне могли остаться дома одни. Мальчику было лет двенадцать, девочка казалась на пару лет младше. Бледный, тонкий, нервный мальчик с красивым, одухотворенным, умным лицом сортировал свои бумаги сосредоточенно и целеустремленно, стараясь сам предусмотреть и просчитать, в каком порядке должны быть разложены бумаги, но, судя по тем шипящим звукам, которые издавал отец, видимо, старательный мальчик неверно угадывал нужный порядок. Слыша эти управляющие, повелевающие звуки, мальчик нервничал, болезненно кривился, резко перекладывал бумаги так, как, очевидно, ему было сказано, и что-то сам шипел в ответ. Девочка молчала. Она внимательно, гипнотически смотрела на агрессивных, шипящих родственников и глаза ее светились сосредоточенным, напряженным вниманием, словно близкие родственники говорили на совершенно незнакомом ей языке и она самостоятельно пыталась отгадать, о чем они говорили. Я усмехнулся, представив, что, наверное, именно так я сам выгляжу сейчас. Когда все было готово, семейство угомонилось, незнакомая речь пресеклась, вдруг все трое одновременно передвинулись вперед и подсели вплотную к моему столу. Они сделали это так согласованно и внезапно, словно это было расписано в их партитуре. - Простите, что мы входим так шумно, -- озарив меня на этот раз искренней и веселой улыбкой, извинился отец семейства, -- у нас не было вашего телефона, и мы не смогли назначить встречу, договориться о встрече. Мой гость говорил с тяжелым акцентом, но в целом понятно. Я молчал и выжидающе смотрел на него. Когда человек знает, что он делает, и что должен сказать, зачем прерывать его бессмысленными вопросами и замечаниями? Оказалось, я сделал именно то, что от меня ждали. Затем действие этой превосходной драмы стало разворачиваться неумолимо и великолепно, как в древнегреческой трагедии времен Эсхила. - Моя знакомая очень тепло отзывалась о вас. Когда-то вы помогли ей вернуть зарплату, которую ей не заплатили. -- Гость напомнил мне одну из моих самых замечательных клиенток, которую я, конечно, не мог забыть. -- Мы тоже оказались в безвыходной ситуации. Нет! Наверное, какой-то выход все же есть, только я не знаю, где и как его найти. Мы живем в Торонто больше пяти лет. Уже давно как-то освоились. Я понял, как тут жить, как зарабатывать деньги и... как их тратить! -- воскликнул клиент, рассказывая о себе и одновременно иронизируя над самим собой и своей судьбой. -- Оказалось, я что-то проглядел. У меня возникла новая проблема! Отец семейства развел руки, показывая на своих детей, которые сидели по разные стороны от него и должны были быть как раз той проблемой, которая появилась, возникла или выросла. Если бы передо мной сидела несчастная одинокая мать буйного, неуправляемого семейства, я бы, конечно, искренне посочувствовал ей и признался, что у меня тоже растет малый, с которым мне самому нелегко бывает сладить, а потом узнал бы, в чем, собственно, проблема? Но поскольку я видел перед собой человека, который знал, что он хотел сказать, я решил не вмешиваться и продолжал слушать молча. - Незаметно для меня мои дети проявили такие дарования, которые я сам не смог увидеть в них. Полгода назад меня вызвали в школу и показали рассказ, который написала дочь, -- продолжал рассказывать клиент свою историю. -- Как я мог оценить и понять, что написал ребенок? Конечно, я могу легко прочитать любой научный текст, но понять детскую беллетристику, пожалуй, не способен. Впрочем, ладно. Кое-как я с этим разобрался -- дети помогли. Моей дочке девять лет и у нее оказалось необыкновенное литературное дарование. Сын тоже пишет недурно и, кроме того, делает прекрасные иллюстрации. -- Отец семейства сделал едва заметный жест рукой в сторону сына и мальчик немедленно выложил передо мной рисунки так, чтобы их было видно. Рисунки не произвели на меня, признаться, никакого впечатления. Обычные рисунки из детской книжки. - Тогда я предложил детям самим написать целую книжку. Летом все равно делать нечего, в школу ходить не нужно, -- продолжал рассказывать свою историю отец семейства, -- я вас прошу, взгляните на то, что у них получилось! С этими словами девочка положила передо мной стопку листов, на первом было напечатано название рассказа, посвящение родителям, название главы и текст рассказа. «- Это нечестно! -- воскликнул Кэвин, -- (скользя глазами, я прочитал начало детского рассказа). -- Отец все время сидит с компьютером. - У него такая работа! Он должен играть на бирже, -- ответила Анна. Анна была старшей сестрой Кэвина. Дети были так похожи, что многие их называли близнецами. - Тогда почему отец нам разрешает играть с компьютером только когда он сам сидит рядом? -- спросил Кэвин...». Начало рассказа мне понравилось. Если бы я был, например, на даче моих знакомых и мог нащупать рядом баночку холодного пива, наверное, я бы с удовольствием прочитал этот рассказ. Всегда полезно знать, что думают о нас эти дети... Я мечтательно усмехнулся, потом вдруг очнулся и опять посмотрел на замечательное семейство, которое сидело передо мной и рассказывало о своих проблемах, показывало рисунки и тексты. Вдруг я почувствовал, что, кажется, что-то недопонял, упустил. Передо мной сидел моложавый, приветливый, очень жесткий и уверенный в себе человек, судя по всему, хорошо образованный, который, однако, с большим трудом изъяснялся на понятном мне языке. Рядом с ним были замечательные, прекрасные дети, которые, судя по их возрасту, должны были сейчас только мечтать о Чак-и-чизе, с удовольствием раздувать мыльные пузыри, играть со своими отвратительными Покемонами и пару раз в год, когда нужно делать школьный проект, с неохотой брать книгу в руки. “Да, в этом возрасте дети обычно так хорошо не пишут тексты и не рисуют, -- задумался я. -- Папаша прав. Несомненно, у него очень одаренные дети. Я, конечно, не помню всех семи способов, которыми в наших школах отличают одаренных детей от просто нахальных и беспокойных. Впрочем, тут не нужно быть большим специалистом, чтобы понять. Да, детки у него хорошие. Интересно, как, он думает, я должен им помочь?” К счастью, на этот вопрос, который я сам себе задал, тотчас последовал ответ: - Я, наверное, очень плохо говорю по-английски, но, поверьте, я все очень хорошо понимаю. Скажите, как я могу убедить редактора в том, что рассказ моих детей великолепен, если я найду нужное издательство? Услышав этот риторический вопрос, я, наконец, понял, чего от меня ждут. Признаться, я и сам давно подумывал о карьере писателя, но никогда прежде не делал никаких попыток попасть в этот странный, заколдованный мир. Я совершенно не представлял, как и с кем входить в хорошую редакцию. Только помню некоторые характерные сложности этого рокового ремесла, которые когда-то узнал от одного моего прежнего несчастного клиента: “Каждое известное издательство получает в год несколько тысяч рукописей и принципиально не может прочитать все доставленные почтой творения настырных графоманов. Впрочем, печатать все равно что-то нужно, так что издают только тех, кто уже как-то пролез в это издательство”. Вывод был однозначным и неутешительным: посылать рукописи почтой бесполезно. Следовало найти знакомого издателя и каким-то образом склонить в пользу предлагаемого творения. Способов склонения я знал множество, однако все они напрямую зависели от личности редактора. В этом была главная проблема! Без наличия определенного знакомого редактора решить проблему, даже чисто умозрительно, представлялось невозможным. У меня не было ни одного знакомого редактора, тем более издателя. Однако я уже сам себе сказал, что помогу благородному отцу семейства, чего бы это мне ни стоило! - Вы узнали, как правильно форматировать текст? В каком виде принимают? -- спросил я деловито. -- Куда вы обращались? - Я не знаю точно. Поймите, это детский рассказ! Мы только нашли в Интернете, что текст должен быть напечатан через два интервала... -- Недавно еще казавшийся умным, уверенным в себе человеком, вроде древнегреческого Одиссея или современного полицейского в многосерийном сериале, отец семейства на этот раз выглядел виноватым мальчишкой, который почему-то не приготовил домашний урок. - Куда вы ходили? В какое издательство? -- нетерпеливо спросил я. -- Ладно... это не важно. Скажите, вы знаете адрес издательства, в котором следует попытать счастья? Клиент молча протянул малиновый листок бумаги, на котором был распечатан список детских издательств. Четкой рукой он отметил зеленым маркером адрес издательств, в которые заходили его “несчастная рукопись и одаренные дети”. - Собирайтесь. Поехали, -- скомандовал я. -- Я вас отвезу туда, а потом мы вернемся назад, в мой офис. Клиент встал, сделал едва заметный жест рукой, и дети тотчас стали собираться. Выйдя на улицу, мы забрались в мой объемный Понтиак. Нам предстояло ехать минут двадцать в центр, где располагался офис издательства, адрес которого лежал у меня на коленях, выделенный желтым маркером в числе первых. По дороге я признался откровенно... - Я надеюсь, вы понимаете -- я не литературный агент. Я ничего не понимаю в этом бизнесе. Мой сосед ничего не сказал. Я погрузился в свои собственные размышления. К несчастью, мои самые дурные предчувствия реализовались. Нас не пустили даже на порог. Я не смог продвинуться дальше девушки, сидевшей в приемной. Такое позорное поражение я испытывал впервые! Милый и приветливый Цербер, сидевший в приемной, казалось, знал все мои штучки и подходы с детства! - Не волнуйтесь. Одна неудача ничего не меняет. Поверьте, я сделаю все, что могу, чтобы ваш рассказ прочитали... После позорного провала в торонтском издательстве я “рассвирепел”, моя профессиональная гордость была оскорблена, я был обижен опытной, бессердечной и неумолимой секретаршей! Я попытался тут же придумать какой-то разумный выход, собирая все мои сведения, дарования, силы... Вдруг меня осенило! - Вы, кажется, говорили, -- обратился я к клиенту, когда мы возвращались в мой офис, -- что можете издать книжку детей за свой счет? Тогда лучше не ходить напрасно по издательствам, а найти способ, как распространить вашу книжку в обход этих издательств, но с некоторой прибылью для вас. Мне трудно разобраться, как издать книжку ваших прекрасных детей, но я могу легко найти тысячу способов, как ее продать. Если вы привезете пару кресел и раскладной столик, поставите в центре города, например, в Йорк-вилле, ваши дети легко будут продавать в этом месте по сто или двести книг в день. Пройдет две-три недели и тираж будет продан. Я в этом уверен... - Я тоже так думал! -- устало перебил меня мой клиент. -- Продадим -- ну и что? Мы же с вами не издатели! Зачем изобретать колесо? -- глубокомысленно, но, в сущности, очень понятно спросил меня клиент. -- Если у меня родились такие дети, я должен теперь бросить свою профессию и заниматься только ими? Вы поймите, я не пытаюсь взвесить таланты, но у меня есть своя работа и своя жизнь. Клиент о чем-то задумался и замолчал. В это же время я сам продолжал думать о том, что можно сделать в этой ситуации. Неожиданно одна мысль пришла мне в голову. Решение проблемы оказалось так необыкновенно, что я даже рассмеялся. - Хорошо. Согласен. Вы не хотите заниматься изданием рассказов ваших детей всю жизнь, -- сказал я. -- Я вас понял: вы бы хотели издать книжку детей именно в этом издательстве. В этом я могу помочь, -- уверенно заверил я. После этого я изложил теорию, которая только что пришла мне в голову. В этом бизнесе надо уметь как-то выделиться. Ни мой клиент, ни я сам не имели никаких знакомых издателей. Таким образом, ни он, ни я не могли похвастаться благородным знакомством в кругу сиим. Как заставить пресыщенных редакторов, которые получают по двадцать рукописей в день, взять в руки именно твою рукопись? Тут дело не в таланте! Чтобы оценить талант, нужно вначале повесть прочитать! Как заставить прочитать? Очевидно, наши юные молодые дарования должны были выделиться чем-то особенным, своим. Их юный возраст окажется скорее препятствием, нежели поддержкой… Я предложил самый простой способ, который придумал первым, и он оказался вполне работоспособным. Вот что мы сделали. Клиент распечатал в двух десятках экземпляров текст книжки с иллюстрациями и введением. Это практически ничего не стоило. Он это сделал вечером на работе и купил только пачку бумаги. После этого дети установили вахту на входе в знаменитое издательство, раздавая бесплатно всем сотрудникам, входящим и выходящим, свои самоизданные книжки с просьбой на досуге прочитать… Как я ожидал, торчащих на входе в издательство детей, в конце концов, заметили. Прошло два месяца, и я снова увидел молодых одаренных довольных и обласканных судьбой детей клиента. Они преподнесли мне в дар два экземпляра своей первой книжки с автографами. Гнусный пациент Однажды ко мне пришел клиент, который, казалось, отыскал меня, только чтобы поболтать с кем-то. Видимо, ему вчера поздно вечером кто-то насоветовал меня. Очень рад и благодарен! Приходят же такие и болтают, черт знает о чем, часами. О большинстве таких визитов рассказывать нечего, но иногда являются люди очень смешные. Тот, о котором я сейчас хочу рассказать, остался в моей картотеке под кодовым именем «пациент». Он был не то, что плохой или какой-то въедливый, «кровососущий», а такой, от которого отвязаться невозможно. Вроде ничего плохого не делает человек, а жужжит и раздражает, как мошкара на болоте. - Я не люблю представительную демократию, всех этих политиков и либералов, -- были его первые слова. «А кто их любит?» -- подумал я, но промолчал, внимая дальше. Передо мной сидел невысокий мужчина средних лет, низкий сплющенный лоб которого был хорошо развит. Обычно об уме человека судят изначально по ширине и высоте открытого лба, предполагая, что в большом объеме всегда бывает скрыто много содержимого. Такой высокий умный лоб был, кажется, у древнегреческого драматурга Софокла. Мужчина, который пришел ко мне имел лоб скошенный, морщинистый и на основании этого можно было предположить, что его мозг так же мал, но извилист, и развит. Много извилин -- много морщин, как говорил проповедник и vice versa. - Ей хорошо, она может на все плевать, она может на меня все сваливать, а мне надо что-то делать, принимать решения, -- заявил клиент и я неверно понял, на кого он жалуется... По инерции первой мысли я продолжал думать о том, какие средства выработало человечество, чтобы обуздать представительную демократию. Юлий Цезарь объявил себя пожизненным диктатором и, увы, недолго прожил, потом Октавиан Август установил принципат, вежливо напомнив о своем божественном происхождении, Кромвель, кажется, тоже сделал что-то похожее, назвав это протекторатом, а в новейшее время Ельцин показал всем, что он все же трезвомыслящий политик, и два дня бомбил парламент прямой наводкой, пока Клинтон лукавил под присягой, отвлекая сенат откровенной сексуальной чепухой, а потом Буш развязал войну и заявил, что Америка дерется не ради мирового господства, не из-за нефти, а чтобы отсталых арабов насильно сделать свободными и так далее... Это все давно известные способы, которые современные женщины презрительно называют мужским сексизмом. - Она говорит, что все решает она, а я что должен делать! Я должен везде ездить, все покупать, все ремонтировать, а потом, если что не так, она меня будет пилить. Я нå знаю, почему и откуда у нее взялась такая амбиция. - И откуда? Как вы думаете? -- спросил я, чтобы показать, что слежу за его речью. - А вот откуда. Вы же знаете, что женский род составляет 51 процент в мире, а наш мужской... - 49 процентов, -- подсказал я, поскольку именно этого от меня ждал недовольный клиент. - Это все объясняет! На этом построена демократия. У кого больше процентов -- тот ничего не делает, а у кого меньше -- тому считай полный конец! Он всегда крайний! Он и сеятель, и жнец! А всегда хорошо только тому, у кого больше процентов. - И что поэтому? -- пробормотал я, анализируя, кому в жизни бывает хорошо и недоумевая, при чем тут проценты. - А вот что! Поэтому мы всей семьей ездим на Кубу, но ничего там не делаем! Покупаем дорогой красный кабриолет, и каждый день кушаем теплую пиццу дома... - А что бы вы хотели? -- перебил я, невольно заинтересовавшись этой темой. - На Кубу нужно ехать знаете зачем? Курить эти сигары и танцевать с милыми, горячими хорошими девушками -- для этого туда все и едут. Красный кабриолет вообще никому не нужен, потому что лучше купить в рассрочку обычный белый минивэн и ранчо и съездить на Кубу, а дома надо есть только вкусную домашнюю еду. Почему вы со мной все время спорите? Вы что, не согласны? - Что вы сказали? -- автоматически переспросил я. -- Я ни с чем не спорю. «Нет, он все-таки въедливый» -- подумал я. - Почему меня жена все время попрекает? Что я такое сделал... Почему я не могу попрекать ее? Я ничего не ответил. Было задано несколько вопросов, на каждый могло быть несколько ответов, математически говоря, их могло быть великое множество, а что сказать мне, я так еще и не понял. Впрочем, моего молчания оказалось достаточно. Клиент заговорил опять. - Я слышу упреки каждый день в семье. А вы знаете, кто кого должен упрекать на самом деле? Вот курица сколько стоит? Я говорю не про живую, бегающую, а про готовую, съедобную курицу. Если сырая курица, она стоит долларов шесть, а если запеченная в гриле, горячая, в коробочке, сколько? Она тоже стоит шесть долларов. Видите разницу? Зачем тогда жена? Что она делает? Все, что она делает, я могу бесплатно получить в магазине. А вы попробуйте, почините наш сломанный стул или ввинтите шуруп для новой картины в стенку. Это надо заплатить двадцать долларов, чтобы человек только приехал и чуть-чуть на что-то посмотрел. Такой разговор продолжался примерно два часа. Я так и не понял, когда и что я должен отвечать этому клиенту. Моя какая роль в этом спектакле? Когда он ушел, я записал на листочке все, что вспомнил, сунул в картотеку и поехал в магазин, чтобы успеть купить несколько бутылок любимого моей женой сладкого пива «Хани-браун»... Бескорыстная любовь Я давно понял: к жизни надо относиться философски или вообще совершенно не думать о ней и просто жить. Третьего не дано. Тот, кто неспособен видеть этот мир с некоторой всеобщей точки зрения, обречен страдать от неврозов и прочих психических и душевных недугов, которые, как известно, до конца неизлечимы. Можно вправить сдвинутые позвонки, удалить пять килограмм подкожного жира, сделать «шунтирование» клапанов сердца, но чтобы «сдвинуть в нужную сторону мозги» или избавиться хотя бы на пару недель от невроза, нужно месяцы, если не годы, ходить к психологу или психотерапевту. Только неизлечимый маньяк способен выдержать такое... Я неоднократно признавался, как отношусь к доктору Фрейду, особенно к некоторым его идеям и мыслям, но то, что говорят современные психотерапевты, по-моему, просто кощунственно. Я думаю, с тех пор как появился первый психотерапевт, мир стал еще более бесчеловечен, безбожен и пуст! Да, да, пуст! Что бы мы ни сделали, как бы ни поступили подло, постыдно или безнравственно, эти господа тотчас найдут объяснение и выложат как оправдание скрытую нам-не-подвластную причину. Одна единственная строка из заключения психотерапевта способна уничтожить все, чем мы жили без малого 2000 лет, -- сознание собственной греховности и стыда! После этого хочется спросить: куда смотрит церковь, почему престарелый римский Папа или иной церковный понтифик не заклеймил авторитетно эту вредную, современную, заразительную ересь -- наукообразное оправдание греха? «Да, я согрешил, -- убежденно оправдывает себя современный грешник, как какой-то закоренелый алкоголик -- но кто виноват? Я не виноват! Я был болен. Меня мучил невроз…» Впрочем, возможно, я не прав. Кто помнит все проповеди Пап дословно? Может быть, в «Rerum Navarum» или в иной не менее знаменитой энциклике Папа и говорил что-то об этом. Кто знает? Кто помнит? Пап было много, ересей тоже, но правда одна!… Одна? Я пишу об этом и вспоминаю историю, которой недавно пришлось заниматься. Не хочу никого осуждать. Это не мое дело. Думать и помогать -- да! Но осуждать -- нет! Пусть осуждают те, кому нечего делать, кто этим живет… Однажды ко мне пришла приятная, моложавая женщина. О таких говорят: на вид лет сорока, но не старше шестидесяти! После некоторого колебания, поиска подходящего слова или слов она сказала, что пришла с интимной, неприятной историей. С философской точки зрения человеческие истории бывают разными. Я, конечно, имею в виду именно неприятные истории, те, о которых мы готовы часами шептаться с близким другом, или опять и опять рассказывать первому встречному... Самые важные, впрочем, приятные, мы стараемся не рассказывать никому. Мало ли что? Но иногда сама жизнь заставляет поделиться именно ими. Я не буду описывать мою клиентку, не буду называть имен. Скажем, она назвалась Джульетта. Какое это имеет значение? В конце концов, она тоже могла использовать вымышленное имя... Итак, ко мне пришла невысокая, стройная, очаровательная итальянка, лицо которой было свежо и подвижно, как море, как океан. Ничего нового не появлялось на нем: быстрый пристальный неженский взгляд, улыбка, которая появляется как белая полоса прибоя, и впечатление такое, словно ты стоишь перед бесконечным, многоликим океаном и смотришь на прибрежную волну, как она шумит и откатывает, сколько в ней энергии и силы, вечного возрождения и свежих, новых звуков! Кто знает, сколько лет может быть этому океану? Я, кстати, так никогда и не узнал, сколько лет было этой миниатюрной, очаровательной итальянке (наличие двух детей старшего школьного возраста ни о чем не говорило. Красивые женщины легко заводят детей в любом возрасте...). -- Джеймс, -- обратилась она ко мне так просто, словно к старому знакомому, и тогда я понял, что она давно решила прийти и открыться, давно повторяла то, что должна была сказать в первую минуту. Речь ее была заготовлена впрок, законсервирована как куриный суп в банке. Увидев меня и поверив мне, что называется, с первого взгляда, она уверенно, с легким сердцем открыла эту банку. -- Я очень много слышала о вас. Поверьте, я бы никогда не пришла к другому... Многообещающее начало! Энергичная итальянка сказала это так звонко и громко, словно доверяла не лично мне, а всей окружающей действительности. Я обратил на это внимание и подумал, что какое-то глубокое, нервное, болезненное чувство живет в ней, такое чувство, с которым человек способен совершенно не обращать внимание на то, что окружает его... -- У меня семья: муж и двое детей. Муж болен. Он болеет давно, дети уже выросли... Такое начало мне совершенно не понравилось. -- Чем болен муж? -- я перебил рассказ клиентки и сделал это нарочно. Судя по тому, как напряженно и чеканно выкладывала свою скучную семейную историю звонкоголосая клиентка, я подумал, что стоит этой женщине изложить то, что она приготовила заранее, как она закроется, замкнется в своем гордом и высокомерном молчании. Я, дескать, рассказала все и так слишком откровенно. Теперь ты покажи, на что способен и помоги мне! Я никому не должен ничего показывать. Не хочу! Я давно перестал тратить деньги, время и силы на хвастовство и рекламу. Однако спорить с клиентом, тем более с такой шумной и очаровательной клиенткой тоже показалось занятием бессмысленным и вредным, поэтому я сам прервал исповедь в самом начале. Джульетта растерялась и повторила невнятно: -- Муж давно болеет... У него больное сердце. Практически отказали почки. Мы должны каждую неделю ездить в госпиталь. У меня проблема не с мужем, а с детьми. Нет, конечно, с мужем тоже. Подождите, Джеймс, вы меня сбиваете, я вам сейчас все расскажу. Джульетта посмотрела на меня жалобно и вопросительно, словно в самом деле ей нужно было перед кем-то выговориться или оправдаться. Каюсь, иногда я бываю жесток. Я не подруга, которой можно излить душу, чтобы потом возненавидеть за все свои грехи… -- Я приготовлю кофе. -- Невыразительно, но громко пробормотал я, пытаясь любыми средствами остановить эту подготовленную заранее исповедь, однако не двинулся с места. -- Вы сказали, что ваш муж очень болен, болен давно, но вы за ним ухаживаете. Вы сказали, что у вас проблема с вашими детьми и с мужем. Хотел бы услышать вначале, что произошло с мужем? Сейчас не время говорить о детях. Дети -- цветы жизни. У нас не должно быть с ними никаких проблем. Вы понимаете? Те, что возникают, обычно создаем мы сами. Итак, что у вас произошло с вашим больным мужем? Он узнал, что вы ему изменили? -- Почему вы так сказали? Вы ничего не знаете! Это даже нельзя назвать изменой…- воскликнула клиентка и вдруг призналась, словно ждала часа, когда сможет выпалить кому-то эти слова. Затем шумно, облегченно вздохнула и уточнила спокойно, даже несколько расслабленно. -- Я встречаюсь с другим человеком. Я никому не делаю зла! Я каждый день ухаживаю за моим мужем как верная сиделка и сестра, готовлю завтрак и ужин детям. Почему они упрекают меня? В чем? Что я еще должна делать? Пусть мне кто-то объяснит или напишет справочник, типа «вопрос-ответ», что нужно отвечать в таком случае? «Что еще я должна делать?!» Бессмысленный, очень коварный вопрос! Мы в жизни научились придумывать таких вопросов множество… Как на них ответить? Спорить я не люблю. Упрекать кого-то -- тоже не мое дело. Но что сказать? В этот момент я понял, что моя собеседница вовсе не глупа... Ïо крайней мере она очень хорошо подготовилась к нашей встрече. Мне всегда легче работать с человеком, который сам потрудился разобраться в том, что с ним произошло. Даже если он запнулся, запутался -- ничего! Мне легче подсказать, чем спорить и втолковывать. Моя клиентка, кажется, сама нашла и даже назвала в самом начале нашего разговора причину всех своих сложностей и неприятностей -- дети! Именно они, дети, всему мешали! Ох, уж эти беспомощные, безжалостные, требовательные дети! Кто другой может быть так всемогущ? Кто еще способен помешать влюбленной честной безупречной женщине? Можно обмануть собственного мужа, самого себя, узнать способ как пройти таможню, даже убежать в другую страну от налогового инспектора, но обмануть своих детей -- это уж слишком! Слава богу, таких способов нет! Если обманывать собственных детей -- зачем заводить несчастных? Зачем вообще рождаться? Кстати, мой грубоватый прием оказался верным, продуктивным. Прерывание рассказа клиентки вопросами типа: «Что вы будете пить? Повторите, пожалуйста, сначала, что произошло и как вы сами выглядели в это время?» оказали свое благотворное воздействие. Клиентка успокоилась, задумалась, замолчала и после этого я беспрепятственно расспросил ее. Я узнал, что возлюбленным оказался молодой одаренный венгр, танцующий, как бог (в этом должен положиться на мнение влюбленной клиентки). Одна беда, он, может быть, научился танцевать как партнер самой Терпсихоры, но в реальной жизни изъяснялся плохо (так мне объяснили). -- Что значит плохо? У него плохая дикция? Сильный акцент? -- теряя нить рассуждений, уточнил я. Признаться, кажется, в этот день я был не в лучшей форме! -- Какая