|
переводы |
|
|
||
|
Фумихико Маки Пространство японского города и концепция оку (1) (Перевод с английского В. Власкина)
Район Мита, где я живу последние годы, - это холмистое место по токийским понятиям. Ограниченный рекой Фурукава на севере, здесь возвышается холм Оямадаи, склон которого переходит в Митадаи и затем в Таканавадаи. С этих холмов некогда можно было единым взглядом охватить обширное пространство Токийского залива. Курганы здесь - обычное дело, и можно предположить, что человеческие поселения существовали здесь в весьма отдаленном прошлом. Во времена между эрами Канэй и Канбун (1624-1670 гг.) произошло массовое перемещение алтарей и храмов по приказу сегуната Токугава. Эти алтари и храмы, лепившиеся в складках холмов, разделяли значительную долю этой местности с поместьями самураев. Эта часть Токио типична для района, известного как Яманотэ в период Эдо. Сорок лет назад я ходил в начальную школу в этом районе. Сегодня, когда я прогуливаюсь по району Мита, мне на ум приходят его тройственные образы: в настоящем, в мои школьные дни и времен Токугава. Большинство самурайских поместий было разделено одно за другим в прошлом столетии. Однако вдоль дорог среди холмов все еще можно встретить несколько высоких стен. Они - и густая листва деревьев за ними - сохраняют аромат эпохи Эдо. По этой причине создается довольно своеобразное ощущение глубины в полутемных зазорах меж старыми стенами и недавно отстроенными высотными зданиями, втиснутыми между ними. Высота Оямадаи составляет не более пятнадцати метров, а Митадаи - всего лишь около двадцати пяти. И тем не менее, из-за узких вьющихся улочек создается ощущение большей высоты, чем на самом деле. Ответвляясь от дороги по гребню, узкие улицы спускаются в складки холма. Если пойти по этим узким переулкам, то часто откроется вид скрытый, тайный, который никогда себе не вообразишь, пока остаешься снаружи. Здесь путь всегда искривлен, словно его заставляют силой, иногда поворачивая обратно вдоль скалы или неожиданно переходя в каменные ступени. В такой переулок почти не втиснуться на автомобиле, и на каждая его сторона плотно застроена маленькими домами. Эти дома остались в решительно новой высотной застройке Токио последних десятилетий, или скорее, я бы сказал, кажется, они вздыхают с облегчением, что выжили в токийских переменах. Однако это чувство не длится долго: когда узкая тропа наконец почти достигает подошвы холма, неожиданно прямо перед тобой открывается вид бетонных стен грубых высоток, и шум автомобилей и окрестных фабрик вырывает тебя из мира грез, в который ты только что попал в тишине. От гребня холма до его подошвыне более нескольких сотен метров, а перепад высот всего около 20 метров - размера шестиэтажного здания. И тем не менее здесь есть невероятно глубокие пространственные слои (складки) между двумя частями, и становится удивительно, что же создает подобную глубину. Согласно картам, показывающим изменения улиц в этом квартале со времен периода Эдо до наших дней, видно, что сначала здесь были несколько дорог, шедших от периферии квартала в его внутреннюю часть, где располагались алтари, храмы и самурайские поместья. Каждая дорога заканчивалась тупиком или соединялась с другими дорогами, как требовалось в соответствии с подразделением квартала, и наконец принимала ее современную форму. Во многих случаях линиями, определявшими границы этих областей становились контуры, обусловленные топографией, расположением деревьев и курганов, а также этими маленькими переулками. По этой самой причине, пространственные складки, которые я упоминал выше, фактически создаются многослойными границами, обертывающими и взаимосоотнесенными благодаря рельефу, дорогам, оградам, деревьям, стенам и т. д. Образно выражаясь, у меня сложилось впечатление проникновения через слоистую луковицу. Важно понимать, что эти пространственные складки существуют и вне района Яманотэ. Мой офис расположен в районе Нихонбаси, плоском, в отличие от холмистого Яманотэ. Он был коммерческим районом со времен периода Эдо. От Нихонбаси до Нингиочо и Акасичо протянулась полоса осушенной земли, которая часто разрушалась сильными пожарами. Поэтому в плане она представляет собой довольно строгую квадратную сетку. Значительная часть этого места, особенно вдоль главной улицы, в основном, покрыта современными высотными зданиями, как и Яманотэ. Однако если отступить от главной улицы вглубь, как вокруг разбегаются множество узких улочек, плотно застроенных низкими домами. Впечатление "долины меж высоток" здесь подошло бы лучше всего. Между домами имеется лишь невероятно маленькое открытое пространство, и когда приходит лето, здесь часто можно заметить тростниковые занавески на балконах второго этажа. С ярко освещенной улицы нет никакой возможности увидеть, что интерьер затемненных комнат, и тем не менее, если удается заметить какое-то движение внутри, чувствуются типично японские пространственные складки. Даже и сегодня признаешь существование различных и поистине разнообразных пространств, хотя пространства в центре города уступают в разнообразии району Яманотэ. Процесс физического формирования города или сообщества вовлекает коллективную или индивидуальную волю. В отличие от индивидуальных жилищ, здесь работают нормы, формируемые сообществом в течение долгого времени. У этих норм будет большее влияние в структурировании нового сообщества, чем у любого индивида. Конечно, такие нормы могут быть отменены, чтобы дать дорогу другим стандартам перед лицом новых внешних обстоятельств. Однако, когда окидываешь взглядом историю множества городов, оказывается, что не так уж и много норм определяют региональные характеристики и на Востоке, и на Западе. Основные физические схемы [В. В.: patterns - см. прим. 1] сообщества, в сравнении с разнообразием построенных там сооружений, весьма ограничены в числе. Более того, они очень незначительно изменяются по сравнению с такими внешними условиями, как средства передвижения, общественные системы и стиль жизни. Рассмотрим вышеупомянутые примеры Мита и Таканава. Схема (pattern), определяющий основу этих мест, не изменилась со времен периода Эдо, когда средствами передвижения служили только лошади и люди, по сей день, когда появились автомобили, автобусы и метро. Практически единственным видимым изменением было легкое расширение нескольких узких проездов. Сегодня наш город подвержен значительным и доселе невиданным переменам. Ошарашенные калейдоскопом мира, мы пытаемся разобраться с этими изменениями шаг за шагом. В этих условиях по настоящему важно открыть и понять то, что не меняется, или то, что трудно изменить, для того чтобы понять, что мы должны или можем изменить. Поездив по многим городам за границей, я обнаружил многочисленные пласты пространственных складок только в Японии. Это одно из наиболее характерных и редкостных явлений. Мне кажется, японцы всегда представляли, что такое оку (сокровенное пространство) в сердце многослойных плотных пространственных образований, которые я ранее сравнил с луковицей. Японцы преуспели в придании ощущения глубины в относительно узком пространстве, постулируя концепцию оку. В процесс формирования городского пространства некий устойчивый образ проходит сквозь сито местной застройки (communal realization). Память о нем остается на долгие времена и функционирует самостоятельно как коллективное бессознательное сообщества. Оку, которое представляет собой концепцию пространства, присущую Японии, - это прекрасный пример такого образа. Я полагаю, что в будущем для градостроительства существенно понимать существование этого способа восприятия пространства. Итак, я полагаю, что у истока формирования физических пространств в Японии лежит концепция центростремительной пространственной структуры - оку. Как я покажу далее, характеристики такого центростремительно оку и его природа станут яснее, когды мы убедимся существовании центробежного центра в других культурах. Однако прежде чем продолжать, следует больше рассказать об оку или внутреннем пространстве в том, что нас окружает. Оку существует, и оно существовало всегда. Когда я еду на поезде через густонаселенные районы за пределами Токио или Кансая (Западная Япония), едва не касаясь крыш домов или проезжая мимо их дворов, вид деревни передо мною в складках горы вызывает у меня впечатление ракрытого оку, которое, кажется, всегда существовало бы здесь, даже если бы человек и не приложил к этому руку. Ту же самую раскрытость оку можно увидеть и в городах, когда части жилых районов разрезаны здесь и там скоростными шоссе. В западных городах, например в Сан-Франциско, часто увидишь постройки под опорами скоростных шоссе. Эти опоры сами по себе гораздо больше бросаются в глаза, чем в японских городах, и залитые солнцем белые стены постоек под ними выглядят странно, сюрреалистично и даже оптимистично. Само отсутствие оку в этих иностранных городах означает, что невозможно увидеть, что там исходно могло бы иметь место. По сравнению с этим, в японских городах, где общество развивалось с мыслью о временности этого мира, слишком часто увидишь острую и иногда трагическую раскрытость чего-то, что глубоко коренится в местности. Таким образом, проявление оку укореняется в нашем повседневном опыте: оно определяет представление о пространственном положении - чувство места - уникальное для японцев, о чем свидетельствуют такие книги, как Манио-сю (поэтическая антология), Исэ-моногатари ("Сказания о Исэ"), Цурэдзурэгуса (Сочинения о Праздности) и пьесы кабуки периода Эдо. Интересно отметить, что слово оку всегда подразумевает идею окуюки (глубины), когда используется в отношении пространства. Что означает окуюки? Оно