у него дикция? Причем здесь акцент? Он живет в Канаде год и, вообще, не умеет говорить... зачем ему это нужно? Джеймс, вы поймите меня! Я не могу так жить! Я прихожу домой и каждый день вижу, чувствую такую ненависть, такую враждебность, неприязнь, словно я какая-то сумасшедшая и продаю за бесценок семейные богатства. -- Успокойтесь, пожалуйста… Скажите, вы действительно ничего не продавали? -- переспросил я, поскольку знал, что невозможно быть ни в чем уверенным в таком деле. -- Нет, конечно, нет! Что я могу продать? У меня дети и живой муж... -- Да… в самом деле. Помнится, вы сказали, что помогали вашему приятелю? Он приехал в Торонто недавно. Он, наверное, сильно нуждается? -- Разве это плохо? Я и сейчас помогаю. И буду. Мы и раньше тратили каждый год несколько тысяч на пожертвования… больным с почечной недостаточностью, канадскому обществу помощи женщинам, страдающим раком груди. Нам не всегда за пожертвования даже возвращали налоги. Почему меня никто раньше не осуждал? Сейчас я хочу что-то сделать для этого человека, которому тоже плохо. Ему тяжело… Мои дети вдруг опомнились! Оба стали смотреть на меня с ненавистью. Что я сделала? Я не продала дом, не продала коттедж, почему я не могу помочь этому человеку? -- Вы не можете жертвовать общие деньги тому, в ком вы лично заинтересованы. Это общее правило. Это закон денег. Дети будут недовольны. Обычно дети не считают деньги родителей, но когда вы открыто тратите какую-то сумму на других, не думайте, что они закроют на это глаза, уверяю вас, ваши дети будут обижены. Имейте в виду, любой ребенок старше трех лет очень хорошо считает! -- я торопливо выложил все, что можно было сказать сходу по этому поводу... -- Вы полагаете, что я вообще ничего не могу сделать для моего друга? -- с отчаянием и осуждением в голосе переспросила клиентка. -- Конечно! В материальном плане вы не можете. Это мой ответ на ваш вопрос. В то же время вам никто не запрещает найти знакомого, который согласится оказать какую-то услугу вашему приятелю. Вы сами не можете в этом участвовать из своих средств. С этим глупо спорить. Вы должны это понять и принять. Но всегда можно найти какой-то третий путь... -- В том-то и дело! -- горячо воскликнула Джульетта. -- Я никогда не помогала сама. Клянусь, я не потратила на нас вместе ни цента! В этот момент я почувствовал, что попался! Я беспомощно закрыл рот, с тоской предвидя, что меня вот-вот втянут в бесконечный и неизбежный круговорот финансовых подсчетов и обид. По опыту я знал, что никому никогда не удается выбраться из этого клубка метафизически-математических расчетов. Как говорят поэты -- любая цифра губит мироздание! С этим я согласен. Математика, а также все иные, более сильные и изощренные способы описания реальности, только отвлекают нас в сторону... Что с того, что мы подсчитали и опубликовали в журнале Таймс, что почти 85% вещества во Вселенной остается невидимо?! Стало легче нам? Неужели ученые мужи, открывшие сию великую тайну, теперь знают и могут ответить на вопрос: почему и зачем мы с вами забрели на пятьдесят, на семьдесят лет в этот мир? Или откуда берется пыль? Или куда деваются деньги? Как ни крути, -- все же получается очень философская история! Это можно было предвидеть. Что еще могло получиться, после того, как моложавая необыкновенная женщина неопределенного возраста и занятий решила помочь устроить жизнь прекрасному молодому обездоленному и одаренному венгру? Я вновь и вновь вспоминаю этот случай, словно он должен открыть какую-то тайну, доселе неведомую мне. Полюбила семейная женщина другого человека, что в этом может быть такого, что должно потрясти основы мироздания? Меня эта история тронула, наверное, потому, что большинство из нас (те, кто работает пять дней в неделю, а отдыхает пятнадцать дней в году) в лучшем случае (или в худшем) успевает в суете быстротечной жизни согрешить лишь раз или два… Мы все изменяем друг другу! Кто-то с неизъяснимым наслаждением мысленно, так сказать, воображаемой плотью соединяется с прекрасной героиней модного сериала, какой-нибудь Марией или Джоен, но забывает, увы, это спасительное, восхитительное чувство через день, а другой каждый день поджидает молоденьких сотрудниц в лифте, незаметно и скромно притирается к ним /так что никто не замечает/, потом вновь и вновь «трепеща от удовольствия, вспоминает пережитый счастливый, сладкий миг». Кто из них достоин большего осуждения? Или недостойны оба?.. - Я вас понял. Поймите меня. Я не хочу спорить о том, кто сколько тратит? Цифры, благотворительность, налоги -- это не по моей части. Я могу помочь разобраться в том, что хорошо, что плохо -- это мне интересно! -- Джеймс, -- повелительно, нетерпеливо и недовольно перебила меня отчаянная, страстная клиентка. -- Я вас уверяю, за эти три месяца я не потратила ни цента на нас больше, чем обычно трачу. Можете мне поверить. Я тоже умею считать. Постойте, скажите... я никому до сих пор об этом не говорила. Как они узнали? Почему?… -- Откуда я знаю? Дети вообще существа странные: у каждого из них -- четыре глаза и четыре уха -- независимо от возраста. Не заметили? Подождите, я приготовлю кофе, -- пробормотал я и вышел из комнаты. Я был несколько растерян. Я не знал, чем можно помочь этой женщине в той ситуации, в которой она оказалась, и в которой мне редко кому-то удавалось помочь. В чем помочь? В этом вся проблема! Иногда та женщина, которая еще вчера молила встать на ее защиту, потом остается одна, несчастная, потерянная, и ты думаешь, зачем, дурак, в это дело ввязывался? Приедет в Торонто молодой «балерун», оперный певец или иной прекрасный молодой балагур, очарует доверчивую торонтчанку, скажем, среднего возраста, а потом торонтчанка страдает одна, глядя на ушедшего танцора и разрушенную семью. Я не хочу быть участником в таком деле! Но… кто способен предвидеть заранее, как обернется дело? Мы не режиссеры в этом мире! Актеры, если повезло... Иногда я помогаю, так сказать, против собственной воли. В конце концов -- клиенту виднее. Я вижу клиента пять-десять минут и все! Могу ли я быть судьей? Когда я возвратился с двумя чашками кофе, то был уже спокоен и уверен в себе, как обычно. Кое-какой план у меня созрел. -- Я должен увидеть вашу семью. Можете ли вы пригласить меня к себе домой на ужин? -- спросил я небрежно. -- Джеймс! -- воскликнула клиентка и прежде грустные глаза ее задорно, озорно заблестели. Она рассмеялась. -- Как вас представить? Я опешил. О чем она подумала? Господи! Какая необыкновенная, великолепная женщина! Как она понимает всю «пикантность» своего положения! -- Не волнуйтесь. Это можно устроить. Кстати, чем больше мужчин будет вертеться вокруг вас, тем лучше. -- Вы шутите! Мне кажется, наоборот... -- Хуже не будет, -- убежденно возразил я. -- Одно из двух: либо ваши дети отмахнутся, понимая, что во всех ваших сложностях, проблемах и мужчинах они разобраться не могут, либо попытаются понять, кто такие эти мужчины… Я имею в виду: кто такие мужчины, которые с этого дня должны плотно окружать вас? Согласитесь, зачем менять человеческую психологию, если знаешь, как ею управлять! Нам неприятен либо очень чужой, либо очень близкий человек. Посторонние окружающие люди редко кому-то мешают, только тогда, когда ведут себя необычно, как чужие. Я думаю, ваш друг оказался чужим для вашей семьи. Ваши дети не могут понять вас, а то, что они понимают, звучит очень глупо: как мама может встречаться с таким? Услышав это, гордая итальянка с упреком посмотрела на меня. Я понял -- сейчас со мной будут спорить… В моем руководстве (я сам написал его) было недвусмысленно указано: не спорь с клиентом! Широко улыбнувшись, я приподнял чашку кофе и, разряжая обстановку, проговорил игривым, «не своим» голосом: -- Не будем спорить. Поймите! Это их слабость. Ваши дети не знают, кто он такой. Это должно сыграть вам на пользу! Они в ваших руках! Вы владеете наиважнейшей тайной! Вы можете показывать вашего друга своей семье и так, и эäак! Как угодно. Главное, дети должны научиться уважать ваш выбор. Пусть они присмотрятся, пусть привыкнут, разберутся... и тогда эта волна ненависти, которая вас так огорчает, сама собой испарится. Джульетта, к счастью, оказалась женщиной не вздорной. Она согласилась. Согласилась как-то с радостью, с надеждой и облегчением. В это время и сам я тоже как-то успокоился, развеселился. «Эх! Надо бы пригласить на ужин к ней десяток или два интересных мужчин и устроить хорошенькую вечеринку. Тогда-то ревнивые детки оставят влюбленную маму в покое. Жаль. Где их возьмешь? Некого позвать!» Вдруг я вспомнил знакомого бродягу, который в этом деле мог быть полезен. Это был тоже венгр или чех. Где и как он жил, я не знал, но зато знал, где его встретить. Целыми днями он шатался в центре с фотоаппаратом в руках и снимал голубей. Этих птичек он видел за версту. Однажды он показал мне редкого серебристого голубя, который на минуту сел на карниз где-то этаже на пятидесятом. Как он увидел его -- не знаю? Прощаясь с клиенткой, я сказал, что, видимо, приду сегодня на ужин не один, а вместе с замечательным венгром, артистом, мастером-фотографом и, кстати, сам тоже буду… венгром! Я без труда нашел бродягу-орнитолога. Проезжая мимо ратуши, увидел толпу людей, которая стояла, задрав головы вверх, и рука с биноклем, возвышаясь над головами, что-то показывала на крыше небоскреба. В центре толпы оказался Томаш. Мне легко удалось договориться с ним. Каждый бродяга мечтает даром вкусненько, по-домашнему поесть (а кто об этом не мечтает? В этом нет ничего плохого…). Мы поехали в ночлежку, где Томаш в ящике под замком хранил все пожитки, в том числе выходную одежду. Надо сказать, что я сам перед этим успел побывать дома, и переоделся в венгра: одел клетчатую рубашку с короткими рукавами и длинные светлые брюки, растрепал волосы, как только мог, глядя, словно в зеркало, на портрет урожденного венгра финансиста Сороса, который положил перед собой в субботней газете… Вечер удался на славу. Мы с Томашем много ели, громко шутили, о чем-то весело переговаривались между собой на своем родном венгерском языке. Например, мой сосед говорил: «Томаш любит кушать.» Уловив ключевое слово, я поддакивал: «Иген, иген! Томаш», что в переводе: «да, да, Томаш любит кушать». Муж вяло и беспомощно улыбался, незаметно, но пытливо разглядывал нас. Дети настороженно, ревниво и растерянно прислушивались к нам, о чем мы говорим между собой и с хозяйкой дома. Томаш рассказывал увлекательные истории из жизни торонтских птиц: кто что ест, с кем встречается, когда и с кем имеет секс, где живет -- с такими откровенными подробностями, словно это была прекрасная история взлета голливудских звезд, а не горькая бытовая драма жизни обыкновенных торонтских воробьев и голубей, залетевших в трущобы даунтауна. Дочка с нескрываемым интересом разглядывала нас, видимо, пытаясь понять или угадать, кто же из нас настоящий «возлюбленный мамы» -- этот странный знаток птиц (Томаш), или этот шутливый, всезнающий, непонятный тип (я), или, неужели, оба?… Наконец, после десерта мы вышли довольные из-за стола и в ответ на спор с сыном Джульетты, который решил проверить, что мы за фотографы, Томаш расставил нас и сделал снимок семейства, который до сих пор хранится у меня в архиве: улыбающийся беспомощный муж сидит один в кресле, рядом дети, Джульетта и я с моей поэтической венгерской шевелюрой. Прекрасный снимок, мастерский, великолепный!.. Прощаясь с клиенткой, я заверил: «Не волнуйтесь, у вас все будет в порядке. Уверен, теперь ваши дети будут относиться к вам без ненависти, злости, а с любопытством и интересом. Мне кажется, мы убедили их, что ваши друзья хоть и странные, но вполне достойные люди. Почаще приглашайте в гости вашего одаренного друга, пусть он не робеет, станцует что-нибудь с вашей дочкой… и вообще зовите к себе на ужин всех знакомых интересных мужчин, которых можете пригласить.» Джульетта с сомнением улыбнулась и поблагодарила нас. Когда мы вышли на улицу, и я повез Томаша в его ночлежку, мы еще долго смеялись над тем, что подумали о нас подозрительные дети прекрасной итальянки и кто из нас, в конце концов, был признан истинным виновником всех семейных скандалов. Через пару недель я получил чек, на обратной стороне которого было написано по-венгерски: «Спасибо!» Безупречное алиби Я просматривал и сортировал дела, которыми занимался последний месяц, надписывал бирки и придумывал забавные названия каждому делу, чтобы потом легче было разобраться в этом хозяйстве. Мне казалось, если каждый случай обозначить собственным описательным неповторимым образом, то по прошествии нескольких месяцев или лет мне будет легче вспомнить его -- стоит только увидеть название, вроде: «Грудастая трактороподобная девчонка», «Сплющенный Казанова». Однако на самом деле мне было невесело. В этот день я даже подумал: а не лучше ли закрыть весь этот бизнес? Годовая прибыль, которую я получал, была меньше среднего дохода молодого торонтского клерка. Я, конечно, хотел бы хорошо зарабатывать, но в то же время моя работа мне нравилась. Не в деньгах счастье! Но, если жена говорит: «Дорогой, а не пора ли тебе перейти в секьюрити в какую-то крупную фирму?» и ненавязчиво намекает, что семью надо кормить и кормить вкусно, я не знаю, что ответить? Все началось с того, что наши соседи (молодая пара -- он работает в Нортеле, она менеджер в телефонной компании) на заднем дворе построили дек: открытую веранду из кедра, в дальней стороне которой встроена огромная джакузи. Нас пригласили на вечер. Мы, конечно, повеселились славно: вино, как всегда, было отличным, а на этот раз и веселья было море -- мы разделись, залезли в воду и два часа болтали бог знает о чем, словно в нас самих неутомимо работал насос, который в это время тихо жужжал и нагнетал в ванну воду с пузырями. Когда мы, расслабленные и довольные вернулись домой, я услышал эту неприятную, давно ожидаемую фразу: «Дорогой, почему тебе, наконец, не перейти в крупную компанию? Это же не трудно сделать? С твоим талантом, энергией и умением работать с людьми ты сделаешь прекрасную карьеру. Ты же видишь, как им легко жить. Чем мы хуже? Все дело только в том, чтобы попасть в крупную компанию…». На следующий день я почувствовал, что меня как бы «сломали». Ничего не хотелось делать, даже возвращаться домой… В это время в офис ввалился без звонка, без предупреждения новый клиент. Слово «ввалился», которое я употребил, подразумевает некоторое негативное отношение к «ввалившемуся». Не стану скрывать! Не всегда клиенты нравятся мне с первого взгляда, а в этот день я был особенно раздражен и нелюбезен. Я увидел нервного, худосочного мужчину лет тридцати, огромная, угловатая голова которого вертелась на плечах, словно была прикручена к чужому костлявому, «кузнечикообразному» телу. На губах у него дрожала неприятная, болезненная, злая улыбка. Клиент огляделся. Видя, что я сижу один, копаюсь в бумагах, а в зубах торчит зубочистка, решил, что я давно маюсь от безделья и жду клиента. Он уселся передо мной успокоенный и удовлетворенный. -- Я слышал о вас! -- Заявил он таким тоном, словно это был комплимент в его пользу. -- Мне сказали, вы можете помочь в любой ситуации и каждому по силам обратиться к вам... -- Я должен знать, какая у вас проблема и только тогда смогу оценить, по силам ли вам обратиться ко мне... «И ради этого я должен так мучиться? -- раздраженно подумал я. -- Ничего не буду делать. Пока не заплатят мне, как платят в этих «крупных фирмах», даже не буду слушать его» -- подумал я, с неприязнью оценивая клиента. Я как ребенок «обиделся на жизнь», но «как ребенок» побоялся что-то сам изменить в своей жизни. Иногда я думаю, мне надо было давно прийти на прием к себе самому … Это, конечно, шутка! -- Я живу здесь, рядом, возле знаменитой Солнечной аллеи. Работаю в центре города… и у меня нет времени решать все эти бытовые вопросы. Мне нужна помощь, -- неровным, неприятным голосом произнес клиент, и я даже не смог определить, что это за человек, что его беспокоит, что для него важно? -- Две недели назад умер мой дядя. Умер внезапно. Никто из нас не был готов к этому, -- грубо и неуместно пошутил клиент, видимо подумав, что именно так надо обращаться к таким как я. -- Я еще очень молод! -- вдруг визгливо огрызнулся этот странный, нервный гость, словно услышал, как кто-то незаметно и исподтишка поддразнил его или ущипнул. -- Я никого не хотел и не хочу обидеть... Мне было очень трудно бросить все мои дела? Возможно, я не прав. Не спорю. Но зачем распускать обо мне нелепые домыслы, вымыслы, сплетни, обвинения?! Я по-прежнему молчал. Я ничего не понимал, однако было ясно -- этот человек чем-то удручен. Надо же!.. -- Вы не смогли прийти на похороны дяди и поэтому вас осуждают. Я правильно понял? -- наконец, переспросил я. -- Меня осуждают не за это! -- с отчаянием, воскликнул клиент. В его голосе прозвучала ненависть, словно во мне-то и была причина его беспокойства и неприятностей. -- Неужели вы не понимаете? Тетя, которая осталась одна, упрекает не за это. Как мне сказали, она не нашла позавчера в утренней почте мое соболезнующее письмо, поэтому обиделась на меня... Она обиделась из-за письма! Из-за того, что не получила письмо. Неужели это трудно понять? Эта старая тетка обиделась на меня из-за какой-то бумажки! «Психопат! -- с тоской подумал я, предвидя трудное, неприятное дело. Письмо, конечно, может играть важную, магическую роль, но и человек должен уметь объяснить ближнему (тем более родной тете), в чем он был не прав… и, конечно, извиниться!» -- Вы посылали такое письмо? -- Я же вам сказал, что был занят! Я не мог послать ничего! -- еще более раздраженно вскричал клиент. -- Неужели и вам я должен это объяснять?!.. «Психастеник... Хуже, чем обычный психопат...” -- подумал я, уточняя первоначальный диагноз. Вслух, еле сдерживаясь, холодно произнес: -- Представьте!.. Вы должны объяснить! Если хотите, чтобы вас правильно поняли, -- отрезал я. Не люблю скандальных клиентов. Если тебе надо, чтобы тебе помогли, зачем орать? Что от меня можно потребовать? Я живой человек, а не скорая помощь? -- Вы ничего не сказали о каких-то письмах, которые ваша тетя не получила вовремя. Вначале вы сказали: «Я был занят. У меня были свои дела, я не мог их бросить». Это ваши слова? Вы сказали о том, что живете на Солнечной алее, что работаете в центре города и потом рассказали про дядю… Я записал. Можете посмотреть, если вам это важно. Давайте не будем спорить о том, о чем не нужно спорить. Теперь я все понял. Вы не посылали письмо? Ваша тетя не получила это соболезнующее письмо? Я правильно понял? Клиент осознал, что ему отступать некуда, он «взял себя в руки», как обычно берут себя в руки все психопаты в трудные минуты. -- Помогите мне! Я никого не хочу обидеть... Неужели это так трудно понять? Вы смотрите на меня и говорите так, как будто вы тоже меня в чем-то упрекаете, как будто вы моя тетя! -- Возразил клиент, стараясь казаться вежливым и точным. Когда клиент сравнил меня с несчастной вдовой, я понял, что допустил какую-то ошибку. «Черт возьми, он думает, что и здесь его упрекают, -- пробормотал я. -- Не спорю, этот тип мне сразу не понравился... Но в чем я могу его упрекать? Он не виноват! Как говорят отцы церкви: мы сильны не грехом, а раскаянием! Но если нет раскаяния, нет и греха? Зачем упрекать человека, который не готов раскаяться? Все равно, что биться головой о стенку или обижать ребенка». -Да, да, да, вы не волнуйтесь! Я не хочу с вами спорить, я хочу только разобраться, чем могу помочь? Итак, ваша тетя обиделась, что не получила ваше письмо и позвонила другому родственнику с жалобой на вас. -- Я сделал еще одну попытку разобраться, что случилось с раздражительным клиентом, слушать которого было невыносимо, даже человеку с моим ангельским терпением. «Ну и денек! Почему всегда все гадости собираются в один день? Спокойно, не сердись, у тебя работа такая… кто-то же должен помогать таким клиентам!» -- смиренно подумал я, все еще не понимая до конца, какое значение может иметь одно не отправленное письмо в семье психопатов. - В том-то и дело, что нет, нет, нет. Если бы моя тетя только один раз кому-то позвонила! -- клиент взмахнул рукой и вытянул вверх один длинный костлявый указательный палец. -- Я бы не пришел к вам. Она звонит каждый день! Каждый день она болтает с кем-то из моих родственников и целый час поносит меня, издевается..., все вынуждены говорить с этой тетей часами, потом с ненавистью упрекают меня, будто я виноват в том, что они потратили свое время, слушая ее жалобы! -- Как я понял, вы уже пробовали объяснить, что были заняты? -- задумчиво спросил я, безуспешно пытаясь поставить себя на место клиента. -- О чем? Она знает, что я был в городе и не был болен... Что я должен объяснять? «Он просто поленился написать письмо! -- подумал я, стараясь сохранять невозмутимый, непроницаемый вид, чтобы не раздражать возбудимого, мнительного клиента. -- Не думай об этом. Не надо его раздражать. Помоги человеку и забудь о нем… Никого не нужно осуждать. К тебе не за этим приходят. Успокойся и думай. Он не звонил -- это можно использовать». -- Я понял, вам нужно алиби. Безупречное алиби. Такое, чтобы ни у кого не было претензий к вам. Вы хотите, чтобы я помог. Я никогда не нарушаю закон, -- уточнил я, поскольку не был уверен в том, что именно «этот клиент» будет рассказывать завтра обо мне. -- В данном случае, поскольку это, так сказать, семейное дело, я могу подсказать, что может помочь вам в вашем непростом деле. -- Да, да, пожалуйста! Это как раз то, что мне нужно! -- радостно воскликнул клиент. -- Я готов заплатить любые разумные деньги за помощь. Я специально сам ничего не делал, чтобы, так сказать, по оплошности, нечаянно не помешать профессионалу. Я ценю, когда человек -- мастер своего дела. Я лучше заплачу профессионалу, который знает, как лучше всего справиться с таким делом... Слова клиента мне не понравились. -- Я не вижу другого способа… вам нужно создать фиктивное алиби, а для этого вам придется пострадать! Только так вы можете искупить вину в глазах ваших родственников и особенно вашей тети. Вы должны вызвать жалость и только из сострадания к вам несчастная женщина сможет вас простить. Мой нервный гость отнесся к этой идее с неожиданным вниманием. Он задумался... -- Но в какой степени пострадать? Вы же не хотите, чтобы я был изувечен? -- Помилуйте, нет, конечно! Я же сказал, что алиби может быть фиктивным. Это должен быть какой-то знак, показывающий, как вам было плохо… вам должны поверить. В таком запущенном случае вы не можете обойтись извинениями, словами или отделаться косметической работой! -- возразил я, увлекаясь идеей, которая пришла мне в голову. Есть люди, которые неприятны всякому с первого взгляда. Только из жалости можно таких терпеть. Я не имею в виду Иуду или Понтия Пилата. Мне показалось, что единственный способ решить проблему моего клиента, сделать так, чтобы его пожалели. Сильно пожалели за что-то… Легко работать врачу, полицейскому или психологу, они могут легко отвлечься от личности клиента и просто честно выполнить свой долг. Я не чувствую, что должен клиенту что-то, не знаю, какие могут быть правила и нормы в той работе, которой занят я. Все, что я должен сделать -- это поставить себя на место клиента, но если человек который пришел ко мне за помощью, очень неприятен, мне трудно ему помочь. Я не священник и не врач, у меня нет под рукой Библии или справочника болезней… Иногда мне самому не очень приятно вспоминать, как я завершил дело, не чувствуя уважения и сострадания к клиенту. -- Вы же не хотите ждать, пока ваша тетя опозорит, осквернит вас перед всеми родственниками, друзьями и клиентами?... -- Что я должен сделать? -- решительно перебил клиент. -- Вы не женаты? -- Женат... À в чем дело? -- Неважно, это все равно! Дело не в этом. Вы расскажете всем, что какая-то странная женщина влюбилась в вас. Ее муж, скажем... он итальянец, Антони, угрожал вам, а сегодня встретил со своими друзьями и вы подрались. Не придирайтесь к моей идее. Дело не в ней. Вы просто говорите: «я не знаю никакого Антони, я даже не знаю, что это за женщина». Ведь это правда! Правду всегда говорить легче. Итак, у вас возникла просто нелепая ситуация, и все, кто будет спрашивать, так и подумает -- какая нелепость! Просто какой-то вздор! Вам это и нужно... Проблема только в том, что вы должны соответствовать этой истории! Вы должны пострадать! Это должно быть заметно, очень заметно... -- Как? Что мне делать? Я должен напиться и упасть лицом в грязь? -- воскликнул клиент, лихорадочно обдумывая мое предложение и подсказывая мне найденный им выход. -- Много пить, конечно, не нужно... но чуть-чуть выпить придется! Вам нужно получить какое-то свидетельство того, что вас преследовали, что драка действительно произошла. Я в этом ничем не могу вам помочь. У меня есть какие-то законы моей профессии! Понимаете! -- рассмеялся я. -- Я не могу поставить синяк моему клиенту... Даже если мне об этом попросят! Дело не в этом. Я могу придумать тысячи способов как вы сами можете поставить себе синяк. Это не проблема. Главное, чтобы вы согласились, что это самый лучший выход в вашем положении... -- Ставьте!… -- решительно воскликнул клиент и даже закрыл глаза. -- Нет, нет! Я не могу вам ничего поставить, даже если бы… Хорошо! Пойдемте. Это недалеко. Нам нужно успокоиться и подумать, -- пробормотал я. Был вечер. Я повел клиента в бар, в котором в это время собиралась молодежь. Не всякий мог сюда зайти. Точнее зайти-то мог всякий, но среди ребят, которые приходили в этот бар, сложилась своя манера общения... Это трудно описать. Да и не важно! Нужно было знать, когда, кто и почему готов был взорваться. Я, конечно, всех не знал, но знал некоторых. Этого было достаточно! Мы сели за столик в самом центре. Отсюда было видно всех, но и нас видели все. Джордж, хозяин, узнав меня, перестал следить за нами. Едва войдя, я осмотрел зал и заметил коренастого крепыша, который сидел возле окна. Он был вместе с яркой, пышногрудой, говорливой красоткой. Я знал -- сам несколько раз видел -- парень легко раздражается. Только очень низкорослый молодой человек мог выдержать такую постоянную готовность к драке. Я пару раз кивнул в его сторону моему клиенту, который, как мне казалось, не умел держать язык за зубами. -- Парочка! Да? Видишь? Такая потрясающая девочка и такой кавалер! -- воскликнул я, приглашая соседа к искренности и общению. Я был уверен, что мой клиент не удержится и скажет пару лишних слов неуважительно о коротышке. Клиент охотно отозвался. Он что-то невразумительно проворчал, видимо, все же инстинктивно опасаясь выражать свои насмешки и наблюдения вслух. Этого оказалось достаточно. Откровенный взгляд его «дерзких и бесстыжих глаз» успел скользнуть по столу и… низкорослый, обидчивый “Наполеон” помедлил какое-то время, задумавшись о чем-то, потом встал из-за стола и направился к нашему столику. Мой сосед еще не знал, что его ждет. Он вначале с едким любопытством, а потом с нарастающим страхом наблюдал приближение неотвратимой судьбы. Когда расстояние сократилось к трем футам, мой клиент нервно и опасливо оглянулся на меня. Я виновато улыбнулся и, словно спохватившись, встал из-за стола и, сделав несколько неопределенных движений, поспешно отправился в «комнату для мальчиков». Я представил, что сейчас должно было произойти. Еще ни разу, насколько я знал, вспыльчивый коротышка не выходил за рамки дозволенного. Всегда подчеркнуто вежливо, не совсем приятно, но настойчиво он требовал сделать что-то «невыполнимое», например, извиниться перед дамой и выйти вон. За невыполнимой просьбой тотчас следовала короткая разборка, после которой “Наполеон” преспокойно возвращался за стол, а владелец синяка все равно вынужден был выйти вон. Когда через несколько минут я вернулся, спор был окончен и необходимый клиенту синяк был поставлен в нужное место. -- Что у вас? Покажите. Не волнуйтесь, -- успокоил я растерянного клиента, который молча, но с осуждением приоткрыл мне несколько заплывший глаз. -- Это не так страшно. Знаете, это даже именно то, что вам нужно! Ваше алиби теперь у вас на лице. Можно даже сказать -- это безупречное алиби. Теперь вы должны всем и каждому рассказывать, как какой-то коротышка целую неделю преследовал вас, наконец, поймал и вот что сделал! Покажите еще раз. Ничего опасного, но очень убедительно. Походите так пару дней. Говорите всем, что пострадали совершенно ни за что! Ведь это правда. Вам поверят. Наконец, вы можете появиться перед тетей! Она вас увидит, пожалеет и простит… кстати, у вас будет случай лично извиниться, что не пришли на похороны дяди. Не волнуйтесь, я уже сказал бармену, что счет оплачу… «Глупая жизнь, -- угрюмо подумал я, выходя из бара вместе с клиентом. -- Я потратил целый час, ничего не заработал, а этот парень получил синяк, только потому, что два дня назад не смог по-человечески поговорить со своей собственной овдовевшей тетей…» Великолепная и неповторимая римская баня. Я всегда стараюсь помочь клиентам, хотя, пару раз, мне пришлось все же признаться, что я бессилен, однако и в этих случаях я оказал ближним посильную помощь. Иногда то, что я делаю, помогает не так, как я хотел и не тому, кому было надобно. Я не огорчаюсь. Что за дело мне? Лишь бы люди остались довольны! Случай, о котором я хочу рассказать, произошел в последний действительно теплый день перед наступлением зимы. В Торонто она заглядывает ненадолго, с большим опозданием, когда вокруг, и на севере и на юге, уже месяц или два вовсю гудят крутые холода, выпали непроходимые снега, а жители перестроились на теплые, дружеские отношения с соседями, окончательно удостоверившись, что не увидятся с ними до весны. В этот знаменательный день ко мне в офис пришел Гарри, с которым мы были знакомы давно. Это был серьезный, спокойный, хмурый мужчина старше меня лет на десять, который жил вдвоем с женой в доме напротив школы. Несколько лет назад я ежедневно отводил сына в школу и иногда останавливался по пути, разговаривал с Гарри. Он никогда не был интересным собеседником. Приятным или веселым я бы тоже его не назвал, но он был какой-то необыкновенно нормальный, правильный. Если мы говорили о погоде, он высказывался так, как надо было сказать про эту погоду, если разговор заходил о политике, он делал такие замечания, с которыми согласился бы и консерватор, и либерал... То, что он пришел в офис, означало, что бедняга действительно нуждается в помощи и именно за этим пришел. Мы давно не виделись. Он ни разу не был в моем офисе. - Здравствуй, Джеймс, -- он неторопливо, но уверенно подошел к моему столу и своеобразно извинился. -- Никогда не думал, что когда-нибудь и я приду сюда. Не хотел тебя беспокоить дома. Наверное, тебя часто достают? Мне так сказали... - Ничего, мне это не мешает, -- улыбнулся я, крепко пожал руку и, успокоенный, уселся опять в кресло. Как я понял, ничего трагического и срочного в жизни Гарри не произошло. -- Ты мог зайти и домой. Если бы мне это мешало, я бы нашел другую работу, не переживай. - Я знаю. Ты бы нашел, -- ровным голосом подтвердил Гарри и сел напротив. То, что он рассказал, вряд ли стоит описывать подробно -- слишком много личного было в этом рассказе о нем и Дорис, его жене. Они, конечно, не самые близкие мои соседи, но живут рядом и понять, о ком идет речь, будет легко, поэтому я лучше перескажу сам всю предысторию, опуская некоторые детали. Время обманчиво. Мы даже не замечаем, как жизнь и время старит, портит, уродует нас и, пока не произойдет какое-то обидное, унизительное, позорное событие мы не осознаем, как страшно изменились за какое-то короткое время мы сами. Несколько лет назад Гарри с женой остались одни, сын женился и уехал в Штаты на западное побережье, поселился на окраине Сан-Франциско, нашел хорошую работу, а невестка, которая с первого дня знакомства почему-то невзлюбила новых канадских родственников, сделала все, чтобы муж больше не увидел их. Гарри сказал, что вначале они с женой сильно переживали, но потом привыкли. Гарри стал еще больше работать, а жена наоборот меньше. Она нашла работу на полдня, завела трех щенков, двух котят... После этого, буквально за пару лет, Дорис превратилась в грузную, внешне неприятную, пожилую любительницу кошечек и собачек, запахла «старой женщиной» -- едко и отвратительно, как бывает пахнут поздней осенью в центре Торонто беспомощные, опустившиеся бродяги. Гарри спросил, возможно ли что-то сделать или «он должен научиться это терпеть»? Я надолго задумался. Гарри ждал молча и не мешал мне. Я думал о его жене. Случай был трудный. Человек, который спасовал, сломался в гонке со временем, едва ли может рассчитывать на то, что кто-то другой поможет ему. Осуждать в этом случае некого. Как можно нравиться себе, когда понимаешь, что молодость прошла? Что делать, когда кожа одряхлела, а прежде всемогущие и спасительные гормоны «испарились» как деньги в кошельке молодого расточительного повесы? Время -- это страшное, безжалостное чудовище, пожирающее нас как древний, хтонический бог, который поедал даже собственных многочисленных очаровательных карапузов-детей. В старости, как никогда, нас может спасти только кто-то очень дорогой и любимый. Но кто готов пожертвовать жизнь, время и любовь на старого, дряхлеющего, во многом неприятного человека? Кого может полюбить сам такой слабый, угасающий человек!? Собачку? Котика? Внучку? Благотворительную жизнь в ближайшей церкви?.. В жизни не бывает жульничества или обмана. В это трудное время нас может выручить только самая предосудительная и непростительная страсть -- любовь к самому себе! Любить себя -- это очень не просто! Как можно полюбить себя, если такое чувство никогда и никем не поощрялось? И как избавиться от этого чувства раздражения, неприязни к своему телу, которые каждый человек начинает испытывать после тридцати пяти, сорока или в лучшем случае пятидесяти?! Я стараюсь ничего не изобретать. В моей работе лучше не сочинять ничего особенного. Это, в сущности, и не нужно. В тех вопросах, которыми занимаюсь я, -- в человеческих отношениях, -- за последние три тысячи лет мало что изменилось, поэтому обычно мне и не нужно ничего выдумывать. Достаточно только перевести на современный язык, укоренить на новой почве или использовать вовремя какие-то издавна применяемые, известные средства. Пока я слушал рассказ Гарри, я вдруг представил картину обычной, целительной и весьма распространенной в классическое древнее время римской бани. В моем представлении римская культура, как я ее представляю -- это медленный и жалкий, кровавый и мучительный закат, постыдное угасание, то, что ожидает нас после какого-то возраста. Но, «закатываясь и угасая», римляне умели наслаждаться. Я никогда не был большим специалистом в истории этого времени, я не помню, что делали римляне до эпохи первых цезарей... Я, скорее всего, ошибусь, если скажу, чем прославился знаменитый Сулла. Зато хорошо понимаю, что чувствовал человек, когда заходил в римскую баню. Наверное, никто никого не любил так преданно и верно, как древний римлянин (или римлянка) самого себя. Как мы могли разучиться любить самих себя? Что в этом плохого? Почему церковь осудила это? Когда любишь, хочешь заботиться, следить и ухаживать за тем, кого любишь. Чтобы полюбить себя, человек должен вначале очиститься. А где лучше всего очиститься и ухаживать за самим собой, как не в великолепной и просторной римской бане! Мысль о бане привязалась ко мне не случайно. Жена недавно решила облагородить пустую комнату в нашем недостроенном подвале и уже целую неделю доказывала мне, что там следует построить ванную комнату с большим гранитным двойным умывальником, многочисленными шкафчиками, широким цельным фарфоровым унитазом и, главное, мощным, сверлящим тело и бодрящим дух циркулирующим душем. Целая кипа рекламных брошюрок с цветными картинками, как лучше отделать ванную комнату в подвале, лежала у меня на столе. Пару раз от нечего делать я разглядывал их и думал об этом. Мыться я всегда любил, особенно, когда мне не мешали... Ежедневные назойливые тирады жены в защиту и пользу душевой комнаты в подвале, о достоинствах циркулярных, глубоко массажирующих тело вертикальных форсунок, жалобы Гарри и плачевный образ его жены Дорис, как он обрисовал это -- рано состарившейся простой, доброй женщины, с небольшим дефектом в голове и с дурным, неприятным запахом, с тремя собаками и с двумя кошечками, мысли о зимних холодах, которые предстояли, -- все это породило во мне ассоциации с чем-то приятным, очистительным и теплым, таким, как изумительные римские бани. Я недаром вспомнил душ и эти бани. Гарри сказал, что уже опробовал самые бесполезные, дорогостоящие, радикальные средства. Год назад они с Дорис слетали в зимнее время в теплые края. Проторчали две недели на Ямайке. Он купался каждый день, танцевал каждый вечер, нырял с аквалангом, но Дорис целый день недовольно сидела в кресле, звонила каждый вечер домой в Торонто и спрашивала у девушки, которую они оставили следить за кошечками и собаками, здоровы ли питомцы. Кроме того, Дорис о чем-то говорила по телефону со своими «бедняжками»... Я спросил Гарри, хорошо ли ему было там, «на островах». - Прекрасно, но я не могу тратить каждый месяц две тысячи долларов на развлечения и отдых. Если столько выбрасывать на отдых, мне может быть везде хорошо, -- уверенно и определенно ответил он. - Вот, взгляни, что можно сделать дома, -- я протянул приятелю брошюрку. -- Смотри, как красиво... и очень удобно, видишь? Самое главное -- это должно быть комфортно. Непременно должны быть большая комната, много света в разных местах, чтобы можно было женщине сесть удобно, что-то выщипать, выбрить, завить, подсушить, подкрасить... а саму душевую главное сделать широкой, не с какими-то шаткими пластиковыми стеночками, а с хорошей, надежной кирпичной стеной, красивой керамической плиткой и приличным расстоянием между стенами... Это очень важно. Чтобы никто не боялся, что поломает что-то, когда начнет поворачиваться и баловаться под душем. Надо сделать все хорошо... и чтобы не скучно было сидеть в этой комнате -- ведь это отдельное, личное, приватное место, а не какая-то публичная римская баня, -- надо врезать в стенку радио и вкрутить хорошие колонки или поставить на полки. А теперь спроси себя: «Неужели жена откажется провести полчаса или даже час в таком месте? И как она будет после этого выглядеть и пахнуть? Как она будет ухаживать за собой?..». - Она, может быть, не откажется, но я не хочу тратить деньги, чтобы она мыла там своих «зверей»... -- ответил Гарри и задумчиво, но недовольно покачал головой. - Не волнуйся. Не будет. Ты попробуй! Проверь, -- предложил я. -- Ты ведь сам будешь строить! Закажи, чтобы сделали так, чтобы... Понимаешь? Например -- поставь высокий стул, положили мраморный пол, на котором нельзя бегать на лапах, сделай высокий душ, где все форсунки встроены в стену и трудно мыть собаку... - А сколько это может стоить, как ты думаешь? Примерно... -- напряженно, с каким-то мучительным, непреодолимым интересом спросил Гарри и тут же сам с надеждой подсказал сравнительный желанный ответ. -- Одна поездка на Гавайи? - Примерно! -- расхохотался я, довольный, что, кажется, уговорил клиента и теперь не только я один должен буду тратить деньги, время и силы, чтобы построить ванную комнату в подвале. -- Скорее всего, ориентируйся тысяч на пять... -- уточнил я, занижая, по крайней мере, вдвое более верную цифру всех реально предстоящих расходов. -- Мы, кстати, тоже собираемся построить что-то такое. Поэтому ты видишь у меня на столе эти бумажки... Прошло несколько недель. Я даже забыл о Гарри. Вдруг он позвонил мне домой. - Джеймс, я хочу узнать, как у вас дела со строительством? Вы закончили? -- спросил он, и я поразился, какой у него, оказывается, бывает веселый и довольный голос. Я ответил, что сам не занимаюсь этим, что жена еще в процессе переговоров со строителями и со мной, что все это еще очень далеко до завершения и примерно через месяц или три, в крайнем случае, через полгода мы должны все завершить... - А я... Я хотел сказать, что уже все построил. Ты можешь прийти посмотреть... если у тебя есть время? -- пригласил он и я опять услышал какой-то необычный тон или тональность в его голосе или речи. Я подумал, что Гарри оказался гораздо рассудительнее меня, быстро все закончил и наверняка «пристроил» бар в стене этой ванной. Поэтому и зовет меня, чтобы похвастаться и выпить бутылочку пива. - Ну и как? Работает? -- спросил я, подразумевая одновременно и этот возможно построенный бар и то, что он хотел изменить свою жену, Дорис. - Как сказать... Я не знаю. Мы оба довольны... -- неопределенно ответил Гарри и тут я понял, что он действительно в корне изменился. - Если ты приглашаешь, я могу зайти хоть сейчас, -- протянул я, раздумывая, что лучше сделать: оставить жену дома или взять с собой? - Заходи, -- еще раз настойчиво пригласил Гарри. -- Я должен тебе показать. Ты ведь тоже хотел это построить. Мне очень не хотелось выходить на улицу в этот холодный зимний вечер, но трудно было удержаться, чтобы не посмотреть на то, чем завлекал Гарри, тем более, что я так и не понял, чем он меня конкретно соблазнял... Я оделся, сказал жене, что должен выйти по делам на несколько минут, и направился пешком по знакомой дороге к школе. Гарри, безусловно, очень изменился. Он ждал меня, выглядывая из окна! Когда я зашел в дом и увидел его, то был поражен: у этого немолодого, прежде всегда серьезного человека, на губах играла улыбка, волосы были аккуратно уложены и даже брови почему-то изменились. Я поздоровался с Дорис, которая была в гостиной и как раз усмиряла своих собачек, но Гарри небрежно махнул рукой в ее сторону, как бы призывая не обращать внимание, что ведь не ради этого же я пришел сюда. Я снял куртку, Гарри принял ее, небрежно сунул в кладовку, настойчиво подсунул мне домашние тапки и проследил, чтобы я их одел. Потом он пошел по коридору и стал спускаться вниз по лестнице в подвал, обернулся и призывно помахал рукой, чтобы я не отвлекался и шел за ним. А как я мог не отвлекаться, если по пути пришлось миновать вторую дверь в гостиную и тут меня опять неистово облаяли все три хозяйкины собачки. Я должен был остановиться, улыбнуться и приветливо посмотреть на них. Впрочем, церемония приветствий продолжалась недолго, потому что, увлеченный интригой, я уже сам горел желанием поскорее спуститься в подвал и увидеть воочию, что сделал там по моему совету Гарри. Я уже ни о чем другом не хотел думать... Мне казалось, что если спущусь вниз, тогда пойму, почему Гарри так изменился и почему Дорис не изменилась совсем. Когда я вошел в ванную, то, наконец, понял, почему играла на губах хозяина детская, счастливая улыбка, почему он так настойчиво вел сюда... Работа была сделана мастерски: в белоснежный потолок было встроено полдюжины маленьких галогеновых лампочек, в центре для красоты была повешена маленькая, изящная хрустальная люстра! Гарри издал какой-то неопределенный булькающий звук, сунулся в угол, открыл воду в душе и что-то подвигал. Он отошел, и я увидел сильные прямые струи воды, которые призывно били наискось друг в друга, а сверху падала вода из какой-то огромной невиданной тарелки, как дождь в тропическом лесу... «Так вот кто пользуется всем этим!» -- Догадался я. Я все понял и, радуясь счастью этого прежде всегда серьезного, неинтересного человека, с веселым хохотом спросил, с одобрением и шутливо поддразнивая: «Отлично... молодец! А бутылочка пива тут случайно не найдется?..». Бескорыстная любовь Дело, о котором я хочу рассказать, было самым простым и обыкновенным. Несколько моих собственных ошибок все изменили и сделали его исключительным и интересным! Меня можно упрекнуть в чем угодно, но только не в том, что я безразлично отношусь к своим клиентам. Даже если я чем-то занят и рассеян, где-то подсознательно я слушаю (и слышу!) человека, который ко мне пришел. У меня накопился опыт решения стандартных и нестандартных жизненных ситуаций, и я всегда доверяю своей интуиции, верю в себя, верю, что у меня есть какое-то призвание к моей странной профессии. Я уверен, что легко пойму и решу проблему, с которой мой клиент -- иногда очень умный и находчивый человек -- не смог справиться месяцы, если не годы. Увы, иногда у меня тоже случаются ошибки... мои собственные ошибки. Самонадеянность, самоуверенность, «гордыня» способны испортить самые лучшие намерения... На этот раз меня, наверное, сбил с толку жалкий, плюгавенький вид этого забитого господина. Иногда очень трудно понять заранее, что тебя ждет, и что ты сам должен делать? Поэтому мы так часто ругаемся друг с другом и так легко оправдываем сами себя. В детстве меня смутила первая двусмысленная религиозная ложь о добре и зле, которую невозможно было принять или отвергнуть: «Дорога в ад вымощена благими намерениями»? Я чувствовал, что в этом есть своя правда, но какая? Что я мог понять в мои двенадцать лет! Я-то, кстати, искренне верил, что стоит мне сделать мои намерения благими -- я тут же попаду в рай! (Рай -- это когда я все понимаю, но меня никто не ругает и я ни в чем не раскаиваюсь). Не тут-то было! Оказалось, в мире... даже в этом моем собственном мире, в котором я в детстве жил, не все от меня зависит. Очень... очень много неразрешимых метафизических вопросов возникает: и боль, и страдание, и отвращение, и презрение к самому себе... Вернемся к моему клиенту. Что вы подумаете, если к вам в офис зашмыгнет молодой мужчина лет тридцати, ростом ниже плеча (ниже всякого плеча -- очевидно, очень невысокий мужчина), зыркнет на вас ненахальными мышиными глазками и, чеша нос, кусая губу, присядет в кресло и замолчит? Вы скажете: «Жалкий, забитый мужчина» и может быть будете правы, а, может, и нет... Я сейчас поостерегусь делать такие заключения. Мой гость -- именно гость -- как еще назвать человека, которому мы должны помочь бескорыстно. Я могу ошибиться в решении каких-то неразрешимых общечеловеческих проблем, но отличить человека, способного заработать деньги, или получившего наследство от человека, который такие деньги заработать не может и они никогда ему не достанутся (даже по наследству) -- это я могу однозначно. Мне предстояло иметь дело с несчастным гостем (с пациентом!), а не с клиентом -- в сущности, мне все равно, но отношение разное. Как я понимаю -- это было первой моей ошибкой в этот день. Кто объяснит -- почему? Логически рассуждая, легко понять, что даже самый богатый клиент не пожертвует мне в благодарность за мою помощь половину своего состояния, а с бедным пациентом я сам не буду возиться всю жизнь, так что разница между ними для меня лично в лучшем случае долларов триста, но отношение разное, очень разное, ох какое разное! Почему? Кто знает? Психологи, я думаю, могли бы подсказать, но кто способен выслушать и понять то, что и как они объясняют? К стыду своему, должен признаться -- у меня промелькнула мысль: пришел мелкий человек, принес мелкие проблемы, а для такого у меня всегда в запасе быстрые, готовые решенья. Вот к чему это все привело. Гость отрешенно жевал губу, и любой нормальный человек должен был отвернуться, поскольку очень неприятно смотреть на то, как кто-то другой делает свое естественное и никому-не-мешающее дело. Какая-то неразрешимая загадка или даже беда грызла гостя и он, думая о ней, грыз свою губу. У меня в голове промелькнула ехидная, но доброжелательная мысль: не дать ли бедняге леденец, чтобы это отвлекло его от грустных мыслей? Было утро, начинался рабочий день, я никуда не торопился и готов был с улыбкой думать о всякой ерунде. -- Вы уже позавтракали? Я еще нет. Если хотите, мы можем выпить кофе, -- вежливым голосом предложил я. Гость внимательно и охотно посмотрел на меня, но отказался. Он ничего не сказал, но я понял, что человек отказался. Видимо, жизнь научила его быть понятным ближнему без слов. Очень похвальное, полезное качество -- не правда ли? -- Вы поссорились с женой? -- спросил я, перебирая в уме все возможные причины появления жалкого, беспомощного человека здесь, рано утром в моем офисе на Ронсенсваль-стрит. -- Это ясно. Надеюсь, вас не выгнали из дома? -- Спросил я весело. -- Вы даже не представляете, как часто люди ссорятся с женами. Иногда… -- журчащим, ни к какому ответу не обязывающим голосом прогундосил я, зная, чем отвлечь и как обворожить нервного клиента. -- Просто ужасно представить, сколько может возникнуть проблем с этими женами. Но это, так сказать, плата за удовольствие и счастье семейной жизни, если, конечно, это удовольствие получаешь. Счастье примерно одно, а неприятностей может быть ох как много. Хорошо бы заранее научиться разбираться… Жаль, что пока еще никто не создал такой учебник. Я даже как-то сам стал составлять классификацию общечеловеческих неприятностей, своего рода болезней. При слове болезней гость настороженно посмотрел на меня и надолго прикусил губу. Он что-то хотел сказать или даже уже говорил, но слова, которые он произносил внутри себя, на этот раз не смог бы понять даже самый тонкий психолог. «У него беда с женой. Вряд ли она ему изменяет -- не стал бы такой человек приходить ко мне с этим. Он тоже никому не изменяет. Дети тут ни при чем... теща тоже. Может, конечно, теща, но на тещу так не реагируют. Что-то с женой... Наверное, тратит зарплату мужа направо и налево. В этом проблема. Еще один несчастный... Неравный брак! Какие бывают неравные браки в наше время? -- голосом нудного учителя средней школы, спросил я сам себя. -- Муж тратит на свой хоккей триста долларов в месяц, считая пиво и переперченные куриные ножки, а жена выбрасывает восемьсот баксов на одежду, кремы и еще сто на журналы и телефонные звонки...» - У вас финансовые проблемы в семье? -- уверенно спросил я, убежденный, что вряд ли кто-то осмелится сказать, что у него в семье таких проблем нет. -- И это вас обижает? Вы работаете, как проклятый, а вас совершенно не ценят... Так? На этот раз гость отреагировал на слово «обижает». Угадав это, я переспросил неопределенно: - Вас обижают? Гость затряс головой и тихим, незаметным голосом повторил несколько раз: «Да, да... да!». - Обижают, -- согласился я, словно записывал диагноз, точнее, фиксировал симптомы. «Господи, неужели я должен спросить: кто тебя обижает... бедный мальчик?» На этот раз я сам сделал настолько понятное движение, что гость заговорил. - Я может быть зря пришел. Мне сказали, что вы такой человек, которому можно рассказывать все открыто. Если вы думаете, что это нормально и так должно быть, вы скажите, я не хочу жаловаться. Я закивал головой, что должно было означать все, что угодно. Гость, ободренный моим доброжелательным головодвижением, доверчиво погрузился в свой отвлеченный, неопределенный, бессмысленный рассказ. Я могу ошибиться в деталях, но это была исповедь маленького несчастного человека. Бедные священники! Как они умудряются понять, в чем мы согрешили, когда мы, косноязычные, увиливающие от излишней откровенности, неопределенно каемся на исповеди, стараясь не признаться до конца в своих грехах? Лишь бы скорее получить прощение. Прощенье или помощь! Это не всегда одно и то же... Маленький гость сидел напротив меня, исповедовался, очищался, успокаивался... в трудные моменты подпрыгивал, отмечая, таким образом, самые важные слова. - Я знаю, что жаловаться бесполезно. Тебя только оскорбят, если признаешься... Ты можешь работать, все свои силы выкладываешь, но если ты низкого роста и мягкий -- пройдет пять лет и тебе ни на цент не повысят зарплату. Это ужасно. Все растет. За дом надо больше платить и что-то совсем другое хочется купить. Откуда я могу на все это взять деньги? - Я вас понимаю. Очень несправедливо... Э-э-э... Так устроена жизнь! На это можно посмотреть и с другой стороны -- вам, например, платят, скажем, тридцать тысяч, а кому-то другому, кто пришел после вас, сразу дали тридцать пять или тридцать четыре. Это несправедливо. И вы можете это принимать на свой счет. Но если посчитать, то разница только четыре тысячи, а после налогов, ее может быть вообще нет. Кто-то родился Шварцнеггером и потом стал губернатором, кто-то другой вышел замуж за Билла Гейтса! Мне кажется, не нужно погружаться в эту арифметику... в эти расчеты и обиды. Если у вас хорошая семья, вы нашли интересное хобби -- это все не так уж плохо... -- я попытался доходчиво выразить то, что думал и говорил жене, когда сам попадал в подобную ситуацию. Пациент посмотрел на меня холодно, мне показалось, с отвращением и признался, словно понял, что незачем больше что-то скрывать... -- Меня каждый день больно бьет жена, -- громко и ясно выговорил он таким тоном, каким способны говорить люди очень маленького роста, способные возвышать себя искусственно на десять сантиметров. Я понял, что мне открыли главную тайну неразговорчивого клиента. -- Она не избивает, она меня бьет, понимаете? Я не знаю, к кому пойти? Кому это рассказать? Я не хочу, чтобы надо мной смеялись. И в этом нет ничего смешного... Я поморщился, поскольку мне самому вдруг стало неприятно и неловко, словно мне тоже не повезло и меня какие-то большие, гнусные, пьяные верзилы вовлекли в неравный бессмысленный спор и драку в ресторане, избили, изуродовали, а потом я должен доказывать, объяснять жене, друзьям и даже своему адвокату, что не виноват ни в чем. -- Это плохо. Согласен. Вы можете заявить в полицию. Поскольку вы не женщина, я вас понимаю, конечно, вам не очень приятно просить помощи в таком деле. Не волнуйтесь. Я просто хотел сказать, что есть какие-то нормы жизни в обществе, и никто не вправе их безнаказанно нарушать. Даже если обидчик -- грубиян, женщина или ваша собственная жена. - Я никуда не буду заявлять. Прошу вас. Если думаете, что я сам в этом виноват... и это не так страшно, я не хочу ни на кого жаловаться. -- Гость перестал жевать губу, и посмотрел на меня с отчаянием, словно не ожидал, что я тоже могу быть таким, как все... непонятливым! Не люблю быть последней надеждой. Скажу точнее, не могу никого спасать. Это не мое дело. Если кто-то вцепился в меня, как в свою последнюю