подразумевает относительное расстояние или впечатление расстояния в данном пространстве. По сравнению с другими народами, японцы с древних времен жили сообществами относительно высокой плотности, и потому у них имеется чувство, что пространство всегда конечно и интимно (intimate)(2). Отсюда я заключаю, что деликатная склонность японского ума обустраивать относительную разницу в расстоянии на ограниченном пространстве существовала с давних времен. Иначе было бы трудно объяснить оттенки значения окуюки. Только предположив соотносительное оку в мастшабе ста или даже десяти метров и представив процесс, требующийся для организации этого оку, можно понять многослойные пространственные складки, характерные для японского ощущения пространства. Если мне будет позволено обобщить, попытка создания таких пространственных складок определяет японское ощущение космоса. В то же время понимаешь, что оку подразумевает нечто абстрактное и глубокомысленное. Это эзотерическая концепция, и следует признать, что оку используется не только для описания пространственных конфигураций, но также и для выражения психологической глубины - нечто вроде духовного оку. Далее можно заметить, насколько японский язык изобилует прилагательными, производными от оку. Среди пространственных концепций, можно начать с очевидных выражений вроде окудокоро, окугучи (задний ход), окуясиро (внутренний алтарь), окуяма (горные ложбины) и окудзасики (внутренний покой) и продолжить выражениями, подтверждающими подобные отношения в обществе: окудэн (скрытые тайны искусства), окуги (тайные принципы) - они невидимы, но скрытно существуют; и далее: окунойн (внутренний двор), окугата (жена аристократа или человека благородной крови) и ооку (женский двор в замке Эдо) - эти слова подразумевают скрытое, но влиятельное положение в обществе.
Оку в разновидностях жилья Можно яснее разглядеть, что оку обладает определенным пространственным положением и статусом в нашем обществе, если изучить различные формы оку, проявляющиеся в разновидностях жилища на протяжении всей японской истории. Они берут начало в естественной окружающей среде, где оку проявляется в горах и лесах, а также в садах японского стиля, которые представляют собой перенос естественного мира в миниатюрный рукотворный мир. А узкие задние улицы городов позволяют нам увидеть, что оку приобретает здесь еще более ясно определенное место и значение. До Второй мировой войны мы встречали в нашем городе множество домов, которые, с некоторыми вариациями в плане, в общем, имели гостиную для приема посетителей, жилую комнату для членов семьи и часто задние покои (окудзасики), предназначенные для приема особых посетителей или для главы семейства, часто с семейным алтарем в углу. Обустроить три вида общественного пространства на ограниченном пространстве [В. В. sic!] - задача сама по себе интересная. Однако представляет гораздо больший интерес наличие окудзасики, которое, с одной стороны, довольно интимное, а с другой - становится общественным в церемониальном смысле. Соединение оку самурайского поместья и оку купеческого дома, оно показывает сложность и двусмысленность японских концепций территории. Заметьте, что эти три типа общественного пространства не отражают ясным образом общественную иерархию. В противоположность ощущению обращенности наружу, которое возникает, если войти в западную гостиницу через главную дверь, когда заходишь в японский постоялый двор, охватывает ощущение глубины из-за ображенности вовнутрь, воплощенной в манере организации пространства. Эта пространственная направленность существует и поныне в обыкновенных маленьких домах. Она не остается лишь пространственной концепцией, а пронизывает и более абстрактные социальные структуры через коллективное бессознательное общества, делая таким образом концепцию оку универсальной. Отчего же понятие оку с древности развивалось в японской культуре? Местность вдоль тихоокеанского побережья Японских островов, особенно область протянувшаяся от Кюсю до Канто (Токийская равнина), где поселения возникли на очень раннем этапе истории, отличается относительно мягким климатом. Более того, она богата водой и растительностью, что характерно для зоны широколиственных вечнозеленых лесов, и соответственно природа этой местности весьма разнообразна. Одна из общепринятых теорий гласит, что естественная философия, свойственная японцам, выросла в подобной окружающей среде. Однако, это случилось лишь после эры Яей (Yayoi, 200 г. до н. э. - 250 г.), а до этого наши предки жили собирательством и охотой в горах. В эру Яей по мере постепенного развития культивации риса вид жилища сменился на дом равнинного стиля и произошло примечательное явление: разделение деревни и гор, в котором деревня была обиталищем людей, а горы были особенным местом. Тут-то и возникло представление о инаковом мире гор, и горы стали царством вне сферы деятельности обычных людей. Горы постепенно приобрели большую величественность и до известной степени стали священными. Они стали запретными областями, что привело к религиозной структуре с естественным отношением к горам самим по себе как объектам веры и поклонения. Это было началом религии синто, сплава анимизма и шаманизма и, в то же время, основой народных верований. Точно так же, как Юичиро Коцзиро указывает в своем исследовании японских сообществ, я нахожу эту исходную схему (pattern) в деревенских общинах - где поля и дома образуют поселение на фоне гор - весьма важной, поскольку она ярко подчеркивает наличие оку. Такая деревня часто выстроена линейно вдоль шоссе у подножия горы, господствуя над клетками рисовых полей вокруг нее. Перпендикулярно оси деревни [, вытянувшейся вдоль дороги,] устанавливается религиозная ось, соединяющая алтарь у подножия горы и окумия (удаленный алтарь), отступивший глубже в горы. Здесь можно сказать, что впервые оку было освящено в форме направления. Вышеупомянутая схема (pattern) и есть основа для формирования того, что можно увидеть повсеместно в сельской местности, где на некотором расстоянии от дороги имеется алтарь среди небольшой рощицы. Постройка окумия глубоко в горах, куда люди обычно не забираются, утверждает идею важности невидимого места - или его подразумеваемого существования. По этой причине до окумия можно добраться только по вьющейся горной тропинке. Эта схема (pattern) резко контрастирует со стереотипом западного общества, где церковь, символ средоточия веры, выстроена так, чтобы ее было видно. В дальнейшем я еще вернусь к этому. Если мое рассуждение верно, нас следует заключить, что концепция оку существовала в наших общинах с весьма далеких времен. С одной стороны, оку было иным миром, однако в то же время, оно никогда не было чем-то отчужденным от повседневной жизни народа. Примерно в седьмом веке началась эра, когда окуяма (местность глубоко в горах) стали объектом эстетического наслаждения. Многие горы в Японии с первого же взгляда производят впечатление мира и покоя, что еще лучше видно на расстоянии. Возможно, следствием этого стала идея устраивать миниатюрные горы и потоки в садах, которая могла возникнуть естественным образом только в природной среде, богатой подобной мягкостью. Лишенные деревьев и зелени, суровые горы Индии и Испании или же гора Кинабалу на севере Борнео, темная и гротескная со своей плоской вершиной, не подталкивают к идее создания миниатюрной яма (горы) в саду. конечно, для японцев горы были не только источником оку. Говорят, что в архаическом японском (кого) слово оку происходит от оки (в море). Нобуо Оригучи, японский литературовед, высказывает теорию, что изначально веровали, что боги пришли с моря. Если подразумевать под оку обиталище бога, то логично заключить, что и у гор, и у моря есть свое собственное оку, своя собственная глубина. Однако, если бы это был бог монотеистической религии, вероятнее всего, оку не стало бы таким распространенным аспектом японской жизни. Признавая, что леса и земли, а также горы обладают особенной значительностью для японцев, мы можем затем утверждать вездесущий характер оку. В горах, почитаемых как святыни (представляющие субстанцию бога), можно заметить множество общих характеристик, например, такая гора может быть покрыта лесами, на ней могут произрастать прекрасные рощи, или она может иметь круглую форму, словно курган. Даже и на равнинах небольшие холмы, заросшие деревьями и несколько возвышающиеся над местностью, независимо от своего размера пользуются особенным отношением со стороны крестьян. Круглые курганы, которые еще встречаются неподалеку от Токио, покрыты деревьями с густой листвой и следуют образцу (patterned) естественных гор. Часто обнаруживаешь крохотный алтарь, неприметно устроенный в таком месте. Весьма вероятно, курганы были первыми искусственными символическими объектами в Японии. Такеси Умехара, известный историк, говорит, что они были первыми в Японии символами, напоминающими башни. Интересно заметить, что такому символу власти уже была предана видимость естественного объекта. Часто возвышенность понимается как месо, где положено жить духу (земли), а деревья с густой листвой придают естественную глубину, позволяющую укрыть этого духа. Например, это можно увидеть миниатюрном алтаре, сооруженном в возвышенном углу домашнего садика и посвященном домовым богам. Этот процесс - поклонение духам земли - представляет собой символизацию тонких оттенков, созданных природой, таких, как небольшие изменения в топографии, наличие деревьев, виды, влажность и т. д. В "Раннем ландшафте в японской литературе" ("Primary Landscape in Japanese Literature") Такео Окуно много раз указывает на факт, что вплоть до ранней эры Сева ярко выраженные следы