надежду, я должен сделать так, чтобы меня правильно поняли. Хотя помочь любому я не против. Я посмотрел на гостя и улыбнулся, зная по опыту, что после этого наш разговор начнется сначала. - А кто жалуется? Мы говорим не об этом. Вы боитесь жену? -- прямо спросил я, чувствуя, что сейчас не нужно говорить лишние слова. -- Она агрессивная, угрожает вам? Пьет или увлекается пилюлями... говорит, что ей становится легче, когда она их принимает? - Нет, нет, она... она ничего такого не знает, она не злая. Она толстая немного. Она очень... намного, чрезвычайно крупнее меня. Может быть в этом проблема? Только это... Не столько слова, сколько испуг... сопротивление, борьба человека с самим собой показали мне, что я попал на верный путь. - Вы сказали, бьет. Что значит, бьет? Это может быть все, что угодно. Но разница может быть колоссальной! Или кто-то кого-то оттолкнул, чтобы к нему не приставали, или… однажды ко мне пришла женщина, у которой список увечий был на целую страницу: синяки, ушибы, вырванные волосы, сломанное ребро, а муж шутя оправдывался, что он только легко пнул глупую, навязчивую женщину, которая мешала отдыхать с друзьями... Как она бьет? Она бьет кулаком? Вот так? Или... какими-то предметами? Гость отрицательно затряс головой и вдруг показал макушку, шлепками по затылку отмечая место, куда ему попадает: - Просто рукой. Сюда. Это не больно. Что я должен делать? Драться с ней? Она меня гораздо крупнее... она... она весит больше и совсем другая. Я сам не могу ее отпихнуть. Я не могу так больше жить. Или вы думаете, я должен к этому привыкнуть и не обращать внимание? - То есть... вы меня спрашиваете, можно ли привыкнуть, что вас бьют сюда? -- я наклонил голову и несколькими звучными шлепками отметил место, о котором говорил гость. -- Вы спрашиваете, можно ли это терпеть, если она не бьет кулаком, а просто ладонью... дает подзатыльники? Вы думаете, кто-то знает, что на это ответить?.. Если она делает это не со зла, не угрожает вашей жизни и это скорее оскорбительно, чем больно, мы можем подождать и попробовать какое-то терапевтическое средство... У меня есть очень простое решение. Гость с интересом уставился на меня. - Женщины -- это женщины, -- объяснил я. -- Если она не злая, скорее всего, добрая. Просто забыла, что она любит вас! Такое очень часто случается. Все, что нужно сделать -- это напомнить жене, что вы муж, что она должна заботиться о вас и ценить. Это не так сложно сделать, как кажется. Есть много разных способов. Все можно исправить, если вовремя обратился к профессионалу, -- пошутил я, надеясь, что гость воспримет мою шутку всерьез и всем будет говорить: “Есть такой человек! Зовут Джеймс! Для него нет никаких проблем! Надо только вовремя позвонить по этому телефону”. Если клиент -- человек нежный и мягкий, я должен стать тем, кто нужен именно ему -- сильным, уверенным в себе! Тогда мне поверят, и клиент сам поверит в себя... - Мы сейчас поедем к вам домой. Не волнуйтесь, все очень быстро решиться. Лучше чтобы ваша жена не знала, что я рядом. Я расспросил гостя, где он живет, как устроен дом, откуда я могу все увидеть. -- Сделаем так. Зайдите в дом, скажите жене, что плохо чувствуете. Вы должны найти повод как-то поругаться с ней и опять вызвать активную неприязнь и раздражение. Это не трудно? Главное добиться, чтобы она опять ударила вас по затылку. Понимаете? Справитесь? Когда это сделаете, вам нужно упасть на пол, застонать, показать, что вам очень плохо, что вы, скорее всего, ударились головой, перед глазами у вас все кружится и тошнит. Это должно сработать. Если жена испугается, станет ухаживать, и перетащит вас в спальню, а потом принесет воды -- значит, все в порядке. После этого ваши неприятности закончатся. Потом всегда делайте все точно так же, если жена опять обидит вас. Уверен, после первого раза грубые ссоры прекратятся. Если возникнет что-то новое, не стесняйтесь, всегда обращайтесь ко мне … Надеюсь, это все сегодня же прекратится. Я бы хотел, не откладывая, убедиться в этом. Сделаем вот что. Когда жена вас перетащит в спальню, попросите пить и, когда принесет воду, выплесните ее в окно -- я увижу это и пойму, что все идет по плану. У меня на сегодня осталось много дел. Понимаете, что я говорю? Когда она принесет воду, выплесните в окно, а потом импровизируйте сами как угодно. Можете даже рассердиться. Например, если она принесет теплую воду, скажите, что она слишком горячая и плохо пахнет, а если принесет холодную, скажите, почему принесла воду, а не, например кока-колу... Это опять вызовет в чувствах вашей жены раздражение, но поскольку вы будете лежать больной и несчастный, это только напомнит женщине, что вы тоже человек и тоже можете заболеть. Не забывайте, что она все-таки женщина. Она хочет заботиться о вас, только ей что-то мешает... -- ободряюще добавил я, убежденный, что легко решил простую задачу. «Бедняга, с такой женой лучше не ссориться, а как-то незаметно развестись. В этой стране полно маленьких мужчин, которые беззащитны перед произволом крупных женщин» -- подумал я, но поскольку меня не спрашивали, я умолчал об этом радикальном решении. Я никогда не пытаюсь управлять чувствами клиента. Играть на предрассудках -- могу, но вмешиваться в личную жизнь человека бессмысленно. Мне стало грустно. Передо мной сидит человек, которому не хватает даже того, что он зарабатывает из последних сил, его ругает жена и бьет по шее ладонью -- дает подзатыльники… У меня хорошая жена, меньше меня ростом. Меня никто никогда не бьет и не бил по шее. И что? Мне тоже не повезло -- моих доходов не хватает жене, и я совершенно не знаю, возможно ли как-то решить эту неразрешимую проблему? -- Ладно, я помогу вам. Нам нужны две машины. Пойдемте. Лучше это все начать утром, чтобы ваша жена успела принять какое-то решение, и привыкла к нему, пока... Гость недовольно посмотрел на меня, услышав неосторожные слова, и опять закусил губу. Я широко улыбнулся, небрежно помахал рукой и выбрался из-за стола. «Перепугал! Нечего было говорить что-то конкретно. Зачем слово «решение»? Он боится определенных, окончательных слов. Для него -- это как выброситься живым из окна». -- Она вас любит. Не забывайте это. Ничего не бойтесь, -- уверенно объяснил я, идя с клиентом по коридору к машинам. -- Надо сделать так, чтобы вы оба поняли, увидели, спросили себя еще раз и согласились: «Я люблю этого человека». Когда это скажете -- дальше будет все хорошо. Вы одна семья! Никто не хочет унижать близкого человека. На все мои правильные слова он охотно кивал головой, словно невидимая рука незаметно принуждала его согласиться со мной и с очевидной истиной. Мы сели в машины, и поехали друг за другом в центр города в район улицы Батерст. Я не люблю этот район. Грязно, шумно, даже машину негде припарковать, но если нет детей, работа в центре, можно и тут жить -- грязь, шум и суета не такая большая проблема, если работа близко, вокруг полно дешевых ресторанов и чужих, незнакомых, интересных людей. Я остановился там, где мне показал клиент -- на задворках узких скученных как ячейки в ульях домов, задние, неприглядные, обшитые дешевыми виниловыми панелями, верхние этажи которых я видел перед собой. Рядом стояла еще одна машина. «Как не стыдно ездить на такой ржавой развалюхе. Нищета уродует мир», -- с болезненным отвращением подумал я, попав в неприятное соседство, и пересел на другое кресло, откуда были видны окна дома клиента. В одном из них, я был уверен, вот-вот прольется по стеклу вода, выплеснутая из чашки и тогда я смогу без промедления уехать назад, в свой чистый офис и «закрыть» дело маленького человека. Как я и ожидал, прошло не так много времени... вдруг дверь в заборе приоткрылась, и к моей машине побежал клиент, пригибаясь, словно эти три-четыре метра казались ему полем боя. «Что еще могло у него случиться? Жены нет дома? Ему дали под зад или не принесли воду? -- с раздражением подумал я, убежденный во всемогуществе своих собственных рассуждений. -- Неужели он испугался и побоялся выплеснуть воду в окно?» Я пересел назад в водительское кресло и развернулся, заранее с неприязнью уставившись на клиента. -- В чем дело? Что не получилось? -- следя, чтобы мой голос не выдал чувств, спросил я. -- Я не знаю. Все не так, -- с отчаянием ответил он. -- Что не так? Жена дома? -- сверлящим голосом спросил я. Кивок, что да, дома. -- Вы... э... подзатыльник она дала? Кивок, что да, дала. -- Вы упали, как я сказал? Явный, недвусмысленный ответ, что упал как надо, как сказали. -- Тогда в чем дело? -- с раздражением спросил я. Клиент замкнулся и больше ничего не ответил. Только тут я понял, что сам увлекся своими «легкими решениями». -- Она не принесла воду? Кивок в ответ, что нет, не принесла. После некоторых размышлений я спросил: -- Она сказала: сам виноват! Кивок в ответ, что да, сказала именно так. -- Воду не принесла... и опять ругалась. Плохо. Это можно было предвидеть... Я достал из бардачка коробку с леденцами, взял себе один и протянул коробку клиенту, видя, что он опять стал грызть губу. -- Я думаю, мы переиграли! -- уверенно произнес я. -- Она почувствовала фальшь. Желание быть женщиной оказалось слабее, чем потребность отстоять индивидуальность и наказать несправедливость... несправедливость наших жалких ухищрений, -- бестолково объяснил я и это «протянуло время». -- Очень жаль, что нам не удастся вызвать сочувствие в этой женщине. Ну и ладно. Вам же лучше! Свет клином на нем не сошелся. Зачем нам это сочувствие? Забудем о нем. Оно вам нужно? Клиент, подумав, подтвердил, что оно -- сочувствие -- ему не нужно и это меня обнадежило. Человек взял ответственность решения на себя -- это уже не так плохо. -- Давайте попробуем что-нибудь другое. Например, ревность. Она тоже может показать вашей жене, как она вас любит... Маленький человек хмыкнул и вдруг нервно рассмеялся. Я не обратил внимания, поскольку понимал, что потерял доверие клиента, и он стал более критично относится к моим замечаниям. Я обдумывал свое предложение. Оно казалось правильным. Была одна загвоздка. Где найти яркую, ослепительную женщину, которая согласится провести время, несколько часов с моим «маленьким, мягким» клиентом? Я понял, в чем проблема этого человека. Он был недостаточно «совершенно жалок», в нем еще осталось что-то, что вызывало раздражение. Поэтому только ревность могла принудить эту большую, грузную, некрасивую женщину, которую я видел в окно, любить своего маленького, беззащитного мужа! Кто согласится вызвать это опасное чувство в сердце такой женщины? Я мог позвонить некоторым своим старым знакомым, которые подходили на эту роль, но обращаться за помощью к своим клиентам я предпочитал в самом крайнем, безвыходном случае. «Опять надо просить жену, -- уныло подумал я, понимая, что ничего другого в этом случае не найти. Сам виноват. Этот маленький клиент будет теперь мне дорого стоить». -- Не волнуйтесь. У меня есть очень простое... другое решение, -- уверенно заявил я и посмотрел на гостя, который хмуро сидел рядом. -- Вы должны пару раз встретиться с красивой женщиной. С очень красивой... с прекрасной женщиной. А может даже хватит одного раза. Прошло три дня. За это время я уговорил свою жену встретиться с «забитым мужем», нашел великолепный красный кабриолет, который один старый знакомый согласился одолжить только на вечер. Основная трудность была выбрать подходящее место, где толстая, драчливая жена клиента могла якобы случайно увидеть своего маленького, беззащитного мужа в компании ослепительной красотки. Кстати, что такое беззащитный? Защиты бывают разные! Иногда даже самый маленький и ранимый человек может быть весьма хорошо защищен... Вторая попытка разбудить спящее сердце грузной, грозной и могучей женщины оказалась успешной. Клиент случайно услышал, что жена собирается зайти к подруге, которая работала в бутике на Блуре. Мы решили это использовать. Я наблюдал со стороны и видел сцену обмана как бы глазами супруги клиента. Я увидел, как маленький, тщедушный, но симпатичный и сексапильный муж грозной женщины, в своем лучшем костюме с огромным букетом тяжелых красных роз подошел к роскошному красному кабриолету, в котором сидела моя жена -- ослепительная женщина (ох, как я сам «изревновался»!). Маленький клиент очень лихо перегнулся через дверь, протянул цветы чужой жене и они о чем-то долго, мило и весело зашептались (это было записано в моем сценарии, но кто просил играть так открыто и естественно!). После этого «счастливая пара влюбленных» уехала, а мы остались вдвоем -- «обманутая», толстая, потрясенная увиденной изменой жена и я, тот, кто все это затеял. «Идиот! Зачем ты предложил купить самые лучшие цветы?» -- с отчаянием подумал я и широким шагом почти побежал вдоль Блура, отыскивая букет, способный затмить дюжину прекрасных роз, которые по моей глупости моя жена получила от другого. Я сделал все, что мог. Даже успел подстричься. Когда благоухающий, растерянный и недовольный с букетом цветов в руках я вернулся домой -- жена расхохоталась, увидев меня, и расцеловала с искренней любовью. Слава богу, она все это восприняла в шутку. Вскоре я узнал подробности встречи. Мой клиент, который не знал, что за женщина встретила его в роскошном кабриолете, сделал все, что мог, чтобы произвести наилучшее впечатление на незнакомку, пригласил мою жену на ужин и клялся, что теперь будет думать только о ней, своей новой знакомой, невысокой, стройной ослепительной женщине. Жена сказала, что он делал такие намеки, которые самой приличной женщине неприлично, но приятно слышать... На следующий день ко мне в офис пришел маленький человек и первым делом стал расплачиваться. Спросил, сколько он должен? Я аккуратно подсчитал расходы на бумаге, подвел итог и показал окончательную цифру. Он отсчитал, сколько было написано, наличными и после этого с тоской и надеждой посмотрел на меня. -- Я вижу, вы теперь довольны? -- расплылся я, улыбаясь, хотя сам-то был очень, как взбешен. -- У вас с женой, кажется, стало все в порядке? -- Очень хорошо! Все очень хорошо! Просто прекрасно! -- повторил клиент уверенным, раскованным голосом. -- Вы потрясающий знаток человеческих душ! Моя жена теперь не знает, как мне угодить. Я до сих пор не могу поверить... Знаете? Я-то, в общем-то, не за этим пришел, -- он нервно почесал то место на затылке, которое неоднократно отмечал в своей первой половине исповеди. -- Спасибо за то, что вы сделали. Это было прекрасно! Послушайте... а как-то можно сделать, чтобы я еще раз встретился с этой молодой, очаровательной, прекрасной женщиной? Я... очень хочу! Я сделаю все... -- с искренним чувством восхищения и ожиданием спросил наивный маленький клиент. Только тут я понял, каким страшным оружием, обоюдоострым оружием может быть великодушная помощь ближнему самоуверенного болвана! Цена свободы Трудно найти другое такое слово, как свобода, которое бы вызывало столько споров, создавало столько трудностей и порождало так много последствий, как это длинное, протяжное слово, которое иногда хочется кричать до одурения, стоя где-нибудь на высоченном пике недоступной горы, а еще лучше счастливо уединившись на короткое время (будучи молодым!) с близким, любимым человеком на райском Карибском необитаемом острове. Можно часами говорить о понятии абсолютной свободы, можно спорить об этом веками, но так ни к чему и не прийти. Невозможно убедить человека, что ему не нужна простая, прекрасная человеческая свобода. Хотя, конечно, нет ничего проще, чем запутаться в этой простоте. У меня был знакомый, который прожил десять лет в Аргентине, там женился, а потом вернулся в Торонто. Больше всего его мучило то, что он, как теперь оказалось, говорил на родном языке с акцентом. Это замечали все -- не только старые Торонтские друзья детства, с которыми он опять встретился, или я, но даже эмигранты морщились, прислушивались и осторожно спрашивали: «Откуда ты? Где родился?». Когда ты где-то родился, в Торонто нет ничего обидного в том, что тебя об этом спрашивают, но когда ты родился в Торонто и тебя спрашивают «откуда ты?» рано или поздно это начинает доставать! И тогда попадаешь в ужасную несвободу, как в рабство -- навсегда. Довольно часто ко мне приходят эмигранты, в основном выходцы из восточной Европы, которые давно стали селиться в районе, где я работаю и живу. Я вижу, как им трудно. Это очень умные люди, иногда, наверное, намного образованнее, талантливее меня, но они сказать ничего не могут, их речь примитивна как у первых гуманоидов, которые должны были сами подбирать понятный возглас для выражения каждой мысли или чувства. Много ли так наговоришь? А умный человек страдает без общения. Я давно и с интересом наблюдаю за теми, кто недавно приехал в Канаду. Мне кажется, главное для них -- это даже не проблема языка. Торонто -- это не маленький китайский городишко и даже не Осло, в Торонто сотни тысяч этнически близких эмигрантов десятилетиями живут в своих районах, общаются в родных общинах, и как мне кажется страдают не от недостатка языкового общения, а от потери культуры -- высокой культуры, искусства, а не культуры бытовой. Меня давно интересовало, чем отличаются друг от друга разные народы и, почему одни живут расслабленно, другие энергично, третьи нервно или зло, с обидой и завистью. Почему канадцев любят почти все, наверное, кроме американцев, а американцев не любит никто, кроме них самих? Я ездил в молодости по разным странам и видел разные народы, и, думаю, увидел то, что заметили все, что никто и нигде при сорокаградусной жаре не едет домой, как делает американец, только для того, чтобы купить по дороге сэндвич, принять душ, поменять рубашку, съесть сэндвич и бесшабашно, но в рамках правил дорожного движения, довольный сам собой помчаться назад на работу. Люди во всех остальных народах в жаркое время дня как велит природа спешат завалиться в кресло на заднем дворе и сладко поспать. Они отдыхают и думают о культуре -- как известно, Фрейд открыл, что именно послеобеденные фантазии о сексе породили высокую культуру. Американцы, спешащие в тридцатиминутный обеденный перерыв принять душ, съездить туда-сюда, и по дороге в машине с наслаждением пообедать сэндвичем, не успевают подумать об искусстве, а только иногда для разнообразия в машине перехватить секс. Поэтому их, наверное, все упрекают за ненормальный образ жизни и полное пренебрежение к искусству. Я понимаю, за это их упрекают, но почему не любят? Неужели из зависти, что этим несчастным так хорошо?! Однажды ко мне пришел клиент -- такие бывают -- часто ведь приходят по ошибке. Услышал где-то кто-то что-то, или понадобилась кому-то какая-то помощь, вот он и ходит по кругу, обращаясь ко всем знакомым опять и опять, забыв, кто из них кому чем помогает. Я не против этого. Это нормально. Человек должен помогать человеку! Это естественно. Иначе самый сильный или коварный давно бы уже перебил всех остальных еще на заре цивилизации и от всего гомо-сапиенс осталась бы только одна умная, красивая, хитрая женщина... Но когда к тебе приходит человек, у которого неизвестно в чем проблема, он сам не знает к кому пришел, а ты знаешь, что таким людям в такой ситуации никогда ничего не помогает -- это бывает проблема! Это был довольно молодой человек, с небольшой лысиной, который относился к себе с большим уважением: он был опрятно одет и бородка его была аккуратно расчесана, очки сверкали и сел он прямо, не отвалившись. Так и просидел весь разговор, довольно бурный, кстати! Он стал долго, обстоятельно рассказывать о себе, откуда он, чем занимается, какая у него семья, хобби, какие фильмы смотрит и что читает. Также он поделился со мной своим мнением о Канаде, об Америке, о России, о том, что человек должен сделать в жизни. Я слушал и не знал, где перебить. Собственно, чего не хватает этому человеку? И тут я понял, зачем он пришел и что ищет. Успешный эмигрант искал в Торонто свой прежний, милый, мягкий и привычный мир. У него все было -- неплохая работа, прекрасная семья, хорошая машина и даже большое красивое каноэ, на котором он любил путешествовать по озерам Онтарио. Но не было культуры, к которой он привык в своей Москве. Я спросил: так в чем дело? Нельзя что ли сходить в Торонто в театр или на концерт? В городе каждый выходной проходят десятки представлений. Оказалось, дело в деньгах. У клиента трое детей и он не может пойти на концерт без них, а всем вместе, если посчитать правильно, -- это более чем триста долларов. Я вначале не понял, в чем проблема -- если человеку надо -- пусть сходит, даже за триста! Но оказалось клиент в юности привык ходить в театр каждый месяц. «Если ты такой театрал, -- подумал я. -- Потрать триста. Что я могу сделать?» Примерно это я и сказал. Мне ответили, что не только театрами человек жив, надо еще в кино сходить, съездить в Москву, на родину, а это одно стоит тысячи четыре. “А потом еще бородку в таком состоянии содержать -- это потруднее, чем клумбу в Париже на Марсовом поле, костюмы покупать, не дорогие, но новые”, -- скептически подумал я с небольшим раздражением. Как можно помочь такому человеку? Я ведь не благотворительная организация, у меня бесплатных билетов в театр нет. И тут я вспомнил про одного человека. Недавно я познакомился с прекрасным музыкантом (он был тоже примерно из тех же мест, из Молдавии), которого меня попросили вытащить из очень неприятной ситуации -- я «вытащил» и «проникся» им. Мне захотелось помочь этому несчастному человеку. Только я не знал как. Ситуация была безвыходная. Молодой тощий изможденный человек с длинными немытыми слипшимися волосами курил марихуану и играл на скрипке. Вернее, он играл на скрипке -- это была его профессия, призвание, а потом курил марихуану и играл в карты на последний грош. Он играл на скрипке так... наверное, именно так, как нужно на ней играть, чтобы сосед боялся только одного: не дай бог скрипач сейчас порвет все струны к чертовой матери -- что тогда будет! Это звучит довольно двусмысленно, но верно описывает то, о чем я подумал, услышав игру моего знакомого. Вдруг я подумал о нем: есть человек, который хорошо играет на скрипке, но он непризнан, капризен, вечно пьян, азартен и беден, он должен сам возвращаться домой после концерта и нередко попадать в дурные ситуации, из которых меня потом просят вытащить, а владельцы ресторана даже не думают вызвать такси, чтобы отвезти музыканта домой после работы... А с другой стороны у меня есть вполне самостоятельный, образованный и достаточно обеспеченный человек, который не знает, как жить без высокого, настоящего искусства в этой стране, и убежден, что успешный человек всегда обязан помогать падшему. Надо быть полным идиотом, чтобы не соединить в акте взаимопомощи таких двух исключительно полезных друг другу людей. Я рассказал клиенту о знакомом музыканте и предложил помочь артисту. - Если я стану спонсором, вы знаете, что он будет делать? Он будет только больше пить, играть и принимать наркотики. Я знаю таких людей, -- возразил клиент с твердостью в голосе и осуждением. - Но если ему не платить, он все равно будет это делать. Почему не заплатить музыканту по достоинству? А дальше пусть он сам решает, -- возразил я, пораженный отсутствием логики у клиента, который именно на основании этой логики так себя уважал. - Я не хочу никому платить за его наркотики. Я не для этого сам зарабатываю деньги, -- беспрекословно заявил он. - Переверните ситуацию и посмотрите на нее с другой стороны, -- предложил я, чувствуя, что такой подход заинтересует рассудительного клиента. -- Представьте, что налоговая инспекция узнает, что вы всей семьей ходите каждый месяц в театр, и поэтому вам удвоят налог, поскольку, зачем позволять такое безрассудство, а лучше сразу содрать деньги, чтобы было на что субсидировать театры! Я рассмеялся добродушно, как мог, чтобы клиент не обиделся, и понял, что я не дразню его, а только показываю последствия. Клиент возмущенно надулся, но ничего не сказал, раздумывая некоторое время. - Я не буду спонсировать такого человека. Но идея хорошая. Найдите другого музыканта, -- твердо и окончательно выложил он. Я иногда сержусь на своих клиентов и ругаю, как могу, но никогда за глаза и редко прямо в лицо. Это был как раз такой случай, когда я решил не сдерживаться. - Слушай, ты жаловался, что потерял навсегда старое пост-социалистическое прошлое, когда каждый бизнесмен кормил пять бездельников, но я могу тебя легко вернуть в это прошлое, -- разгоряченно воскликнул я, плохо представляя «проклятое прошлое» моего клиента, о котором он мне рассказал в первой части нашей беседы. -- И даже лучше! Ты жаловался, что в Канаде мало культуры, искусства, любимого тобой Чайковского, и можно посмотреть только одну картину Модильяни в нашем музее и то за двадцать долларов. Пожалуйста, я дам тебе возможность одним махом решить все твои проблемы. Помоги этому музыканту -- и ты услышишь прекрасную музыку, будешь ходить бесплатно на прекрасные концерты, и в то же время ты знаешь, что этот музыкант -- просто одаренный, но почти спившийся бездельник -- вот и радуйся! Чувствуешь запах своего незабываемого прошлого -- корми и спонсируй артиста, чтобы он пил свою водку, курил марихуану, а ты наслаждался музой... Клиент помолчал. Он о чем-то думал. Вдруг я заметил, что он не думает, а сдерживается и успокаивается, чтобы не ответить грубо. - Спасибо, -- наконец, выдавил он и выложил с обидой. -- Мне сказали, что вы помогаете, когда человеку плохо. А вы... Я сам найду, куда и на что потратить мои деньги. Я не миллионер. Это государство должно поддерживать культуру. Он встал -- прямо, гордо -- однако посмотрел на меня с ожиданием. Я ничего не ответил. - Не хочу вас дольше отвлекать. Сколько я должен? -- убийственно вежливо спросил он. - Я тоже не хотел бы вас задерживать. Надеюсь, я ничего не должен? -- мстительно возразил я, злясь на себя, что не смог воспользоваться случаем и помочь несчастному одаренному музыканту, которому может помочь только Бог и некоторые добрые люди. Утешение Бывают случаи, когда я, казалось бы, ничем не могу помочь клиенту, а помогаю. Я имею в виду, что иногда сделать ничего нельзя, чтобы человеку стало легче, но можно утешить. Я так и делаю. В основном ко мне приходят не столько для утешения, как такового (я ведь не священник!), а чтобы найти оправдание. Хорошее оправдание утешает, как полноценная исповедь и действует намного дольше. Нормальный человек в наше время уже не способен искренне раскаяться, поэтому исповедь редко помогает. Время исповеди, раскаяний, похоже, прошло. Раскаиваться нужно душевно, страстно. Для этого недостаточно просто встать на колени. Как говорили романтики, в этом нужно увидеть поэзию. Не все это умеют. Пока церковь не сделает исповедь искусством, никто не будет раскаиваться искренне, точно так, как никто не будет смотреть плохое кино или читать скучную книгу. Такова жизнь. Мы должны научиться сами в каждом поступке видеть свою вину, в противном случае кто-то другой должен нас обвинять и помогать оправдываться. Обвинителей найти легко. Иногда мне кажется, что все, что я делаю -- это помогаю человеку оправдаться... Однажды мне позвонил агент по недвижимости. Когда-то он помог купить наш дом. Я никогда не говорил этому человеку, чем я занимаюсь, но агенты по недвижимости обычно сами узнают о нас намного больше, чем мы можем сказать. Оказалось, он прекрасно осведомлен, чем я занимаюсь и в каких случаях именно я могу быть полезен. Дело было вот в чем. Один клиент продал дом. Агент получил комиссионные, чрезвычайно довольный, что быстро провел сделку. Всего через пару месяцев ситуация на рынке кардинально изменилась, цены на дома подскочили почти на сорок процентов и клиент оказался в трудном положении. Когда я попытался узнать, в чем дело, почему человек, продавший один и купивший другой дом, оказался пострадавшим, я ответа не получил. Меня попросили встретиться с «этим беднягой» и все узнать самому. В условленное время, о котором договорился агент по недвижимости, ко мне пришел человек, который был уверен, что я именно тот, кто наконец-то решит все его проблемы. Рассказываю все так подробно, чтобы воссоздать мои собственные переживания перед этой встречей. Я не жалуюсь, а описываю во всех подробностях специфику моего труда. Надеюсь, это будет интересно или хотя бы полезно. Вошел невысокий коренастый мужчина лет сорока, лысеющий, с большими волосатыми ушами и сморщенным лбом. Он посмотрел на меня быстрым, безразличным взглядом, как смотрит большинство низкорослых коренастых мужчин на своих однополых сотоварищей. Впрочем, его взгляд был даже более тяжелым, усталым и недовольным. Я знал, что этот человек продал и купил дом, но я не знал, какая сделка оказалась неудачной. Отчего пострадал этот человек? Оттого, что продал старый, или потому, что купил новый дом. Огорчаться можно и потому, и поэтому! И по еще бесконечному множеству причин... Мужчина вымученно улыбнулся, поздоровался со мной за руку, сказал, что его зовут Питер. Его глаза хмуро посмотрели мимо меня. «Очень неразговорчивый человек, -- с жалостью подумал я, здороваясь. -- Такой унылый, всеми обиженный молчун ничего сам не расскажет. Придется допытываться...» Мне самому предстояло выяснить, что случилось. Я упомянул звонок агента по недвижимости и уточнил мимоходом: - Вы переехали в новый дом и у вас возникло напряжение с женой? Это бывает. Переезд -- это как грипп. Организм инфицированного ослабляется и обостряются все болезни. Питер не поддержал шутливый тон. Стал спорить: - Какой дом! Разве это дом? И у меня нет никаких проблем с женой -- это у нее есть. А я почему-то должен и этим заниматься. - Вы продали дом... один продали, а другой купили. Так? Тот, что вы купили, не так хорош, как казался, когда вы его покупали. Я подумал, что это именно то, что никто из нас не будет отрицать. Мое первое предположение оказалось ошибочным. Питер посмотрел на меня с раздражением, но, слава Богу, еще не с разочарованием. - Какой дом?! Я же сказал. Мы продали дом, а купили ранчо. Мы должны были купить дом и купили бы, но не надо было со мной спорить целый месяц. Это рынок недвижимости, а не какая-то игра! Все может измениться. В чем я виноват? Мне сказали, что вы можете помочь... Что вы знаете, как нужно говорить... Чтобы меня перестали упрекать во всех грехах и оставили в покое. - Конечно, конечно, я могу помочь. Иногда даже не обязательно что-то говорить. Могут быть разные способы решения трудных ситуаций, -- с умным видом выпалил я, рискнув показать клиенту-спорщику, что я «тоже не дурак!» и могу уверенно стоять вровень с ним, с его великим, расчетливым умом и быстро разберусь с его несколько сумбурными, но искренними объяснениями. -- Вы знаете, что могут быть разные впечатления от одного и того же предмета. Ученые говорят, что мы сами создаем мир, когда таращимся на него пытливо и с любопытством... Сейчас мне лучше помолчать, а вы, пожалуйста, опишите, что вы продали, что купили, почему сделали так, а не иначе, кто виноват, по-вашему. Я вас слушаю. - Во-первых, не я один продавал, а продавали мы. Дом был общий, и мы вместе решили его продать. Не нужно меня одного обвинять. Кстати, если бы мы сделали сразу, как я сказал, все было бы нормально. А так... Опять я во всем виноват. «Сильно! Умный мужик. Понятно... -- подумал я, -- он сам умеет оправдываться!» Внезапно я понял подсознательно, обдумав слова клиента, что этот человек спекулировал, продавая свой собственный дом. Это все меняло! Так нельзя было поступать. - Вы продали дом и думали, что цены на дома упадут, и потом удастся купить какой-то другой дешевле. Да? Вы сказали, что купили ранчо. Значит, подсчитали, что проживете лето на ранчо, а к осени цены на дома упадут... и тогда вы сможете купить такой же дом на тридцать тысяч дешевле. Таким образом, у вас будет и дом, такой же, как был, но еще и ранчо в придачу. Большой риск. Так никто не делает, -- безжалостно отметил я. - Никакого риска не было бы, если бы мы сделали так, как я сказал, -- оправдался клиент. -- И тогда, когда я сказал, -- Питер удовлетворенно, с наслаждением обиделся, сморщил лоб и посмотрел на меня уныло, с отвращением... Но я уже понял, что попал «в десятку». - Риск был. Вы это не можете отрицать, если не лукавить с этим понятием. Сами сказали, что дом был общий, решение должны были принимать вы вместе с женой, и был риск вовремя не договориться с женщиной. Значит, вы не учли это, -- может быть, впервые, я говорил с клиентом так, как я думаю, без всяких ограничений, условностей... Я почувствовал, что если буду стараться смягчить разговор (фальсифицировать приговор), буду мямлить что-то, этот человек уйдет раздраженный и будет прав. - Не было риска, -- хмуро и непреклонно возразил Питер, приоткрывая историю спора и восстанавливая связь событий. -- Мы давно хотели купить ранчо, но у нас не было денег. Нам больше не давали кредит. А жена хотела ранчо. Я посчитал, что мы уже шесть лет платим за дом и даже если вырастут цены на дома, у нас все равно появятся свободные деньги только от того, что мы продадим дом, закроем кредит на 19 лет и купим другой дом примерно за те же деньги, взяв новый кредит на 25 лет. - Я это понял. Вы имеете в виду, что вы столько же должны будете платить каждый месяц, как и раньше, но, взяв кредит на äâàäöàòü ïÿòü лет, вы можете взять на сумму больше... тысяч на двадцать больше? - Двадцать пять, -- уточнил Питер. -- Но если бы мы все сделали сразу. Но мы любим спорить! Это я говорю про жену. И время ушло. Не надо меня упрекать, что я должен был подсчитать заранее, как долго я буду спорить с женой. Это нечестно! - Да, это нечестно, -- согласился я, и все же вынужден был добавить. -- Но именно так мы живем. Вы же не думаете, что мы можем с вами в этом офисе поменять законы мироздания... -- пошутил я, но клиент опять не обратил внимания на шутку и возразил раздраженно и убежденно. - У нас была соседка, она жила одна и ни с кем не должна была советоваться. Она вовремя успела продать и купить дом, теперь живет в районе не хуже нашего прежнего, и дом лучше, еще, как я понял, двадцать тысяч получила. А мы где живем? На ранчо! Я в этом виноват? Жена всегда говорит, что я во всем виноват! Почему тогда наша соседка все сделала как надо. Я специально позвонил ей, чтобы она поговорила с женой, но жена никого не слушает. Для нее я во всем виноват! Мне показалось, что я понял, что произошло с клиентом, но мне нужно было время, чтобы обдумать все. Есть люди, которые умеют перемножать числа и читать стихи одновременно, я так не умею, зато я могу разговаривать с кем угодно и думать о том, что это за человек и что с ним случилось. Впрочем, оказалось, не всегда. Я сразу понял, что с этим умным, недовольным господином я не смогу болтать, черт знает о чем, и думать одновременно. «Нужно сделать паузу, -- подумал я. -- Мне нужно найти повод, чтобы выйти в коридор и спокойно обдумать, что ответить Питеру на извечный вопрос, который мешает жить «этому бедняге»: куда делись деньги, которые были, и больше нет, и где взять деньги, которые нужны, но которых тоже нет...» У меня в столе лежал телефон. Я сдвинул трубку и, нащупав кнопку памяти, нажал ее, таким образом, сделал звонок сам себе. Через несколько секунд у меня в кармане «пикнул» телефон. Я вытащил сотовый, а другой рукой подсунул клиенту свежий номер газеты, который лежал у меня на столе. Я извинился, сказав, что получил очень важный звонок и вышел в коридор. Там я спрятал трубку, сел на стул и задумался. Клиент был из тех людей, которые не любят пустую болтовню, поэтому я должен был выйти, чтобы подумать. Мысли мои были примерно такими: если соседка, одинокая женщина, смогла продать и купить дом с прибылью, а мой клиент, Питер, такой обидчивый, всем недовольный, но умный и расчетливый, как он, очевидно, думает о себе, деньги потерял, я никогда не смогу доказать ему, что он был не прав. С женой клиента тоже говорить бесполезно. В такой ситуации женщины бывают неуправляемы. Потерянные деньги всегда потерянные деньги и оправдать это в глазах невинной жертвы, /жены/ никто не в силах. Можно было обвинить во всем мужа. Для этого достаточно узнать телефон соседки, которая вовремя продала свой дом, позвонить ей, объяснить, в чем проблема и попросить перезвонить жене Питера с какой-то утешительной ложью, типа, что дом, куда она переехала, увы, съели термиты или что старые кирпичи фундамента совсем рассыпались... в этом случае Питер уже не сможет больше апеллировать к благополучному исходу чужой сделки, перестанет оправдываться и обвинять других и подумает, что делать дальше. «Хорошая идея, -- решил я. -- После такого звонка Питер перестанет ругаться с женой... Наверное, вообще перестанет с ней разговаривать. Главное, чтобы дома упали в цене через пару месяцев, как обычно бывает, где-нибудь к ноябрю. Тогда Питер сможет выкрутиться, купит опять какой-то дом примерно за те же деньги, что и продал». Я позвонил приятелю, который работал в Роял-банке и слыл большим специалистом по части кредитов и спросил, что ожидается на рынке? Ответ был -- инфляцию, скорее всего, удержат под контролем и дома будут расти, если ничего не произойдет трагического, что вздернет инфляцию или повысит безработицу и уронит цены на дома. Получив такой прогноз, я приуныл. Значит, деньги и спокойствие Питеру не вернуть. И мне никогда не найти утешительного оправдания клиенту. Почему Питер и его жена так огорчаются из-за этих денег? Ну, попались, просчитались, «переумничали», потеряли что-то, но это естественно, это так и должно быть. Так устроен мир. Это так же естественно, как и то, что мы с годами теряем волосы на голове, зубы, память, эластичность кожи... Почему от подобных утрат, которые изменяют сами основы и картину нашей жизни, не распадаются семьи, но стоит потерять несколько тысяч долларов -- все, нет идиллии, самой крепкой семьи больше нет. Я подумал о том, что ничем не смогу помочь клиенту, но иногда не я должен помогать. Экономика -- это такая штука, которая специально создана, чтобы нормальный человек не имел избытка, но и не чувствовал вины. Налоги, штрафы, колебания рынка в течение нескольких лет должны естественным образом изъять все лишние средства, которые некоторые особенно бережливые граждане накопили или сберегли. Богатые люди должны остаться богатыми, средние средними, а бедные неимущими. А пресса должна все свои силы направить на то, чтобы показать обратное -- как один или два богатых разоряются, или как какой-то вчерашний нищий эмигрант с неуклюжей походкой, стальными бицепсами и беззлобно-ироничной улыбкой превосходства становится богатым и скупает все дома на улице, на которой живет. Так устроена жизнь. Глупо спорить с этим. Но можно найти разные выходы... Например, я могу предложить этим разным людям -- Питеру, проигравшему на рынке недвижимости свой дом и его супруге, которую я никогда не видел, нормальной, обыкновенной женщине, одну общую сильную прекрасную и совершенно бессмысленную идею и отвлечь от бесконечных мыслей и споров о потерянных деньгах. Взрослому человеку лучше не думать о деньгах и сексе. Это приятно иметь, но думать об этом слишком много -- грех. Ничего хорошего от таких мыслей не выходит. Надо уметь отвлекаться какими-то высокими или мелкими идеями. Таких идей вокруг нас витает множество, но трудно поверить в них и тем более увлечь другого подобной идеей. Те, кто умеет увлекать, не влачатся на том «поприще», на котором тружусь я. Они другие. Они не такие как я. Точнее сказать, я не такой, как они. Слава Богу, иногда мне помогает случай. Я вернулся в комнату, где мой клиент невозмутимо читал газету. Я вежливо извинился. - Прошу простить, это был очень важный, срочный, но приватный разговор. Так вот, о вашем деле. Что я могу сказать? Мне кажется, вам придется пару лет пожить в центре и снимать квартиру. Другого выхода я не вижу. Кстати, что вы читали? -- спросил я, цепляясь за малейшую возможность «прокрутить клиента». Так я называл атаку на клиента, когда я задавал один вопрос за другим, обо всем, что попадется, чтобы случайно найти какую-то зацепку, например, какое-то сильное увлечение, предубеждение, ненависть к чему-то... - Что? Я не хочу жить всю жизнь в квартире, -- ответил Питер с раздражением. - А я и не говорил о всей жизни. Как можно говорить «о всей жизни» и что-то предсказывать? Но пожить в квартире вам с женой придется... временно. Что вы читали? - Здесь пишут о Киотском протоколе. Вы следите за этим? Мы вчера с женой целый вечер спорили. Если либералы подпишут, это окончательно погубит бизнес... - Вы так думаете? -- задумчиво переспросил я. - А как же! -- горячо возразил Питер. -- У нас никогда не было и не будет такой продуктивности, как в Штатах. Если добавить еще новые ограничения к нашим непомерным налогам, это все равно, что... - Очень хорошо, что спорили. Так и нужно... -- пробормотал я, обрадовавшись, что, кажется, нашел, чем можно увлечь клиента. -- Если спорили о чем-то, значит это вам очень важно... «Или вы просто оба любите спорить! Киотский протокол... Надо же, какой нормальный человек об этом думает» -- подумал я. Если муж и жена привыкли спорить, никто и ничто не сможет их от этого бесплатного наслаждения отлучить. Зато, чем сильнее они привыкли спорить, тем легче подменить предмет спора... -- Хорошо. Это важное дело. Очень спорное. Никто еще не доказал, что лучше -- регулировать бизнес или предоставить полную свободу. Хотя, иногда то, что смертельно для живого, может оживить покойника... Я вспомнил, о чем шла речь. Киотский протокол был подписан в Киото. Киото -- маленький город на юге Японии, бывший когда-то столицей этой удивительной, самобытной страны. В Киото цветет сакура, люди пьют отвратительную рисовую водку и подписывают сомнительные протоколы о том, что климат на Земле может измениться, если жить и дальше так, как мы живем... Я высказал несколько сильных слов в защиту пресловутого протокола, повторил опасения, что вредные выхлопы труб автомобилей и тепловых электростанций скоро совершенно изменят климат, с другой стороны -- встав на сторону клиента -- возразил сам себе, что климат может и не измениться или, что изменится сам по себе независимо от количества и качества выхлопных труб. Говорить об этом мне легко. Говорить о таких проблемах я умею. Уверен, что, начиная с определенного этапа развития, человечество начинает жить так хорошо, что должно само создавать себе препятствия, иначе незачем будет развиваться дальше. Я иногда от нечего делать тоже думаю об этом. И вот что я придумал. Например, раз в десятилетие, чтобы бизнес не застаивался, нужно делать что-то совершенно немыслимое, типа -- запретить левый поворот на всех перекрестках и разрешить правый поворот только по розовому свету светофора. Это подстегнет бизнес, создаст новые рабочие места, придется переоборудовать машины, переобучать водителей, менять светофоры, дорожную разметку и так далее… Я, конечно, не стал говорить об этом с клиентом. Но я понял, что мысли Питера и его жены, помимо купли и продажи домов, готовы легко переключиться на что угодно, и я легко могу подменить тему... - Вы еще молодые люди! -- воскликнул я, обращаясь к разорившемуся клиенту. -- У вас еще есть время пожить какими-то сильными чувствами, поучаствовать в великих делах... как делали современники Черчилля или Наполеона. Когда у вас родятся дети или, надеюсь, вас повысят в должности на работе, все изменится. Потом вы больше никогда не будете этим заниматься. Попытайтесь успеть поймать всю прелесть сопереживания великим мировым процессам, каким-то воистину эпохальным событиям... У меня один знакомый активно занимается Киотской темой. Кстати, он только что мне звонил. У него в субботу намечен митинг возле ратуши в Королевском парке. В десять утра. Нужно обязательно туда пойти. Я думаю, вашей жене это будет очень понятно и близко... Если время собрания изменят, я вам перезвоню. Понимаете, я знаю, там соберутся не только сторонники, но и противники. Будет очень интересно. Питер вдруг изменился. После моих слов черты его лица размылись, сгладились, словно старую тряпку намочили и прогладили утюгом. - С удовольствием, -- воскликнул он с облегчением и улыбнулся вымученно, но довольно. -- Я уже не могу думать об этом доме и спорить с женой. Я пойду куда угодно, на какую угодно встречу, но что я скажу жене? Если я предложу пойти на этот митинг, она не пойдет, она откажется, она меня... - А вы не предлагайте, -- перебил я. -- Наоборот, скажите, что вас вместе с ней пригласили на митинг, но вы решили отказаться. Не волнуйтесь, все будет в порядке. Жена сама начнет настаивать, -- ободряюще заверил я. У меня действительно был знакомый, который был фанатично привержен идее экономии, очистки, сохранения. Он каждую неделю где-нибудь в центре у ратуши устраивал очередной митинг, так что я был уверен, что легко пристрою моего клиента. К счастью, мне повезло. Все произошло именно так, как я ожидал… И так закончилась эта трудная, банальная, неинтересная история, скучная, как бухгалтерская книга разорившегося предприятия. Через три месяца, когда ставки по текущему ипотечному кредиту упали почти до 3 процентов годовых, клиент купил новый дом. Он потерял тысяч тридцать, если сравнивать цены проданного им когда-то и нового дома, но ежемесячные выплаты остались прежними и будут оставаться такими, пока продержится этот низкий процент. Я был рад, что выпутался -- ведь вместо оправдания, я подсунул клиенту обман, как какая-то гадалка или политик... Честному человеку неприятно этим заниматься. Жаль, что иногда невозможно помочь по другому. Я не оправдываюсь... и не хвастаюсь. Чем гордиться? Я рассказал об одном из трудных случаев. К счастью, в жизни встречаются не только такие... Бассейн в гараже У каждого свои представления о богатстве. Для меня быть богатым -- это в первую очередь жить в богатом доме, а значит иметь крытый бассейн, пусть хоть небольшой. В принципе, чтобы построить такой бассейн, нужно, наверное, тысяч тридцать. Это стартовые деньги, а потом надо еще выделять пару-тройку тысяч каждый год на содержание. Все это небольшие деньги, но, прежде чем жена согласится с такими тратами, нужно сделать, построить и поменять в доме еще очень многое, даже не хочется перечислять... Так что для меня такой бассейн, даже маленький -- это та несбыточная мечта о богатстве, из-за которой все наши предки переселились в эту страну. Но ведь везет кому-то же! Иногда люди находят счастье в самых невообразимых условиях. Я называю таких людей Ньютонами. Например, мой клиент придумал, как построить бассейн в гараже! Дело было так. Однажды пришел маленький, лысый, кучерявый (судя по остаткам волос)... Дальше даже не знаю, как его описать. Бывают люди, например, очень сексуальные, с большим содержанием тестостерона в крови, а бывают точно такие же беспокойные, но только без тестостерона, просто очень изобретательные и находчивые. Они находят и изобретают все, что попало на горе себе, своим близким и родственникам. Вечные основы жизни -- мойры, как это называли древние греки, столь всемогущи, что глупо спорить с ними и капризничать. Скажут: твори -- и будешь изобретать, и творить, и никуда не денешься. Я это понимаю. Но с другой стороны, я согласен, что жить с такими людьми тоже очень не просто. Маленький, лысый человек, который пришел ко мне, придумал, как построить бассейн в гараже и все сделать так, чтобы было тепло и красиво. Увы, жена «ньютона», уставшая от разных бесполезных открытий и изобретений, сразу не вникла и не приняла великое новшество. Человек не жаловался, а просто инстинктивно искал помощи. И не зря! Оказалось, я очень легко смог помочь. Дело в том, что он был уже второй мой клиент, который придумал бассейн в гараже, а первый не только придумал, но и построил! Я с гордостью познакомил двух изобретателей. Один с радостью показал, что у него получилось, а другой получил возможность убедить жену, что он не совсем такой балбес и фантазер, как о нем она думает. Кстати, идея, которая воодушевила двух изобретателей, прекрасная, очень хорошая. Самое главное -- это знать, что одна фирма продает пластиковые бассейны размером три на четыре. В подвал такую штуку не втащишь, на задний двор тоже не поставишь -- в Торонто всего три-четыре месяца можно купаться в открытом бассейне, а вот в гараж закатить не сложно и, пожалуйста, наслаждайся сколько хочешь. Если красиво оформить гараж, сделать окна на потолке... идея мне понравилась. Я даже сам начал говорить с женой, и сказал, что вот уже два других мужика построили бассейн, о котором я сам говорил пару лет назад. Жена покривилась, сказала, что это глупость, что будет холодно и грязно и что никто так не делает. Я вынужден был остыть к этой идее, но рад, что хоть у клиентов все получилось. Бассейн дома, даже в гараже -- дело хорошее. Ведь смотрят же некоторые телевизор в ванной... Ко мне приходит ученик На меня редко нападает депрессия. Хотя бывает... Тогда мне все кажется гнусным, противным: и то, как я живу, и мои родные, и друзья, и особенно то, чем я занимаюсь. Я знаю и понимаю, уныние -- это такое зло, которое мы сами порождаем, но в депрессии невозможно перебороть себя и подумать о чем-то радостном. Очень трудно найти в такие минуты то, что способно обрадовать, возвысить, умилить... Может быть, триста лет назад человек мог пойти в церковь, постоять у алтаря, посмотреть на всю красоту и благолепие, которое церковь создала, но меня в такие минуты не радует вид вечно праздничного алтаря, а падший дух не укрепляют псалмы. Если бы я был чуть помоложе, я бы пошел в кино. Современные фильмы с этими новыми интимными, окружающими звуками, яркими красками, голливудским счастливым непобедимым концом могут за два часа развеять печаль. К сожалению, я в кино сам по себе уже давно не хожу и выкручиваюсь в «дурной день» другим довольно невеселым способом -- уставившись в экран компьютера, играю в шахматы, начиная каждую игру одним и тем же первым ходом D2 -- D4, а дальше просто поедаю фигуры противника и перехаживаю, если ответный ход компьютера оказался сильнее. Через несколько часов мне это так надоедает, что я внезапно начинаю радоваться жизни и депрессия исчезает... Однажды я сидел в своем офисе и играл в шахматы. Попутно думал о вечных ценностях жизни. У меня когда-то был клиент, он приехал в Торонто из какой-то горной страны, я запомнил его самого, его орлиный взгляд, его небритый орлиный профиль и все остальное тоже очень орлиное, а также запомнил его слова, которые запали в душу. Это звучало как ветхозаветный закон: мужчина должен посадить дерево, вырастить сына и воспитать ученика. О дереве, я думаю, говорилось иносказательно и означало, что у мужчины должен быть свой дом, иначе, где он будет сажать дерево? Я уже давно обзавелся домом и даже посадил на заднем дворе два куста сирени и три ряда кипарисов. Дом действительно прибавил радости, но добавил и проблем. С сыном мне тоже все понятно, даже не важно сын это или дочь. Все равно. Дочь, мне кажется, даже лучше. Сын для отца -- дело сложное. У меня сын. Он мне часто помогает. Дело не в этом. Когда он родился, я почувствовал какую-то гордость, как будто я что-то важное в жизни действительно совершил, хотя, ðàçìûñëèâøè çдраво, вынужден признать, что заслуга эта не моя, я видел, как жене было трудно, но сам практически ничего не предпринимал. Чем старше становился сын, тем больше он отличался от того образа, который я сразу начертал в своей душе, и вообще от тех людей, которых я любил и уважал. Чем больше он отличался от этого образа, тем сильнее меня раздражал. Чем дольше он меня раздражал, тем дальше отдалялся. Я не могу согласится с тем, что рождение сына доставило радость и удовлетворение -- это сложный процесс... Так что дерево я посадил, сына еще не вырастил, но растил, однако радости, уверенности в том, что жизнь проходит не зря, у меня не было. Поэтому неудивительно, что иногда я страдаю от депрессии! Ветхозаветная мудрость говорила, что все должно измениться, стоит только воспитать ученика. Как это сделать? -- Продолжал раздумывать я, делая опять первый ход пешкой. -- Ученики на дороге не валяются. Воспитать ученика -- это очень сложно. Не только время, но часть своей жизни нужно положить на это. Кто согласится так рисковать? Когда представишь, что прекрасный юноша придет на твою могилу, положит цветы и скажет «Спасибо за все, любимый учитель!» -- ради этого многие готовы работать. Но тратить время, силы, жизнь на тех, кто отвергнет все, чем ты готов поделиться, никогда не придет на твою могилу и никогда не скажет «спасибо», кто возьмется за это? У меня есть помощник, который очень увлечен всем, что я делаю, он мне иногда помогает. Это молодой, любопытный человек, обожающий всякие шпионские страсти: слежку, подглядывание, подслушивание, и когда мне это нужно по работе, я обычно зову на помощь его. Я не могу сказать, что у меня есть ученик. Я не могу назвать этого отзывчивого молодого человека своим духовным сыном... Вдруг постучали в дверь. Такое случалось редко, это означало, что кто-то или выждал минуту, когда Эмили, секретарша, которая обслуживала мой и несколько других офисов на этом этаже, куда-то отлучилась, или смог уговорить ее, что случалось еще реже. Я пригласил стучащего войти и на всякий случай убрал с экрана игру, чтобы можно было вернуться, если дело окажется ничтожным... Вошел молодой человек, почти юноша, очень уверенный и довольный всем и самим собой, каким бываю я сам, когда не чувствую, что на мне висят долги и грызет депрессия... Такие люди меня редко беспокоят. Зачем он пришел? Что ему от меня нужно? - Здравствуйте, Джеймс, -- радостно воскликнул он и быстро подошел к столу, готовый пожать мою руку. Я подал руку. Честно говоря, такое у меня было впервые, чтобы юноша лет двадцати так уверенно, бесцеремонно, но приветливо и так как надо со мной общался. - Мы не знакомы, но я знаю о вас очень много. Мне рассказали несколько случаев, когда вы помогли моим знакомым, а потом я еще сам узнал о вас от других. Можно я сяду? Я пригласил, и мы устроились напротив друг друга. Я не буду описывать подробно, как выглядел юноша и как его звали. Приятный был человек. Его глаза горели. Так бывает, когда сквозь хрусталики -- стекляшки, которые природа изначально при рождении вкручивает нам, виден огонь души, работа ума. Мне нравятся такие глаза и такие люди. Одна беда -- люди с такими живыми, умными глазами обычно бывают разговорчивы не в меру. Но именно этого мне сейчас не хватало. - У вас какие-то проблемы? -- с удовольствием спросил я, чувствуя, что депрессии больше нет, как не бывало. - Нет, нет, у меня все в порядке, -- радостно, улыбчиво ответил юноша, потирая и похлопывая руками. Он смотрел на меня почти восторженно. Это меня не смутило. Это мне понравилось. -- Я просто, наконец, решил зайти и сказать, как я вас уважаю. Э-э, я сам... мне несколько раз самому уже приходилось помогать друзьям так, как помогаете вы. Я очень ценю ваш метод... Юноша замолчал, продолжая улыбаться. Я что-то промычал довольный, кивнул головой, показывая, как я этому рад. «Ах, мой метод! Вот и ученик» -- обрадовался я. В то же время я думал, что привело ко мне этого человека? Если он давно слышал обо мне, даже, говорит, собирал сведения и ценит мой метод -- значит, он мог давно прийти, но не приходил. Почему он пришел именно сегодня? Логически рассуждая, если человек пришел в гости -- в этом нет ничего необычного. Чтобы нечто случилось, оно должно было когда-то произойти, но чтобы произошло, оно должно иметь причину! Это можно уверенно утверждать, если не впадать в мистику. Простое течение времени само по себе не добавляет причин. Или добавляет? Как посчитать время, если ничего не изменяется? Впрочем, тогда я размышлял не об этом. Юноше что-то от меня нужно... Подумав об этом, я переспросил более настойчиво: - Может быть, все же есть что-то, что вам нужно узнать? Или поговорить о чем-то? Вы хотели о чем-то рассказать? Молодой человек рассмеялся так весело, искренне и беззаботно, что я вначале подумал, что зря спросил, но он вдруг посерьезнел и, разведя руками, признался: - Ко мне обратились за помощью... Это мои давние знакомые. Они несколько лет назад переехали в Торонто из Монреаля. Друзья моего старшего брата. Так вот, у них здесь, в Торонто, хороший дом, небольшой, но очень милый. Всем нравится. Недавно к ним приезжали дальние родственники, которых они хорошо знали еще тогда, раньше, когда жили в Монреале. Как они мне объяснили, приехали муж и жена примерно лет сорока, с двумя детьми разного возраста. Я узнал, что мальчик, младший, лет семи, как говорят французы «ужасный ребенок», а девочка лет пятнадцати тоже не подарок, как сказал мой брат, который видел их, «она начинает мечтать о сексе, когда садится за завтрак и уже больше ни о чем другом не думает до самого вечера». Дети делают, что хотят, мальчик может играть с мячом в гостиной, все время кричит, а когда его укладывают спать, ругается просто отвратительно... девочка-подросток занята только тем, с кем и где сделать то, о чем она привыкла думать. Вроде очень простая ситуация, но я не знаю, что делать? Чтобы я ни придумал -- все не подходит, очень много каких-то ограничений! Меня попросили найти способ, чтобы эта семья больше никогда не приезжала к друзьям моего брата в Торонто, но при этом нельзя сделать ничего, что может обидеть кого-то в этой монреальской семье. Я представил положение, в котором оказались гостеприимные торонтчане, и понял, что можно сделать. Мне показалось, что это не трудно. - Что вы предложили? -- спросил я. - В том-то и дело, я не знаю! Они все отвергают. Они сами всего боятся. Говорят, что друзья из Монреаля на прощание сказали, что будут часто приезжать, потому что им в Торонто очень понравилось. А как сделать, чтобы им в Торонто больше не нравилось? Самое простое было бы больше никогда не принимать этих друзей, и каждый раз лукавить. Я даже предложил знакомым сказать в следующий раз, что у них какая-то заразная болезнь. Мне ответили, что так сказать нельзя, потому что это все же родственники. Что мне делать? Они правы. Вы же знаете, что такое родственники! Если кто-то в Торонто заболеет, через пять минут там, за океаном, все будут знать об этом, не то, что в Монреале. Я улыбнулся, внутренне похвалив хватку и находчивость моего молодого коллеги. - Ваши знакомые должны сами поехать в Монреаль и там совершить что-то, что испортит отношения, -- предложил я, упирая на логику. -- Если это родственники и им понравилось в Торонто, нельзя портить отношение здесь, нужно сделать обратный визит и там все испортить. - Я об этом тоже подумал, -- уверенно возразил молодой человек. -- Не получается! Мои знакомые не способны сами испортить отношения. Не только потому, что они воспитанные люди, но монреальцы -- это их родственники, остались общие связи... - Значит, они не должны ничего делать сами... -- задумчиво ответил я. -- Да, это трудно. Вы же не можете поехать с ними в Монреаль и сами помочь на месте. Тогда бы вы не пришли ко мне! Кстати, очень рад был познакомиться. Вы хорошо чувствуете нюансы, а это немало. - Верная идея... -- пробормотал юноша, никак не реагируя на мои радушные хвалебные слова. - Какая идея? - Я не могу поехать с ними. Я могу, конечно, но это не просто... И я так не хочу. Если бы там был какой-то знакомый, такой же... - Такой же, как кто? - Как вы, например, -- ответил юноша. Я ожидал, что он скажет, как мы с вами. Скромный юноша! - К сожалению, у меня в Монреале никого нет. Но это был бы хороший выход... Подождите, вы можете помолчать минуту? -- довольно грубо, но, рассчитывая на понимание, остановил я собеседника. Мне пришла в голову одна мысль. Вот о чем я подумал: «Никто не хочет ехать в Монреаль. Я это понимаю. У меня тоже никого знакомого там нет. Но идея поездки ведь очень хорошая, подходящая. Кто-то должен туда поехать! Кто-то! Но кто? Если бы это было в Торонто -- у меня тут десятки людей, которые в той или иной ситуации готовы помочь... или в благодарность за что-то, или потому, что я знаю, что они любят делать, или по другим причинам... Но в Монреале у меня никого такого нет. Какого такого? Почему должен ехать человек? Приехали в гости невоспитанные дети, переломали все, что можно в доме, испортили любимую мебель, кому такое приятно? Настоящие варвары, когда-то от таких погиб великий Рим. Но ведь не только дети и варвары такое делают. Можно, например, арендовать в зоопарке нервную и злую обезьяну, -- пошутил я, таким образом, сам с собой. -- Прекрасная идея и очень справедливая. Они везут из Монреаля к нам своих испорченных, необузданных детей, а мы поедем в гости с обезьянами. Будем квиты! После этого, очевидно, больше никто ни к кому ездить не будет. Способ хороший, но где взять обезьяну? И кто ее примет в чужой дом? Опять же, что скажут родственники? Потом... это очень неприлично, никто не поедет с обезьяной в чужой дом. Глупая идея... но что-то верное крутится вокруг этого да около. Что? И вдруг я подумал о собаке. Я вспомнил одного больного, милого пса. Это был очень необычный пес породы спаниель. Его как-то звали... забыл, как, но собака была знаменита не этим, не именем своим. Другим! Этот пес совершенно не выносил крики и громкие звуки. Ему становилось плохо. Он боялся. Это был нездоровый пес. Если бы такое было у человека, я бы сказал, что у парня «панический ужас», состояние, при котором даже самый сильный человек теряет способность контролировать себя, сдерживаться. Для собаки это означало одно -- она съеживалась и начинала мочиться под себя... как ребенок. Другая проблема этого пса была та, что он обожал лежать на мягких диванах. При громких или высоких звуках этот лохматый зверь испытывал панический ужас, съеживался на диване и начинал делать свое мокрое дело. Тот, кто это знал, не обижался на ласковую милую больную собаку. Но те, кто хоть однажды пострадал от этого болезненного вонючего пса и потом целый месяц чувствовал омерзительный запах, исходящий от дивана, больше никогда, ни разу в жизни не приглашал в гости хозяев этой милой, невинной собаки. Я вспомнил про этого пса и представил, что почувствуют монреальцы, если к ним в дом приедет торонтский пес, опрыскает всю мягкую мебель в гостиной вонючей и противной жидкостью и запах останется на годы... - Как коллега коллеге, я могу вам предложить только один выход. Вы должны использовать специальную, подходящую этому случаю собаку. Иногда, только животное может выручить человека. Я знаю одного спаниеля. Мои знакомые, я думаю, мне не откажут. Я скажу, что пес будет в хороших руках, ведь ваши знакомые не обидят животное, которое способно им помочь? - О-о! Точно! Вот он, ваш метод! Как я сам не догадался. То, что не могут сделать мои знакомые, сделает эта собака. Прекрасно! К собакам люди относятся еще более снисходительно, чем к детям. Буду очень рад. У вас действительно есть у знакомых собака, которая будет носиться, как подбитый вертолет в голливудских фильмах и ломать все: хрустальные вазы, подсвечники, цветы... -- восхищенно воскликнул юноша, интерпретировав мое предложение по-своему. Я запнулся, и невнятно забормотал: - Э-э, ыуу, с такой собакой ничего не выйдет! Вы не поняли. Вы забыли. Ваши знакомые не поедут в Монреаль с необузданной, бешеной, голливудской собакой... - А с какой? -- с недоумением спросил молодой коллега. - С больной собакой! Только с больной! -- убежденно возразил я. -- Привести в дом дурно воспитанную собаку, все равно что притащить «ужасных детей». Нужна больная собака. За это никто не осудит. Я говорил про собаку, у которой энурез. И кстати, вы совершенно не должны ничего говорить об этой болезни вашим знакомым, иначе они не поедут с больной псиной в Монреаль, -- дальше я подробно описал все, что знал про знакомую собаку, какие у нее достоинства и недостатки и почему именно с этим псом друзьям моего коллеги можно смело ехать в гости. Моему молодому коллеге понравилась идея. Он стал экспрессивно хлопать в ладоши, победно вытянул вверх руку с плотно сжатым кулаком... - Если они приедут в гости с ней, никто никогда их больше не пустит в дом... но и ругать при родственниках тоже не посмеет! Это великолепно... Монреальцы никому ничего не смогут сказать. Кто будет слушать жалобы на больную собаку?! Эх... Почему я... Ах, да! Я не знал про такую собаку. Вот почему. Спасибо. Вы просто не представляете, какой вы человек. Я давно мечтал с вами встретиться, только не решался зайти... Услышав это, я понял, как приятно должно быть тому, к кому на могилку приносят юноши цветы и говорят: «Спасибо, учитель». Так закончилась для меня эта история, а как она завершалась на самом деле -- это уже сюжет для другого рассказа. Для меня этот день стал знаменательным. Я встретил ученика! Криминальная история Однажды мне позвонила женщина, назвавшаяся Лорой Квин, и попросила помочь решить трудности, которые возникли с мужем в связи с делом о разводе. Она пришла в конце рабочего дня. Это была высокая сухощавая женщина лет тридцати пяти с крупным, вытянутым невыразительным лицом, которое вначале казалось суровым, а потом болезненным, депрессивным, безрадостным. Я сказал, что здесь можно курить, и она тут же достала сигарету. Лора рассказала, что чуть больше года назад вышла замуж. Тогда она жила в своем доме, который достался по наследству и не работала, ухаживала одна за двухлетним сыном, рожденным вне брака. Дом, который остался после смерти родителей, был старым, запущенным. Чтобы жить в нем и сдавать жильцам, надо было почти заново все перестроить. Лора сама ничего не могла сделать, она частенько испытывала депрессию и по вечерам, когда ребенок засыпал, сидела одна, смотрела телевизор, пила пиво. Женщина рассказывала о себе так спокойно и рассудительно, как пациент о какой-то хронической болезни врачу. Знакомство с Рональдом Витос -- Роном Вито, как он себя называл, -- красивым молодым человеком все изменило. Рон был на два года моложе, приехал в Торонто в конце девяностых из Парижа, куда попал подростком из Риги. Познакомившись с ним, Лора оживилась. Несколько месяцев она жила новым мужчиной, его проблемами и помогала, как могла, отдавая все силы мелкой убыточной печатной фирме, которую он купил за бесценок незадолго до знакомства. Это был маленький магазинчик, где делали на заказ визитные карточки и тиражировали рекламные листочки, расположенный на Дандас стрит вест в районе улицы Килл. Чем больше Лора отдавала времени и сил бизнесу, тем меньше муж занимался этим делом сам. Рон, впрочем, всегда искренне благодарил за помощь, однако объяснял, что место невыгодное, обещал, что скоро найдет точку в центре, на пересечении главных улиц, и откроет новый офис. Вначале Лора верила словам, но потом, когда деньги закончились, появились первые долги, исчезли иллюзии, Лора снова погрузилась в депрессию -- больше ничему не радовалась, никому не верила и только с удовлетворением повторяла: “Слава Богу у меня остался папин дом”, потому что перед тем как принять предложение, она все же решилась оформить брачный договор. Теперь, думая о разводе, она благодарила судьбу, что дом и ребенок остались записанными только на нее одну. В это время и возникли проблемы, с которыми она обратилась ко мне. Когда Лора впервые решила поговорить с Роном и объяснить, что она так жить не хочет и больше не будет, он дал понять, что огорчен, но не стал спрашивать жену, как она хочет расстаться, и напомнил, что вечером должны прийти друзья, которых они еще на прошлой неделе пригласили, и лучше их встретить вместе, а потом в субботу все обсудить. Лора сказала, что именно в этот вечер он все подстроил, и добавила: -- Это было преступление, самое настоящее, но я не знаю, как доказать. По ее словам, когда ушли гости, никто ничего не знает о том, что было потом, кроме мужа. Вот как Рон рассказал о событиях этого вечера, когда полиция опрашивала его: -- Она опять сильно опьянела, ей стало плохо, ее стошнило, она стала требовать, чтобы я налил еще вина... Я обнял ее, попытался успокоить и объяснить, что надо пойти в спальню, но Лора, к сожалению, опять проявила свою обычную злость, неожиданно схватила нож, который лежал на столе, размахнулась, порезала мне руку, а когда я пытался ее облагоразумить, захохотала, потом опять замахнулась и в глубокой депрессии замкнулась, затихла, легла на полу в кухне и уснула. В это время как раз приехала полиция и нашла женщину спящей на полу, и на плитке было множество следов крови. Лора тогда отделалась легко: провела ночь в тюрьме, а муж потом поддержал ее и заступился. Теперь Рон требовал, чтобы она отдала брачный контракт. В этом случае при разводе, на котором настаивала Лора, ему досталась бы половина имущества, а ей половина всех долгов, сделанных из-за убыточного бизнеса. Если Лора не согласится на это, Рон угрожал, что добьется, чтобы Общество защиты детей забрало у нее сына и определило в приют. Женщина попыталась вспомнить и повторить, чем конкретно и как угрожал муж, но я оборвал ее. Все было и так ясно. Безгрешный, умный муж и жена-алкоголичка с криминальной историей были неравноправны в нашей стране. Лора сама нуждалась в опеке и, слава Богу, что муж не напрашивался стать ее опекуном. Это был не шантаж, не вульгарное вымогательство, а такое с виду вполне естественное, благородное беспокойство мужчины о судьбе семьи, которое трудно описать с осуждением. Я откровенно объяснил женщине какие у нее есть возможности: она могла благополучно развестись, оставить дом за собой и не признать долги мужа, но не меньший шанс, что муж подстроит какую-то сцену, вызовет полицию и тогда криминальная история женщины решит все совсем не в ее пользу. Я не встаю сразу на сторону приятного клиента. Если человек нравится, я более расположен слушать и верить, но чтобы стать на его сторону, я должен быть абсолютно уверен, что он прав. Я не присяжный заседатель, никто не заставляет меня решать, виновен мой клиент или нет, прав или не прав. Я никому не должен оглашать вердикт, я даже могу не принимать никакого решения. Лора Квин меня не убедила. Фактически она сама себе создала криминальную историю: она была найдена пьяной с ножом, который раньше держала только она, и кровь мужа была на полу, на его рубашке, на ноже. Для меня это ничего не значило. Такое мог довольно легко подстроить любой человек с элементарными знаниями криминального законодательства, но с другой стороны я понимал, что и Лора Квин тоже могла обидеться на мужа, напиться, и дальше делать черт знает что. Я повторил заключение: -- Вашему мужу, как я понял, нужно только, чтобы вы уничтожили брачный договор. Значит все, что вы можете потерять, -- половину вашего дома. Долги мужа по бизнесу в данном случае не так важны. Если их окажется слишком много, поверьте, вы всегда сможете доказать, что работали на мужа и не принимали сами никаких финансовых решений... Реально для вас я вижу выход такой: или вы жертвуете половиной имущества и остаетесь с сыном, или пытаетесь поймать мужа на шантаже. Первое сделать легко, второе очень трудно, потому что вы уже один раз проиграли, очень крупно проиграли. Поэтому, если вы не сможете доказать, что муж вас шантажировал, только вступите в конфронтацию с ними, скорее всего, потеряете сына. Лора задумалась. Ей было трудно смириться с потерей. Она повторила, что это ее дом, дом родителей, что она потратила больше года жизни на этого человека -- умного, но бесчестного, жестокого. Она бы не хотела такому отдавать вообще ничего, но и потерять сына тоже было невозможно. Наконец, Лора согласилась, что в этом случае лучше отдать мужу, с которым она прожила чуть больше года, половину дома, чем рисковать всем, собой, сыном. Мы договорились, созвониться через пару дней. Я понимал, что ничего не смогу придумать, поскольку в жизни полно ситуаций, в которые лучше не вмешиваться постороннему человеку. На следующий день утром без звонка ко мне в офис явился человек, который стал настаивать на встрече, говорил, что у него срочное дело. Так я познакомился с Роном Вито -- невысоким молодым мужчиной, лицо которого было и улыбчивым, и жестким, волевым. Люди такого типа обычно рекламируют рубашки и кожаные пиджаки по телевизору. Я пригласил вошедшего сесть и приготовился слушать. -- Можно кофе? -- спросил Рон каким-то кокетливым, двусмысленным тоном. Я не беру так много с клиентов, чтобы можно было позвонить секретарше, которая работает на три офиса, и попросить принести две чашечки кофе. Мне приходится выходить в холл самому. Через пару минут я вернулся. Клиент сидел на прежнем месте и приветливо оглянулся, когда я вошел. -- Слушаю вас, -- пригласил я, когда занял свое обычное место за столом и сделал первый глоток кофе. -- Меня зовут Рон Вито, -- мягким, сладким голосом произнес клиент с волевым подбородком. -- Вчера моя жена Лора заходила к вам. Видите ли, она очень сложная женщина и часто ее поведение требует особенного внимания и понимания. Я понял, кто пришел, и осознание того, что вчерашнее дело, которое преждевременно закрыл даже не притронувшись, может вскоре очень сильно отравить мне жизнь, испортило настроение внезапно возникшим чувством обиды и возмущения. У меня нет времени, чтобы исправлять или достойно наказывать какого-то нахала. Я вздохнул, подумав: “Господи, как избавиться от этого человека?!” -- Я не могу с вами обсуждать, кто ко мне приходил вчера, кто придет сегодня. Я никогда не обсуждаю ни с кем дела моих клиентов. У вас есть какие-то конкретные ко мне вопросы. Вы попросили принять вас немедленно и я это сделал. Что дальше? -- А дальше я попрошу не вмешиваться в дела моей семьи. А все, что могла вам сказать моя жена -- это только вымыслы очень нездоровой женщины, и посторонние люди могут только повредить нашей трудной семейной жизни. -- Понимаю вас, -- сухо ответил я. -- Поверьте, здесь никто никому не хочет навредить. У меня частный бизнес, я получил все необходимые лицензии и имею право заниматься всем тем, чем занимаюсь. Если у вас есть какие-то претензии, вы можете обратиться в суд законным порядком. -- Конечно, я обращусь в суд, если вы станете вмешиваться в мою жизнь, -- недружелюбно, злобно подтвердил клиент и перешел к угрозам: -- Но вначале я вызову полицию. Вот так, -- и он достал мобильный телефон. -- Вы здесь продаете наркотики, у вас в верхнем ящичке стола спрятан пакет марихуаны на двести грамм. Проверьте. Я дернул за ручку верхнего ящика стола, но замок был закрыт, а ключ, который я оставил на столе, исчез. -- Вот беда! Не открывается. А полиция сейчас приедет, -- насмешливо дразня меня, клиент нагло и с наслаждением сделал глоточек кофе. Я согнул скрепку, открыл замок и посмотрел в ящик. Никакого пакетика там не было. Бросив скрепку на стол, я твердо посмотрел на собеседника. -- Нет. Там ничего нет. Да. А где же вы его спрятали? -- насмешливо спросил Рон Вито и зевнул. -- Наверное, где-то в другом месте. Может, у вас дома?.. Или в машине? Где-то есть! Знаете, почему я уверен? Потому, что одному человеку, который часто на вас работает, несчастному, больному бездомному, которого нанимаете для выполнения грязных и преступных дел, вы платите наркотиками. Не знаю, правда ли это? Он так говорит. Но что мне делать? Сейчас у меня столько проблем с семьей, что просто нет времени заниматься вами. А то бы надо было вызвать полицию и все о вас рассказать... Мне стало очень неприятно, тяжело: дешевый шантаж и это очень плохо. Конечно никакой бездомный не станет утверждать, что я платил сигаретами с травкой. Я знаю этих людей, они могут быть очень своенравными, упрямыми, но вряд ли кто-то из них способен последовательно отстаивать на допросе чужую точку зрения, за которую ему заплатили. Мои бездомные помощники -- люди довольно слабые, зачем им все это нужно? Однако то, как бесцеремонно и нагло вел себя господин Вико, значило, что этот человек готов поднять такую грязь, в которой никому не захочется копаться и тем более от нее отмываться. Это было все равно, что пойти на свидание с девушкой и быть вынужденным ввязаться в драку с пьяным грязным оборванцем, победа над которым не могла добавить уважения, а о поражении даже подумать было мерзко. Первоначально, еще когда Лора рассказывала свою историю, мне показалось, что она говорит правду, но я не видел возможности вмешаться и изменить судьбу этой женщины. Когда Рон сделал свой ход и пришел ко мне, все изменилось. Было очевидно, что он расспросил знакомых, скорее всего каких-то моих старых клиентов, кто я такой, узнал, как можно меня достать и был так дерзок, что даже ухитрился стащить ключик со стола от замка верхнего ящика. Ситуация, в которой я оказался, стала опасной. Я стал заложником чужих семейных отношений и понимал, что в любой момент могу быть втянут в этот спор, как защитник одной стороны и, соответственно, как обвиняемый со стороны противоположной. Следовало поскорее придумать как защищать себя. -- Понял вас, -- заканчивая разговор, сказал я. -- Нам больше говорить не о чем. Извините, у меня утром обычно очень много дел. Кстати, верните ключик... если он вам больше не нужен. -- Оставлю секретарше. Прощайте, -- фамильярным, шутовским тоном ответил Рон и довольно улыбаясь вышел из комнаты. “Пижон! -- подумал я с презрением. -- У кого же он узнал обо мне? Если найду от кого, то смогу сам получить какую-нибудь информацию об этом гнусном господине. Почему женщины любят таких? Неужели природа в целях размножения принуждает слабый пол непроизвольно восхищаться подобными особями?” Дальнейшие размышления привели к мысли, что не стоит тратить силы и копаться в биографии господина Вито. Все, что мне нужно было, я уже знал. Рон -- теперь это мне стало очевидно -- сам подстроил кровавую истеричную пьяную выходку жены и нарочно вызвал полицию. Поэтому я сам был ему совершенно не интересен. Все, что нужно было ему, -- это примерно 130-150 тысяч, как я прикинул, которые он мог получить при разводе, если Лора аннулирует брачный контракт и имущество поделят поровну. Сто пятьдесят тысяч для такого типа, если жить одному -- это вполне приличная сумма, с которой можно очень хорошо устроиться холостому человеку. Во всяком случае лучше, чем обанкротившемуся горе-бизнесмену с долгами. “Пока не получит деньги, он не будет вредить ни мне, ни своей жене, -- подумал я. -- Он же умный человек, но какой мерзавец! На что тратит силы? И как жалко живет.” Умного человека никто не любит. Возможно, это правильно. Умный старается устроиться в жизни, так, чтобы ему было хорошо и удобно. Если осмыслить счастье логически, надо признать, что человек может быть счастлив только тогда, когда близкие рядом несчастны. Иначе как определить, что такое счастье? Счастье не может быть всеобщим. Когда всем одновременно хорошо, это не называется хорошо, а в сущности -- нормально! Любовь, особенно взаимная, может спасти человека от осознания ужаса подобной жизни. Если любишь, удается страдать и радоваться одновременно, когда любимому человеку хорошо и наоборот. А когда любви нет, начинаются денежные подсчеты, обман, угрозы, шантаж и все такое прочее, чем живет большинство из нас. Вот почему, наверное, все так любят читать современные детективы, написанные преимущественно об этом... Я позвонил Лоре, сказал, что муж, видимо, следит за ней, попросил принести мне в офис брачный договор, который был Рону так нужен. Мой расчет таков: Лора, если я правильно понимал психологию женщин, тщательно берегла главную бумагу, а теперь особенно. Но зачем беречь договор, с которого легко снять копию? Нотариальная контора работает у меня в здании на втором этаже. Я заверю копию, положу оригинал в сейф, который стоит в офисе, и учитывая, как свободно Рон распоряжался моими вещами при первом посещении, он должен был, узнав, где теперь хранится договор, как-то попасть ко мне в кабинет и попытаться выкрасть нужную бумагу. Как я заметил, умный, но бездарный человек часто придает слишком большое значение каким-то бумагам, формальностям, иным словом, фетишам. Пусть выкрадет, а у меня останется пленка видеонаблюдения и нотариально заверенная копия. После этого с шантажистом Роном будет разговаривать намного легче. На следующее утро, когда оригинал брачного договора уже лежал у меня в сейфе, и никто не попытался его выкрасть, я закрыл машину и направился в офис, думая о другом деле, которое еще не завершил. Внезапно меня догнал Рон. Он держался спокойно, говорил с угрозой: -- Я сказал тебе: не лезь в мои семейные дела. Ты этого еще не понял? -- Я не лезу, -- спокойным, будничным тоном ответил я. -- Вчера после обеда моя жена опять приходила к тебе. -- Ну... Вот видишь! -- возразил я. -- Я же не лезу, как ты и просил. Ты говоришь, что это она приходила. Тогда в чем дело? -- Если я завтра не получу бумагу, она будет сидеть в тюрьме. Я могу потерять эти деньги, но сделаю все, чтобы ты тоже получил то, что заслуживаешь. Рон говорил обозлено, его уже мало что сдерживало. -- Понимаю. Если ты не получишь деньги, как будешь жить? Ты же даже не умеешь на жизнь себе зарабатывать... -- хмыкнув, бросил я и прошел мимо. Рон ничего не ответил. Я опять стал думать о нем, об этой семье и встревожился: “Он знает, что она приходила ко мне. Глупо было рассчитывать, что он полезет в офис, в дом он тоже не пойдет и отступать ему некуда. Что он будет делать? Этот умник изобрел очень необычный путь! Это даже не шантаж. Он ведь не просит, чтобы кто-то дал деньги, а только настаивает, чтобы жена, которая попала в такую трудную историю, отдала брачный контракт, который заключила когда-то, в другое время. А в машину он залезет? Залезет!” -- подумав и оценив ситуацию, решил я. Мне пришла мысль: чтобы облегчить задачу Рона, нужно показать, что получаешь все самые главные бумаги, оставляешь их в машине, едешь куда-то и по пути выходишь, например, в кофейню. “Неужели в этот момент он не попытается вытащить всю папку документов из машины и скрыться? Он в дом не пойдет, в офис тоже, как стало ясно, не полезет, -- подумал я, -- Но машину-то откроет. Тут я его поймаю и возьму, как рыбку, за жабры”. Не люблю рыбалку. Езжу в том случае, если попросит сын. Какой интерес сидеть полдня в лодке, чтобы поймать килограммовую рыбу? Хоть иногда бывает очень приятно поймать человека, который до этого сам ловил тебя, за хвост со всеми его потрохами! Я позвонил Лоре, попросил приехать и взять портфель желательно потолще. Мы встретились на улице. Я вышел из офиса, вежливо, по-дружески поздоровался с ней и, о чем-то оживленно разговаривая, повел Лору к машине, сунув под мышку внушительный портфельчик. Потом мы не спеша поехали на восток в сторону центра. Я следил за тем, кто увязался за нами, наконец, заметил, что Рон даже не поменял машину, он хладнокровно, третьим в ряду тащился за нами. Не в моих интересах сейчас было дразнить преследователя, отрываться и создавать гонку. Вскоре я заметил пару свободных мест для парковки перед перекрестком Блур и Дандас и сразу остановился. Мы с Лорой вышли, я бросил несколько монеток в автомат на стоянке и приколол чек к стеклоочистителю на ветровом стекле. Потом, разговаривая, мы направились в кафе на перекрестке. Рон, как я заметил, тоже вышел из машины и пошел за нами. Мы с Лорой сели у окна и я получил возможность следить за всем, что делает Рон, о присутствии которого женщина даже не подозревала. Когда Рон пошел назад, я вскочил, сказав, что должен выйти, подняв при этом вверх указательный палец, показывая, что это очень важно. Все произошло, как я и ожидал: убедившись, что мы сидим в кафе, Рон вернулся к моей машине. У меня был с виду обычный и довольно старый семиместный “понтиак”. Полгода назад ему была придана особенность. И даже не одна! В то время у меня было одно небольшое дело, я крупно помог пожилому автомеханику из Польши. Жаль, что не могу назвать имени и сделать рекламу! Это был не просто мастер гаечных ключей, отверток и машинных масел, а бог огня и ремесленных искусств -- Гефест! Если говорить без пафоса, этот седой умный человек, работал на самой распространенной и низкооплачиваемой работе в Канаде -- он был владельцем автомастерской. Однажды у него возникли трудности, когда группа дельцов-соотечественников, занимающаяся сбытом краденых машин, попыталась использовать золотые руки и голову мастера. Мне тогда пришлось торчать на холодном чердаке огромного гаража, чтобы заснять факт шантажа, а также стать живым свидетелем. После этого благодарный автомеханик попросил оставить машину на пару дней. Так я получил “понтиак”, которого больше никогда ни у кого не было. Конечно, машина есть машина, тем более, если ей почти восемь лет, она не может летать или разворачиваться на полном ходу, зато потом обновленный “понтиак” проехал пятьдесят тысяч миль, хотя я и на десять уже не рассчитывал. Кроме того, я получил в придачу какие-то шпионские приспособления -- в зеркало заднего вида была вмонтирована камера и снимала все, что происходило в салоне: со звуком и видео. Но самой приятной неожиданностью был маленький пульт управления всеми замками двери, которые могли или открыться, как обычно или не открываться вообще... Иногда это бывает очень необходимо! Я подождал, пока Рон откроет машину и залезет внутрь. Когда по моим расчетам, он должен был уже перестать оглядываться и полностью погрузиться в изучение содержимого портфельчика, я подошел к машине и постучал в окно. Рон вздрогнул, посмотрел на меня, кажется, узнал, нагнулся, чтобы закрыть портфель, потом вдруг опять поднял голову и посмотрел на меня. Я вежливо улыбнулся и снова постучал. Рон нажал на клавишу, чтобы закрыть двери. Я показал ему свой прибор, нажал кнопку и увидел, как он вздрогнул, когда вдруг услышал, как громко щелкнули, открываясь, замки. Я сел рядом на правое сиденье. Рон попытался открыть дверь и выбраться, но у него ничего не получилось. Я опять показал устройство и объяснил: -- Надо знать, как управлять этой штучкой! Например, вот так -- чик-чик, двери открыты! А тут нажимаешь -- бац, закрыты. Больше никто никогда не откроет. Придется бить стекла. А вот если нажму здесь, пройдет пару минут и приедет полиция. Ну как? Что будем делать, приятель? Я замолчал. Молчание длилось довольно долго. Рон вдруг согнулся, закрываясь правым плечом от меня, извлек бумаги из конверта и попытался порвать. Я не люблю пижонить, но иногда грех не использовать случай, чтобы рассчитаться с недругом. -- Даже на сожженной бумаге иногда остаются следы. А рвать хороший документ руками вообще бесполезно. -- Что тебе надо? -- Бессмысленный и несерьезный вопрос. Мне лично ничего не надо, -- заявил я. -- Чего ты сам хочешь? Я подождал, но, видимо, мысль собеседника прыгала, он нервничал, и он не мог найти, что в этот момент ответить. -- Ты хочешь развестись с женой, не так ли? -- спросил я и подождал ответа, но собеседник молчал. -- Развестись и получить половину имущества. Вот в этом как раз проблема! Можно развестись, тут нет вопросов. А вот имущество получить нельзя. Никак нельзя. Даже в судебном порядке. Лучше вам разойтись по-честному и без претензий. -- Что ты хочешь, чтобы я сделал? -- сжавшись и сосредоточившись, спросил Рон. -- Что?! Я лично ничего не хочу. Это ты хочешь. -- Что я хочу? -- не найдя, что ответить, полемически переспросил он. -- Ты хочешь как-то выбраться отсюда, пока не приехали полицейские, и думаешь, что впредь надо быть более осторожным с этим типом, то есть со мной. Правильно? -- Что тебе нужно? Что я должен сделать? -- быстро, нервно исправив себя, спросил Рон. -- Пиши! -- я протянул блокнот, ручку и медленно стал диктовать, думая, что важно отметить. -- Я такой-то, воспользовался алкогольной зависимостью жены, и сам без посторонней помощи подстроил, что она… Рон начал писать то, что я диктовал, но вдруг остановился. -- Это все никому не нужно. Я скажу, что меня вынудили… -- Кто? Шантажисты? -- ехидно уточнил я. -- Зачем это писать?! -- закричал он. -- Давай скорее решим… В это время те две минуты, о которых я сказал в самом начале прошли, и никакая полицейская машина не приехала, даже похожего звука не было слышно. Рон злобно ухмыльнулся, замолчал, потом вдруг заявил: -- А я и сам могу вызвать полицию! Скажу, что она наняла тебя, ты меня шантажировал и завлек сюда... Правильно? Вот так! Где твоя полиция? Почему не едет? -- спросил Рон, абсолютно уверенный, что поймал меня на блефе и теперь должен выиграть больше, чем раньше готов был проиграть. -- Просто я кнопку не нажал, -- без всякого страха и чувств ответил я. -- Мне показалось, что ты уже был готов, как порядочный человек, договориться. Я должен был на это нажать, правильно? Вот так? Видишь, теперь нажал, -- равнодушным голосом заявил я. -- Зачем спешить? Вон там камера, маленькая, почти не видно, она все записывает, постоянно, -- поправив зеркало заднего вида, уверенным тоном заявил я. -- Сейчас приедет полиция, я остановлю запись, покажу, что ты наговорил… Лучше бы ты написал все-таки. Рон присмотрелся к зеркальцу, вдруг схватил и вырвал его. Провод потянулся и повис, на пол упали только шурупы. Он растерялся, и, схватив провод другой рукой, оторвал его от зеркала. -- Хорошая была камера, -- без всякого осуждения заметил я. -- Долларов пятьсот заплатишь. Давай пиши: «Убедившись, что жена, Лора, достаточно выпила, я добавил примерно сто грамм водки в большой бокал...». Рон задумался, скорчил гримасу, поднял карандаш и стал записывать, что я диктовал. -- Не сто, а меньше... -- хмыкнул он. -- Она бы тогда вообще никогда не встала! Алкоголичка... Приятная соседка на сорок третьей широте Когда-нибудь я напишу большущий, толстенный роман о моей собственной персоне и уверен, книжка через несколько лет, или даже раньше, станет бестселлером. Это будут подробные мемуары Джеймса Хелпера о том, как он прожил жизнь, давая советы другим, страдая и мучаясь сам… Вот, например, история, которая произошла лично со мной, в которой я играл роль обыкновенной заурядной личности, однако при этом проявились все мои наилучшие, а для кого-то, возможно, наихудшие качества... В конце июня 2003 года семья Хелперов завершила сделку покупки большого участка земли под застройку, для летнего отдыха в ста километрах на север от Торонто в районе Дафферин Форест. Прийти к решению приобрести заросшую жесткими кустами, широкими кленами и высокими елками незастроенную землю в этом месте Хелперы смогли после долгих споров, сопровождаемых скандалами, упреками в непонимании потребностей близкого человека, поэтапными взаимными уступками, уговорами, невинными обманами, соблазнами и подкупом. Линда Хелпер, невысокая, бойкая, гордая своим практическим и независимым умом брюнетка лет «до сорока», всегда считала себя очень не глупой, с самого начала настаивала, чтобы в результате всех споров выбор пал на то ранчо, которое продавали в районе курортного центра Вассага-бич, в прекрасном месте, где, кроме знаменитых песчаных пляжей, были расположены приличные рестораны и многочисленные места отдыха, разнообразных развлечений и можно было проводить выходные дни вполне цивилизованным образом. Джеймс, высокий, стройный, спортивного вида мужчина средних лет, имевший дурную привычку смотреть долго, задумчиво сверху вниз на проблему, которую создал другой человек, и, казалось, на самого этого человека, посмотрел именно таким профессиональным образом на свою жену, чем привел ее в неописуемое возмущение, и глубокомысленно заявил, определенно и без всяких извинений, что “такое ранчо, за такие, как у нас получились в прошлом году, деньги на Вассага-бич не купишь”, и если учитывать, что ему лично требуется продолжительный, серьезный отдых, уединение, рыбалка, и “чтобы никто из клиентов не мог побеспокоить и утром требовательно и бесцеремонно прямо из окна за голову растормошить”, остается только взять землю рядом с Вассагой, но в месте диком, безлюдном, не обустроенном. Например, купить два гектара земли, примыкающие к берегу речки, без всяких построек и, соответственно, без никаких удобств. Чтобы показать преимущество жизни в таком, совершенно затерянном на крупной карте Онтарио месте, Джеймс приводил всевозможные примеры, отвлеченные, неприемлемые, словно вычитанные в брошюрке в бюро путешествий: зимой можно ездить свободно по бескрайним полям и лесам на снегоходах, летом на рекреационных мотоциклах по этим же лесам, и, кроме того, на обычном канадском каноэ по речке, а осенью скакать на длинноногих лошадях, которых, как мышей, в этой местности, по запутанным лесным дорожкам роскошного разноцветного осеннего канадского леса. Причем если поговорить с мужем Линдиной сотрудницы-подруги, строителем, и объяснить, что нужно, можно очень дешево построить небольшой летний дом на берегу прекрасной тихой реки в двух шагах, точнее в пятнадцати минутах езды на машине от песчаных пляжей Вассага-бич, тогда все удовольствия совместятся в одном месте, совпадут точки зрения и всем вместе в семье будет очень хорошо. Такие споры обычно происходили с самого утра за завтраком и Линда стеснялась говорить при сыне все, что она думает по поводу объяснений Джеймса. Сын в эти споры не вникал и не пытался занять чью-то сторону. Он любил отца и с детства перенял его манеру думать и решать проблемы. Когда его спросили первый раз, а потом еще и еще, где он сам хотел бы отдыхать летом, Сэм ответил, что ему лично все равно, а главное, чтобы побыстрее победил один из родителей, споры прекратились бы и к концу учебного года какой-то участок с домом или без дома был наконец, куплен. Хелпер выбрал момент, когда не слышала жена, и обратился к сыну приглушенным голосом как можно более по-дружески и на равных: -- Ты принял разумное решение. Однако, видишь ли, это ничего не решает. Либо ты лично поддержишь чью-то точку зрения, либо мы с мамой будем спорить до бесконечности. Смотри, если ты согласишься с моим вариантом, тогда маме будет уже невозможно, просто стыдно спорить с нами двумя, и мы легко, с элементарным численным перевесом быстренько решим, что покупать и куда ехать. Ты ведь всегда говорил, что тоже хочешь большой участок земли, где мы с тобой можем делать каждый, кто что хочет? Сэм согласился с этим и, воспользовавшись случаем, попросил у папы пять долларов. Джеймс с удивлением хмыкнул, задумался, но остался вполне доволен собой и тут же выдал сыну мелкую купюру. Линда тоже не упустила возможность изложить сыну наедине собственную точку зрения: -- Пойми, папа не собирается отдыхать. И никто не будет. Мы с тобой будем мучиться, а он будет что-то строить. Конечно, он вначале наобещает тебе, что вы будете все делать вместе, но потом он будет только ругаться, ты же знаешь, всех отгонять и делать все сам. Когда в итоге все получится ужасно плохо, он будет во всем обвинять только нас... Однако слова умной женщины пропали всуе, поскольку просьба сына о десяти долларах не привела к ожидаемому результату. Мать, всегда баловавшая сына больше, на этот раз была слишком занята собой. Сэм обиделся и встал на сторону отца. Когда убеждения Джеймса, просчеты женской логики и откровенный мужской сговор возобладали, Линда сдалась, согласилась на “убогий участок земли, пустой и без всяких построек и удобств, который весной заливает наполовину вонючая речка”, купила себе два новых костюма: один темный в полоску, а другой светленький, и красивый удобный раскладной шезлонг, на котором собиралась пролежать все лето на своей незастроенной земле, пока будет вынуждена бороться “против тирании прав мужчин не считаться с ценностями женщин”. Джеймс, довольный, что относительно легко утряс семейную проблему в свою пользу и получил желанный участок с выходом на речку, потратив только несколько сотен долларов на покупку жене пары пристойных костюмов, кожаной сумочки, и то со скидкой, а также двух легких летних платьев, стал изучать популярно написанную книжечку, как такому идиоту, как он, построить летний домик типа “сарай” с одним окошком вместе с сыном своими руками. Когда все формальности сделки были завершены, мужчины поехали на участок, чтобы там, как сказал Джеймс, «во всем окончательно разобраться, построить все, что нужно и приготовить будущий гипотетический дом к приезду мамы». У Хелперов было две машины: старый семиместный Понтиак и новая, взятая Джеймсом в лизинг, очаровательная, серебристая Хонда. Джеймс пользовался машинами в зависимости от того, кем он хотел показаться, а Линда, презирая “пылесос”, как она называла “понтиак”, мечтала ездить на красивой новой “хонде”. Джеймс погрузил в “понтиак” три ящика пива, палатку и спальники, лук и стрелы, полный набор метательных ножей, переносной компьютер и зарядное устройство к нему от аккумулятора машины, а также все инструменты из гаража и вместе с сыном отбыл на ранчо, где они должны были прожить одни всю неделю. На выходные Линда пообещала приезжать. В задачу мужчин входило расчистить участок на берегу речки своими силами для дальнейшей застройки, построить сарай преимущественно из своей древесины и потом проследить, чтобы большой летний дом был построен строителями как можно скорее без каких-либо нарушений и лишних затрат. Высадившись на заболоченном, истерзанном берегу небольшой раздольной речки, Джеймс начал извлекать привезенные инструменты и запасы. Бросив на землю плотно сложенный тюк палатки, он вытащил пилу, осторожно подбросил, перехватил за противоположную ручку и положил рядом на землю, потом достал топор и, показывая класс, подкинул вверх, тут же опять поймал, снова подкинул вверх еще выше, следя чтобы топор просвистел в воздухе не больше и не меньше чем целое число оборотов, опять поймал смертельное оружие за древко и нахмурившись, вспомнив, сколько раз он сам ранил руку в детстве, когда только учился жонглировать острыми и колющими предметами, объяснил сыну, что “так баловаться не следует”, что для такой забавы надо уметь это делать и что он сам научит сына когда-нибудь. -- Ты понял? -- спросил сына Джеймс и приказал в заключение: -- Достань одежду из машины. Пора ставить палатку. Настал вечер. Жужжали комары, хотелось пить. Джеймс опрыскал сына и опрыскался с его помощью сам противокомариной жидкостью, пересел ближе к огню, открыл первую банку пива, приложился, попытался оправдаться за то, почему настоял, чтобы купили именно эту землю, и объяснить свою жизнь четырнадцатилетнему сыну... -- Жизнь -- штука сложная. Главное -- иметь хорошую работу и хороший отдых. Если не вместе, то поочередно. Понимаешь? Это все знают. Но отдыхать приходится вместе и тогда даже самые близкие люди спорят, как нужно понимать прилагательное «хороший» в отношении существительного «отдых». Ты это, к сожалению, очень скоро сам поймешь. Знаешь, у меня работа непростая, но интересная… Мне платят мало. Мама за это часто обижается на меня, но что я могу сделать? Я же не плачу себе сам. А вытягивать деньги из клиентов... Я, конечно, могу выполнить такую задачу, но пойми, это так противно! А вот если нам удастся построить это ранчо -- все будет хорошо, а если не удастся, тогда… Сэм не придавал никакого значения оправданиям отца и дальнейшим его рассуждениям, он устал, хотел скорее лечь спать в палатке и встать пораньше утром, надуть лодку и выехать на простор родной речки на рыбалку... Джеймс вдруг почувствовал настроение сына. Он произнес несколько слов еще о трудности своей работы и о том, как собирается построить домик “типа сарай”, но уже без прежнего запала, без пафоса, потом проводил сына в палатку, пожелал крепкого сна, вернулся к костру, открыл новую банку пива и направился на берег реки, где сел в удобном месте и стал наблюдать за ночным миром и луной, плывущей над серебристо-черной рекой. Она светила ярко, бежала сама по себе вверх по камням и изгибам против течения речки и занимала в окружающем мире такое верховное положение, что грех было по-человечески не побеседовать с ней. «Куда спешишь, куда струишься, наперекор всему, ты так уверена, что только ты теперь у нас здесь хозяйка?» -- Джеймс общался с природой по-дружески и воспринимал природные явления и стихии, общаясь на равных, как своих друзей. -- Я хотел сюда попасть? И что? Я тут сижу. Наслаждаюсь миром. Теперь у меня есть земля, где я могу укрыться и никто не будет беспокоить. Завтра утром мы поедем на рыбалку. Сын будет рад... Я всегда, почти всегда хотел быть очень близко к людям, но иногда мечтал уйти куда-то, чтобы никто не смел и не мог меня достать… Джеймс сидел на берегу реки, фантазировал о том, как ему здесь будет хорошо, спокойно и что будет делать завтра. В это время справа, ниже по течению реки, раздались какие-то непонятные, однако явно человеческие голоса, и Джеймс насторожился, прислушался, поставил банку пива на землю и, встав, выгнулся над рекой, держась рукой за ветку дерева. Внизу берег реки, на котором он стоял, изгибался и выступал вперед, так что было видно весь прибрежный отрезок участка, соседствующего с землей Хелперов. Там росли какие-то кусты, дальше от воды -- высокие деревья. Джеймс заметил две короткие вспышки огонька, потом вспыхнул еще один, который горел чуть дольше. Джеймс понял, что к воде подошли двое, один курил сигарету, другой сигару. Судя по голосам, это были мужчина и женщина. Джеймс посмотрел на палатку, где спал сын, даже в свете луны все было там темно, костер был плотно закрыт плоским камнем и угли были совсем не видны. Джеймс решил подойти к границе своего участка, а возможно выйти и на чужой, чтобы понять, кто эти люди и о чем так бесцеремонно и громко говорят, ругаются и спорят среди ночи. Пробравшись ближе, Джеймс понял, что это, скорее всего соседи, они спорили о ребенке по имени Стэф, точнее ссорились, перекручивая, как в стиральной машине, все свое грязное белье. -- Или ты будешь жить со мной на моих условиях, и тогда я буду ездить по своим делам куда хочу, с кем хочу и это не твое дело. Или это тогда твои проблемы и я не гарантирую тебе ничего, -- громко, спокойно, уверенно, без лишних эмоций, говорил мужской голос и, судя по жесткому тону, довольно сильно выпивший. -- Тогда я разведусь с тобой, заберу Стэф и ты нас больше никогда не увидишь. Я скажу в суде, что ты был груб и даже дрался со мной, когда был пьян, -- истерично, пронзительно закричала соседка, голос которой даже на таких тонах Джеймсу все равно понравился. -- И когда я это... бы-бы-бы-был груб? -- беспечным и насмешливым тоном поинтересовался сосед, а его сигара загорелась, как свеча, и, долго и с удовольствием освещала две одинокие фигуры над рекой. -- Все равно когда. Ты был? Был! Я так и скажу, что ты обижал Стэф. И скажу, что это было вчера или сегодня. А потом запугивал, чтобы она молчала... -- Ты такая хитрая! -- без всякого чувства воскликнул сильно подвыпивший спорщик и безжалостным тоном прямо заявил: -- Ты хочешь забрать Стэф, чтобы я свою дочь больше никогда не увидел? Забирай! А я оставлю вас без цента! Так и знай! Ничего тебе не оставлю! Вообще ничего! Только долги... -- грубо и жестко ответил сосед, а сигара стала ярко равномерно вспыхивать, как свет маяка. -- Не надо мне угрожать, когда ты такой пьяный. У нас дом почти выкуплен, половина, во всяком случае, моя, а твой бизнес... Мы как-то проживем без него, не волнуйся. -- А я и не волнуюсь. Это ты лучше... Дом куплен на чьи деньги? На мои. Была у меня прибыль, я платил за дом, понадобились мне деньги, я заложил дом и потратил деньги. Нет у нас с тобой никакого дома! Поняла? Перестань говорить об этом. У нас с тобой есть одни долги. Вот так. И не умничай. Стэф обижал! Ну, напился один раз дома, дурак был когда-то, теперь ничего такого не делаю. Пью и гуляю, где хочу. Что ты ко мне привязалась? -- Ты не мог заложить дом. Половина моя, на нее никто не даст тебе деньги. -- Палавина мая, мая, мая! А ты в прошлом году подписала доверенность? Вот и зря. Теперь будешь умнее. Начнешь экономить свою зарплату, откладывать, и научишься читать все эти бумажки тонким шрифтом быстро, как я. Хе-хе-хе... Джеймс вдруг вспомнил о сыне и подумал, что громкие голоса соседей, которые разговаривали одни в полной тишине и не представляли, как далеко могут разноситься их громкие, скандальные голоса в ночном лесу и по поверхности речки, могут разбудить сына. Он выглянет из палатки, не увидит отца и испугается. Джеймс встал и повернулся, чтобы осторожно побежать назад, как вдруг увидел Сэма, который сидел в двух шагах за ним на корточках и тоже слушал спор. -- Ты что тут делаешь? Ты как сюда попал? -- зашипел Джеймс с удивлением. -- Я даже не слышал тебя. Вот черт… -- Они так дико кричат, как гуси... -- оправдываясь, тоже приглушенным голосом ответил сын. -- Ты зачем прилез? Пошли отсюда! Нечего это слушать. Если будешь подслушивать всякую ругань, ничего хорошего из тебя не вырастет. Дети не должны слушать взрослую дрянь. Пошли спать, давай, поворачивайся назад, двигайся… Ночь прошла тихо, без дальнейших эксцессов. В лесу более уже не раздавались голоса, и сын спал спокойно, но Хелпер долго не мог уснуть, а потом просыпался ежечасно. Свежий воздух, неудобная постель -- тонкий спальник постеленный на раскладушке, -- мысли о странных, отчасти неприятных соседях, которые имели привычку выходить ночью при полной луне на берег реки и ругаться беспощадно, словно кидать метательные ножи в цель в подвале городского дома, -- все это крутилось в голове, порождало уродливые, непонятные сны и неотвязчивые, грустные мысли, не пережив которые, невозможно было уснуть. Джеймс укорял себя, что, покупая землю, не удосужился поинтересоваться, кто соседи, и тут же оправдывался, что никто не мог предположить, что такая проблема может возникнуть на целых двух гектарах земли. Потом Джеймс несколько минут трудился над заключительной сентенцией, которая, как он надеялся, сможет, наконец, погрузить его в сон. Он придумал несколько фраз в форме руководства, которые при случае можно было выдать жене: «Спокойная жизнь и полноценный отдых достигаются независимо от количества гектаров и душевных качеств соседей, а только от правильно спланированного времени отдыха. Нельзя отдыхать в то время, когда рядом предаются отдыху патологически скандальные соседи. Если признать, что долго так отдыхать никакие соседи не смогут, значит всегда каждый наблюдательный, умный человек может выбрать самое удобное и безопасное время для своего отдыха». Джеймс также придумал множество способов, как решить проблему соседей: например, зайти в гости, представиться и по случаю знакомства подарить собаку, потому что всякий обычный нормальный пес никогда не позволит хозяевам кричать, ссориться, ругаться, а всегда громким гавканьем или вытьем легко превратит любую тихую семейную склоку в общественно-бесполезный, непотребный, полный базар. Уснул Джеймс наконец-то после того, когда сообразил, что мужчина-сосед неоднократно повторял, что должен много и часто отлучаться, чтобы заниматься бизнесом, а значит можно надеяться, что его не придется видеть очень часто... нечасто... вообще никогда такого человека не видеть... 2. Ранним утром Джеймс проснулся вместе с сыном, который встал ни свет, ни заря, чтобы выйти в туалет, а уж заодно собраться, надуть лодку и потом поехать с отцом ловить рыбу, как тот вчера пообещал. Сэм, четырнадцатилетний парнишка, интересовался всем чем угодно, пока это не надоедало. Ранчо, точнее огромная “своя” земля на берегу реки, где родители собирались построить летний дом, жизнь в палатке, ночной костер, утренняя рыбалка -- все это так великолепно, что даже жаль тратить время на сон, а нужно успеть пораньше встать, чтобы не опоздать и всем насладиться. Джеймс окончательно проснулся, когда сын стал выбираться наружу по нужде. Широко и долго с наслаждением зевая, чтобы проснуться, он сел на раскладушке, достал телефон, нажал на кнопку подключения к Интернету и, подождав пока все загрузится, просмотрел почту. Он был уверен, что получит письмо от жены и должен будет ответить. Так и оказалось. Выполнив супружескую обязанность и послав Линде ответное послание, нажимая маленькие кнопочки на телефонной трубке, Джеймс сообщил, что он «ОК, а Сэму даже еще лучше». Потом, окончательно проснувшись, вылез из спальника и выбрался наружу. Сэм уже сидел у костра, он сдвинул камень, которым на ночь были закрыты угли, и раздувал огонь, что было сил. Угольки подавали признаки жизни, вяло дымились, но не разгорались. Джеймс прилег рядом и пробормотал поучительно: -- Как ты дуешь! Ритм почувствуй! Если не вовремя -- только загасишь, а если будешь чувствовать пламя, как я, все будет в порядке. Работая над костром, как кузнец мехами, Джеймс, в конце концов, выдул огонек, и, подкладывая сухие тонкие прутики сосновых веток, развел его шире. Пламя весело запрыгало по ним и заплясало как могло выше. -- Ну вот, видишь? Давай работай дальше сам, приготовь чай... -- приказал Джеймс, и, встав, отправился вниз по реке, чтобы уединиться. Утро было прекрасное. Комары не докучали. Хелперы, как первопроходцы в диком лесу, позавтракали, умылись водой из речки, потом разложили и надули лодку, на которой им предстояло отплыть впервые и проверить, как здесь обстоит дело с рыбалкой. Было тепло, безветренно, светило солнце, Хелперы устроились на лодочке, забросили удочки и замерли среди течения реки, надежно зацепившись за что-то на дне пятнадцатифунтовым круглым якорем. Лодка остановилась на изгибе реки, ближе к берегу, в таком месте, откуда был виден низкий широкий дом соседей, устроивших ночью семейную сцену. Берег был пуст, но жильцы в доме очевидно уже проснулись. Казалось, что все время дергались занавески, один раз кто-то откровенно выглянул в окно. Джеймс старался не обращать внимания на проявления чужой, соседской жизни. Сэм первый поймал окунька и с гордостью, но сожалением, держа чуть дольше, чем нужно было, рыбу за хвост, отпустил бедняжку на волю. Это усилило азарт и породило уверенность, что сегодня утром в этой реке удастся отловить действительно большую рыбу. Хелперы не заметили, как к берегу подошла, выйдя из дома, девочка с длинными светлыми волосами в белых шортах и короткой выше пояса майке. Она села на камень, и когда на нее обратили внимание рыболовы, весело закричала: -- Привет! Вы уже что-то поймали? Голос у нее был высокий, чистый и разлетался по воде во все стороны. Джеймс посмотрел на девочку, догадался, кто она и даже вспомнил имя. Девочка Стэф -- так называли ее два вчерашних ночных огонька, родители -- Джеймсу понравилась. Сэм тоже сразу посмотрел на звонкоголосую девчонку, но отреагировал иначе, чем отец. Он сделал то, что, по его понятиям, тот должен был сделать, но почему-то не сделал. -- Тише. Перестань кричать. Мы так не поймаем никакой рыбы. Девочка не смутилась, звонко рассмеялась и, показывая полное пренебрежение к славному мужскому занятию -- ловли рыбы, закричала, казалось, еще громче и веселее, прицепившись и обыгрывая слово “ловить”: -- Если вы рыбу ловите, вот и ловите. Я вам не мешаю. А если вы тут сидите тихо со своими удочками, вы ничего не ловите, а подкарауливаете... Джеймс оценил шутку с ловлей рыбы и подкарауливанием и с любопытством присмотрелся к девочке, а Сэм обиделся и прошипел громко и внятно: -- Я тоже буду так орать, когда ты будешь ловить рыбу... или что-то делать. -- А можно я посижу с вами? У вас есть еще удочка? У нас нет ни одной. Мой папа не любит ловить рыбу, -- закричала девочка. Дверь в дом у нее за спиной приоткрылась и на веранду вышла женщина, посмотрела в сторону реки, и, увидев лодку, дочь, решительно направилась к берегу. Джеймс приготовился встретить ту, которая вчера ругалась здесь на этом самом месте со своим умным и безжалостным бизнесменом-мужем. Теперь он должен был увидеть ее, поздороваться и представиться. Он помнил, что ему понравился голос женщины, не смотря на все неприятные эмоции, которые, по-видимому, тяготили ее. Джеймс, напрягая взгляд, пристально посмотрел на Стэф, веселую, забавную девочку странных родителей, но издали, с расстояния почти в четверть футбольного поля, трудно было непредвзято разглядеть лицо беспокойного ребенка. Джеймс отметил, вспоминая, что вчера спорившие соседи так ни разу не назвали друг друга по имени и только несколько раз повторили имя дочери-подростка. Хозяйка подошла к берегу. Она была, казалось, невысокого роста, худая, в длинном светлом летнем платье. Стэф услышала ее шаги, обернулась и сама первая рассказала маме, что делает, кого увидела здесь и с кем познакомилась. -- Привет! Я Джеймс, мы ваши соседи, купили эту землю, -- пояснил старший Хелпер, показав удочкой на свой берег. -- О, я знаю, рада вас видеть! -- ответила хозяйка громким чистым голосом, который был далеко слышен. -- Меня зовут Аннабель, а это моя дочь Стефани. На этот раз не только голос соседки, но и ее приветливые манеры тоже очень понравилось Джеймсу. Он помахал рукой, ухватился за трос якоря, скомандовал сыну: -- Давай подъедем. К берегу греби. Да положи ты удочку, что ты в нее вцепился!.. -- и, выбирая трос, прокричал в сторону берега. -- Сейчас, подождите минутку! Когда надувная лодка Хелперов причалила к берегу, Джеймс вылез первым, бросил в кусты якорь и, распрямившись, приняв достойный вид, опять поздоровался с соседями. Анна, как назвала себя хозяйка дома, вблизи оказалась молодой женщиной лет тридцати-пяти, явно моложе Джеймса. Она была невысокой, худенькой, подвижной, ее лицо было сухое, без морщин, но со складками, которые становились особенно заметны, когда Анна смеялась. У нее были светлые глаза, зеленые, которые вдруг меняли цвет, что очень удивляло. Джеймс также отметил, что Аннабель была прекрасно сложена -- такими бывают молодые спортсменки, поскольку легкое летнее платье не скрывало узкую талию, высокую грудь и чуть откинутую назад характерную для гимнасток осанку. -- Ваша дочь сказала, что вы не любите ловить рыбу, а мы тут с сыном как раз этим занимаемся. Мы только приехали вчера... -- стараясь скрыть, что соседка ему очень понравилась, но в то же время пытаясь не казаться полным болваном, произнес Джеймс так мужественно, но мягко, как только мог. -- Я не выношу запаха рыбы, и муж ест дома только говядину, -- рассмеялась Анна и добавила: -- Да, он был бы рад вас видеть. Как жаль, что он уже уехал... Джеймс на секунду нахмурился, задумавшись: “Так он уже успел уехать? Как же так? Они вот только ругались, как я никогда ни с кем... Семь часов назад тут была почти смертельная битва...”, -- но тут же обратился к собеседнице, улыбаясь. -- Вы просто не в курсе, как нужно готовить рыбу! -- воскликнул Джеймс. -- Существует очень простая технология. Даже не нужно использовать такие вульгарные средства как лимон и томатный рыбный соус с хреном. Следует положить рыбу на сковородку, позвать мужа и сказать: «Дорогой, ты не мог бы поджарить эту вещь?» Вот и все! Аннабель рассмеялась и посмотрела на Джеймса именно так, как он добивался. В это время Сэмюел Хелпер тоже время даром не терял. Он прижал сумкой удочки, вылез на берег и, посмотрев на Стэф, снова поздоровался. Стэф ничего не ответила на его приветствие и спросила с явным интересом: -- Когда вы начали ловить рыбу? Еще до рассвета? -- А что ты делала утром? -- в свою очередь спросил Сэмюел. -- Ты любишь вставать рано? -- Никогда! Я ненавижу вставать утром! -- воскликнула Стэф. -- А что я могла сделать? Папа должен был ехать по своим делам. Он часто уезжает на целую неделю. Ты что-то поймал? Можешь показать? Сэм смутился и вместе с тем обрадовался, что отпустил маленькую рыбешку, которую поймал первый. -- Только начало клевать, а ты закричала. Ты что действительно никогда не ловила рыбу? -- А можно мне с вами? Я никогда не ловила рыбу... Сэм расхрабрился, бросил взгляд на отца и, набравшись еще больше мужества, уверенно спросил Джеймса: -- Пап, можно мы поплывем? Стеф возьмет твою удочку? Джеймс посмотрел на собеседницу, и не заметил в ней никаких признаков отрицательных эмоций. -- Плывите, ловите рыбку. Только не дергай якорь, и если лодку понесет, не паникуй, не поднимай якорь, а работай веслами и держись ближе к нашему берегу. Дай Стэф свою удочку и попробуй на мою хоть что-то поймать, -- Джеймс тихим голосом дал несколько важных инструкций сыну. Дети вошли в лодку и оттолкнули ее от берега. Джеймс проследил за сыном и подумал с удивлением, что соседка совсем не волновалась за дочь. -- Вы не боитесь за Стэф? -- спросил он. -- Боюсь немного, но она очень хорошо плавает. И потом лучше с ней не спорить... -- тихо ответила Аннабель. Джеймс про себя удивился: «С дочкой ей лучше не спорить, это значит лучше спорить с мужем? Странные женщины, мне их все-таки никогда не понять». -- Вы уже завтракали? Пойдемте в дом, я приготовлю кофе, -- пригласила Анна, а Джеймс, благоразумно не сказав про утренний чай, охотно согласился. По дороге Аннабель расспросила, где они ночуют, есть ли у них трейлер и предложила остановиться у них в комнате для гостей, но Джеймс сказал, что сам бы конечно перебрался в дом с удовольствием, но сын будет против, поскольку целый месяц бредил тем, как они будут жить в палатке. -- Ничего не поделаешь. Я должен жить как настоящий бойскаут. Вы правы, с нашими детьми лучше не спорить! -- воскликнул Джеймс и представил, что бы сказала его жена и бизнесмен-муж Аннабель, если бы узнали, что отряд Хелпера: и отец, и сын остановились на постой в соседнем домике прекрасной хозяйки и ее веселой дочки. Однако идея ему очень понравилась и он с доброй, мечтательной улыбкой вошел в дом. Аннабель вела себя очень просто, она расспрашивала о том, что ей было интересно, показывала дом, готовила кофе и, казалось, относилась к Джеймсу как к приятному гостю и не более. “Но я тоже ничем не показываю, что она мне нравится”, -- подумал Хелпер, которому очень хотелось чуть-чуть пофлиртовать с соседкой, тем более зная, что сердце у нее было свободно. Хелпер привык общаться с женщинами и умел держать дистанцию. Много раз в его работе, когда удавалось кому-нибудь помочь, чувства благодарности изливались на него слишком прямо и откровенно. Джеймс умел избегать всех опасностей подобных ситуаций. Однако поскольку Аннабель не была клиенткой, он вовсе не хотел держаться на дистанции, а напротив, готов был сделать все, чтобы эта милая женщина осталась здесь жить со своей семьей, не рассталась с мужем, а у Хелперов были приятные соседи. Аннабель и Джеймс сидели у широкого окна с видом на речку, пили кофе, следили за лодкой, на которой рыбачили дети, и разговаривали. -- Кем вы работаете? -- спросила Анна и внимательно посмотрела на собеседника, словно пыталась заранее угадать ответ. -- Аабыпфафф... -- нечленораздельно фыркнул Джеймс, разводя руками, лихорадочно думая, что ответить. Ни один из ранее заготовленных для других ситуаций ответов не годился сейчас. -- Я... Такая работа у меня... Не очень... Как бы это сказать. -- Не очень интересная? -- подсказала Анна. -- Ну и что? У меня муж «продает гайки»! -- Анабель рассмеялась. -- Я не знаю, что он продает, я это так называю. Может, он продает не только эти гайки, но и какие-то станки... Я не знаю, как он делает свои деньги. Ну и ладно. -- У меня работа очень интересная, -- возмутился Джеймс, что его не так поняли и приравняли к какому-то “продавцу гаек”, который курит сигары, неделями живет вдали от семьи и вообще бывает очень груб со своей женой, этой легкой, веселой, улыбчивой, умной, очень милой женщиной. -- Я даю советы. Ко мне приходят, рассказывают о себе, просят помочь, я советую, что нужно сделать, и сам это выполняю. Иногда мне помогают другие... -- Очень интересно. Никогда не слышала о такой работе. Вы где? В социальной службе? -- Да, да, в очень социальной... Никакой нормальной зарплаты, никаких бенефитс, а только голова болит от чужих проблем каждый день с утра и до позднего вечера, -- отшутился Джеймс, уже сожалея, что рассказал о себе правду. -- Я поэтому и купил здесь землю, чтобы жить тихо, мирно, без проблем, ловить рыбку и читать книжки... -- Значит вы такие соседи, о которых можно только мечтать, -- улыбнувшись, воскликнула Анна. -- Вы тоже... -- пробормотал Джеймс, также не в силах сдержать выражение искреннего чувства. 3 Чем дольше Джеймс общался с Анной, тем больше она ему нравилась. Они вышли на улицу, сели на скамейку, наблюдая за детьми, болтали обо всем, что угодно, как подружки. Хелпер, конечно, умел когда нужно, разговорить клиента, но на этот раз он даже не пытался применить свои навыки, просто уединенная обстановка жизни на ранчо, солнце, лес, река, удящие рыбу и о чем-то все время спорящие тонкими голосами дети -- все это создавало атмосферу доверия, когда можно было говорить с незнакомым человеком и в то же время словно с самым близким, как с самим собой. Рассказывая о себе, Аннабель несколько раз повторила, что любит рисовать, хотя ни разу не предложила пойти взглянуть на плоды своего творчества, и Джеймс даже подумал, что она не столько любит рисовать, сколько говорить об этом. Но потом Анна рассказала, сколько времени тратит в день на свои акварели, и Джеймс снова повторил сам себе: «Удивительная женщина!» и поспешил показать, что он тоже не чужд изящных искусств. -- Я люблю больше китайскую манеру, когда кисточкой рисуют по мокрой бумаге и в разные стороны разлетаются цвета, как темной ночью звезды взрывов на фейерверке! -- полностью разделяя увлечение соседки, воскликнул Джеймс, который вполне прилично разбирался в живописи. -- Но если бы я сам когда-то стал по-настоящему серьезно рисовать, то не взял бы акварель. Только масло. Я думаю, когда рисуешь, нужно думать, а не передавать свое минутное настроение, поэтому масло лучше, оно позволяет переделать, еще раз сделать другой мазок и оценить со стороны, посмотреть, что получилось... -- А я люблю рисовать то, что я вижу и чувствую. О чем можно думать, когда рисуешь? -- возразила Анна и, заметив, что дети подняли удочки и стали собираться, встала и позвала Джеймса: -- Пойдемте, они уже закончили... Хелпер вспомнил, что приехал сюда не только для того, чтобы вести разговоры о высоком искусстве с соседкой, а должен за три дня к приезду жены построить хоть какой-то домик, иначе жена больше никогда сюда не приедет и ему тоже будет очень трудно бывать здесь. Когда взрослые подошли к берегу реки, дети уже подплыли на лодке и выбрались. Оказалось, что не только старшее поколение успело подружиться и найти общий язык, но и подростки тоже многое узнали друг о друге и успели поделиться многим. -- Ты когда-нибудь стреляла из настоящего лука? -- спросила маму возбужденная дочь, горя глазами, моргая и готовясь бежать куда-то туда в лес, где, как сказал мальчик, у них был лук, стрелы и чучела зверей из соломы. -- Нет, а что? Мы будем стрелять из лука? -- веселым голосом спросила Аннабель, повернувшись к Джеймсу. -- У нас действительно есть лук, стрелы тоже есть, и чучела будут из соломы или веток, но... но этого нельзя делать сейчас, можно только позже вечером или завтра, -- Джеймс с укором, осуждающе посмотрел на сына. -- Ты же хотел вначале построить вигвам! -- напомнил он сыну семейные планы. -- Ой, а можно я буду строить с вами? -- закричала Стэф, которой очень понравилась идея строить «свой» вигвам. -- Нет, нет, нет, -- поспешил ответить старший Хелпер. -- Вначале мы должны срезать деревья... Они будут падать, -- это опасно, это мужская работа. Мы потом тебя позовем, хорошо? -- Но вы будете у нас обедать, ладно? -- спросила Анна так, что вопрос прозвучал как уточнение. Джеймс не нашел в себе сил отказаться, согласился, хотя и понимал, что с этим обедом у них с сыном могут возникнуть проблемы. -- Вы никого не нанимаете? Сами будете строить дом? -- еще раз попыталась разобраться Анна в том, что плохо уяснила. -- Нет, дом мы сейчас не будем строить, только временный, маленький, а большой дом, конечно, приедут строить строители. Но вначале я хочу что-то сделать сам, потому что... У нас в Торонто на сорок третьей широте летом можно жить в самом простом, обычном домике... Мне надо самому срубить деревья и так я сброшу два-три фунта, -- рассмеявшись, объяснил Джеймс, позвал жестом сына и попрощался с дамами. -- Спасибо за приглашение, мы к обеду придем. Вы постучите по кастрюле ложкой, и мы услышим... Когда Хелперы забирались в лодку, Сэм недовольно прошипел едва слышно: -- Мне не нужен никакой вигвам, папа, куда мы? -- Нужен. Ты сам говорил, -- ответил Джеймс. -- Залазь. Послезавтра мама приедет, и что ты ей покажешь? Перестань шипеть и спорить. -- Но ты тоже! -- недовольно и с обидой возразил подросток. -- Перестань спорить! Я сказал. Потом... А то я к черту палатку выкину, и будешь спать у соседей в доме. -- Ну и что? -- спросил Сэм, не сумев оценить степень папиной угрозы. -- Подними якорь. Садись. Поплыли. Я сказал... -- приказал старший Хелпер. 4 Несколько часов, спустя Аннабель и Стэф выходили за дверь и слушали, как выше по течению реки идет безостановочная работа: пилят деревья, рубят топором, раздаются десятки других необычных звуков, которые разносились по лесу во все стороны, как будто бригада плотников строила целый дом или даже несколько. Джеймс действительно работал как профессиональный лесоруб, он сам пилил двуручной пилой толстые сосны и березы, а сын только поддерживал с другой стороны ручку и водил рукой устало и беспомощно. Джеймс сам чистил ствол, отрубая острым топором у основания ветки. Сын оказался плохим, слабым помощником, мальчик думал о девочке Стэф, о том, как они ловили рыбу, что делали, о чем говорили и о чем надо будет поговорить еще при следующей встрече, а отец думал только об одном: «Если я не сделаю крышу, стены, пол, окно и дверь к пятнице, мне здесь больше не жить, мы больше никогда не приедем сюда...». Когда пришло время обеда, со стороны соседского дома раздался осторожный звон посуды, как будто неумелый музыкант взял в руки медные тарелки и проверил, какой у него получается звук, и ударил инструменты друг о друга, но потом, почти сразу же, по лесу разнесся такой звон, что Хелперы поняли -- это подключилась и зовет соседей на обед юная Стэф. Джеймс закричал: -- Мы идем! Одну минутку! -- помахал сыну рукой и наказал: -- Иди, скажи, что я сейчас приду. Понял? -- А ты что? -- спросил Сэм с удивлением, как будто отец тоже должен был все бросить и побежать. -- Скажи, что я сейчас приду. Мне надо переодеться и помыться, -- объяснил Джеймс, закончив работу, и с размаху воткнул в пень топор. -- А я? -- удивленно, обиженно спросил подросток. -- Зачем тебе мыться? Ты сам хотел быть мужчиной! Вот и воняй, как мы. И потом, парень, детский пот не так плохо пахнет. Скажи, что я сейчас буду. Понял? -- резко, но шутливо и с угрозой ответил Джеймс и провел руками по небритым щекам. -- Тебе что, пора бриться? У тебя есть вот такое? Мужчине неприлично показываться с такой щетиной, понял? -- Как пилить деревья нашей пилой, так надо работать вместе, а как потом идти туда, так я должен один, -- проворчал Сэм, споря, но подчиняясь. Джеймс посмотрел вслед сыну, с гордостью отметив, что Сэм даже шутит теперь точно так, как он, его отец. -- Не бойся! Только не съешь все один, слышишь, оставь мне! -- прокричал Джеймс и побежал к реке, раздеваясь. В продуктовом запасе Хелперов, предназначенном на обед, оставались две пачки сосисок в герметической упаковке, сыр, порезанный тоненькими ломтиками, банка куриного супа с вермишелью, Кока-кола с печеньем для Сэма и пиво в банках с маленьким кулечком соленых орешков для старшего Хелпера. Но то, что ждало за соседним обеденным столом -- это был действительно настоящий праздник! Салат, сухой поджаренный хлеб с чесноком, горячая французская картошка на тарелке с кетчупом, толстые дымящиеся куски говядины, поджаренные на специальном тефлоновом гриле, сладкие корзинки из теста с фруктами... и бутылка красного вина посередине. Джеймс положил себе в тарелку салат и понял, что он был купленным -- готовый, размороженный мясной салат из продуктового магазина, говядина была хороша, сухой поджаренный чесночный хлеб горяч, хрустящ, ароматен и вкусен, и красное вино оказалось не дешевым обеденным напитком, а отличным «Каберне Совиньон» урожая 1997 года. Джеймс рассказал, какой они с сыном строят домик, а Сэм показал, как именно они с папой пилят деревья огромной двуручной пилой. Анна, казалось, с интересом слушала, но один раз попыталась перевести разговор на работу Джеймса и уточнить, чем он все же занимается и какие дает советы, но ответа так и не получила. Стэф вдруг вылезла из-за стола, услышав любимую мелодию, включила громче музыку и закричала: -- Хватит все время кушать! Сэмюэль Хелпер первый отреагировал на это: посмотрев на танцующую Стэфани, он вскочил, расставил руки, выпрямился и, двигаясь на месте в брэйкдансе, как-то неестественно заломил руки, замер и опять совершил такое же неестественное, но очень зрелищное, артистическое движение. Джеймс даже не подозревал, что сын способен выделывать такое. Он выставил руки вперед, отвернулся и, смеясь, перекрывая звуки музыки, объяснил Анне: -- Я этому безобразию парня не учил! Я танцую очень редко и только по старинке. Джеймс встал и показал, как умеет выделывать Хелпер-твист. Но очень скоро ему стало не хватать сил, усталость взяла свое. -- Фух, сил нет! -- признался он, сдаваясь. -- Плохой танцор из лесоруба. 5 Идиллическая жизнь закончилась в субботу утром, когда Линда Хелпер остановила серебристую “хонду” на обочине участка, выбралась наружу, открыла настежь багажник и с намерением раскритиковать все, что увидит, направилась к “сараю”, у которого возился муж. -- А где Сэм? -- воскликнула она с изумлением, не видя нигде сына. Джеймс был занят последними доработками уже построенного домика, не обратил внимания на скандальное настроение жены, равнодушно поздоровался и, махнув рукой в сторону речки, объяснил: -- Рыбку ловит на лодочке удочкой вместе с соседской девочкой, очень приятной... А я один практически все это вырубил, очистил и построил. Ну, как? -- спросил он, показывая руками на небольшой домик с одним окном и дверью, который стоял на огромных камнях, как на фундаменте, перед самым спуском к реке. Еще не был постелен пол, и это как раз больше всего огорчало Джеймса, он понимал, что пока пола нет, хвастаться работой перед женой не имеет никакого смысла... Линда домик не одобрила, нашла строение маленьким и «дешевым», раскритиковала за отсутствие навеса, который нужен был широким и длинным, сказала, что она в этом сарае согласна переночевать только одну ночь и потом будет приезжать без ночевки, пока строители не построят нормальный дом со светом, туалетом, кухней, спальней и большой гостиной. Джеймс не стал спорить, пошел к машине, чтобы забрать корзинки с едой, которые привезла хозяйка. -- Делай, как хочешь. Я за эти пару дней прекрасно отдохнул, набрался сил, похудел немного, да и Сэм доволен, -- проворчал он удаляясь. Линда пошла к берегу, и вскоре оттуда донесся ее голос. Она звала сына. Джеймс достал из машины съестные припасы, вещи жены и перенес в палатку. Он понимал, что Линда согласилась купить этот участок земли против своей воли и пока здесь не будет построен нормальный дом, женщина будет всем недовольна, но когда действительно увидел ее раздраженной, придирчивой и, по сравнению с милой, приятной соседкой, словно чужой, ему стало совсем тоскливо. -- Пока не возведем с удобствами дом, не будет на этой земле покоя, -- пророчески пробормотал Джеймс и принялся делать пол. Это была задача непростая: без дисковой пилы одной ножовкой ему было очень трудно четко отрезать и подогнать куски, чтобы щелей на полу не было и снизу не дуло. Он понимал, что работы на полдня, но присутствие жены только мешало. Джеймс не знал, чем занять жену, пока не закончит пол. Вскоре Линда вернулась с Сэмом. Она уже знала все от сына: и то, где и с кем они обедали, и как папа танцевал свой знаменитый Хелпер-твист, и как стреляли из лука, и даже о том, какие фильмы смотрели вечером у соседей. -- Хорошо вы тут устроились! -- набросилась Линда на мужа, заглянув в домик. Джеймс бросил взгляд на жену и ответил, используя близкую ему сейчас лексику: -- Чтобы это узнать, незачем сверлить меня глазами. Ты хотела бы, чтобы мы устроились плохо? -- проворчал Джеймс и опустил голову. -- Что я, по-твоему, должна здесь делать? Идти танцевать с вашими знакомыми? Или купаться в этой грязной реке? Джеймс, который недавно сказал соседке о своей профессии «давать людям советы» и о себе, посоветовал жене: -- Что ты кричишь? Иди познакомься сама, очень милые соседи. Что ты от меня хочешь? Пока мы не построим дом, я не могу отдыхать с утра до вечера. Не мешай мне... -- Мне не нужна никакая соседка. Я приехала сюда, чтобы побыть со своей собственной семьей, а не так, как вы... -- Она очень милый человек. Я не знаю, какой у нее муж, но… она и дочка очень приятные. Послушай, это же так хорошо, если соседи нравятся, -- жалобным тоном беспомощно, уныло, но настойчиво объяснился Джеймс. -- А зачем ты танцевал перед ней свой твист? Чего ты хотел этим добиться? -- показывая, что больше всего возмутило ее как женщину, спросила Линда. -- Я хотел понравиться, -- оправдался Джеймс. -- Ты не знаешь эту семью, они тоже живут очень непросто. Если им сейчас не помочь, они могут вообще отсюда уехать к чертовой бабушке. Я просто отвлекал хозяйку, поверь. Кстати ее зовут Анна. -- Просто отвлекал... танцуя твист. -- А как, по-твоему, я должен был отвлекать? -- возмущенно ответил Джеймс и, почувствовав, что жена наполовину согласилась с ним, поспешил посоветовать: -- Послушай, дай мне спокойно закончить этот домик, возьми купальник, вместе с Сэмом сядьте в машину и езжайте на Вассага-бич. Это пятнадцать минут, не больше. Там вода чистая, теплая и солнышко светит. Отдохните без меня, а я за три-четыре часа закончу пол. Линда задумалась. Идея отдохнуть с сыном на заливе ей пришлась по душе. -- Хорошо. Очень хорошо! -- воскликнула она. -- Мы поедем без тебя и отдохнем прекрасно... а ты строй свой сарай. Если бы ты пошел в нормальную фирму, как я говорила, у нас были бы деньги купить хорошее ранчо с домом. Ты же вечно хочешь жить по-своему. - А какой у меня выход? Я семейный человек! -- шутливым тоном воскликнул Джеймс, чувствуя, что победил жену. -- Я могу только жить или по-своему или, по-твоему. Тут и выбирать нечего! Линда, сдаваясь, бросила убийственный взгляд на мужа. Когда жена с сыном уехали, Джеймс выбрался из домика, широко, вольно вздохнул, достал из палатки сэндвич, банку пива и пошел к реке отдохнуть, отдышаться, перекусить, успокоиться и настроиться на работу. На берегу он сел на бревно, откусил бутерброд, глотнул пива и вдруг услышал знакомые до отвращения ночные голоса, которые опять «вышли» на берег и о чем-то спорили, только сейчас уже было не разобрать ни единого слова. «Вот манера у людей... Неужели так приятно скандалить на свежем воздухе? -- подумал Джеймс. -- Как странно устроена жизнь. Я люблю жену, а мы ругаемся каждый раз, как эти соседи. Мне сейчас приятнее общаться с Анной, но она тоже каждый раз, насколько я успел заметить, спорит до истерики со своим любимым мужем. Я уверен, что они уже так живут долго, многие годы... Может быть, это как-то все компенсирует? Почему так устроена жизнь? Кого любишь, с тем всю жизнь ругаешься, а с остальными дружишь, пока с тобой соглашаются, а если начнутся споры, быстро, резко расстаешься и потом опять ищешь с кем бы другим познакомиться. По-настоящему близкий человек, супруг, -- это тот, с кем хочется ругаться и можно это терпеть всю жизнь, бесконечно. Когда нет сил с кем-то ругаться, значит, он не любимый. Вывод такой: я крепко люблю Линду, а Аннабель, похоже, своего мужа еще крепче!».