культа земли можно было найти в небольших алтарях и каменных идолах (хотокэ), а также в каменных монументах, рассеянных здесь и там в полях той части района Яманотэ, где он рос. По его мнению, в углу свободного надела остается пространство, в значительной степени наделенное народной фантазией почти магическими элементами, которые постепенно вливаются в поверья большего круга в удзигами (божеств-покровителей). Это наблюдение показывает, что до недавнего времени, а возможно, даже и по сей день японским городам присуще подобное внутреннее качество сельскости так, что они почти представляют собой огромные деревни. Окуно говорит, что свободный участок в городе - это не просто невозделанная земля, а скорее, священное табуированное место со скрытым качеством внутреннего пространства - оку. В противоположность бодрому естественному вдоль тихоокеанского побережья, у японской истории земель самих по себе имеются некоторые темные стороны. Присущее японцам отношение к бичикэй (тонким (subtle) формам земли) подтверждается приверженностью, часто ненормально упорной, к земле самой по себе. Множество форм поклонения земле, богатых легендами и историями, постепенно пронизали коллективное бессознательное нашего общества. Этот настрой постепенно утерял свое мифическое наполнение в современную эпоху с ее совершенно другой социоэкономической структурой, однако продолжает существовать. Пространству как закрытому святилищу (private sanctuary) придано ритуализированное положение сокровенного пространства или оку. Я не знаю другой страны, где люди питали бы преданность земле и, в то же время, не уважали неизменность построек на ней. Кажется, что пространство представлено землей, а не символизировано постройками. Оку и центр Любой, кому доведется попасть в старинный европейский город, особенно небольших размеров, заметит, что примерно в его центре церковь и официальные учреждения формируют наиболее важную и наиболее тесно сконцентрированную группу крупных построек. В отличие от замка в японском городе под его защитой (castle town), который, скорее, изолирует себя от остальных зданий, эти постройки и весь квартал интегрированы в нормальную жизнь горожан и в то же время непреклонно утверждают свою власть над остальным городом. Церковь часто увенчана взмывающим в высь шпилем, и ее присутствие можно заметить в любой точке города. Хотя в наши дни большинство людей не придает башням никакого значения, кроме значения ориентира, в старые времена они значили гораздо больше. В старину к городу относились как к упорядоченному космосу, отделенному от окружающего его хаоса. Шпиль церкви как космический столп был центром и символом города и обеспечивал сообщение с небесами. Прежде чем на земле появились города, деревья, горы и т. д. использовались в качестве столпов мироздания. В соответствии с исламской доктриной, наисвятейшим местом является Кааба в Мекке; для христиан это холм Голгофа, где был распят Иисус. Как я уже упоминал, постройкой храмов и башен в городе люди символизировали идею, что город есть центр мира. Я не говорю, что в пространстве европейского города нет оку. Однако когда вводится идея единообразия, идея оку в японском смысле становится несостоятельной и уступает место более универсальной и легкой для понимания концепции центра. Таким образом, центр, в отличие от оку, должен быть открытым и видимым. Он должен быть визуально драматизирован, подобно шпиль церкви на вершине холма, который, кажется, упорно стремится достичь небес. Эту идею центра можно увидеть не только в Западном мире, в котором в итоге правят религии пустыни, но также и по всему Китаю и Южной Азии. По этой причине интересно задаться вопросом, когда и как наши предки, которые почитали горы и священные деревья как сакральные - как поступали и другие народы - отклонились на путь, отличный в своем существе. Наши предки не абсолютизировали горную вершину в одном отношении. Окуяма - это нечто, что следует почитать с расстояния, но близлежащим горам также придавался статус священности, соотнесенный со структурой горной деревни. Во многих случаях японцы устраивали свои города и деревни меж двух гор или, временами, в долинах. Гора сама по себе должна была служить обиталищем бога, который бы их защищал. Здесь ясно обнаруживается отличие японских идей, которые находят основу глубоко в горах, а не на вершине. В результате, в Западном мире идея центра (такого как горная вершина) воспроизводилась в городах, храмах и башнях, в то время как в Японии гора отражена в курганах, садах и т. п., всегда передавая природу оку (oku-ness), а не центрированности. Конечно, запросто можно спорить, что в вечнозеленом поясе трудно было строить деревни на холмах, густо покрытых лесом. Гораздо легче было строить у подножия горы вдоль долины рек, чтобы получить удобный доступ к воде. Однако вместо того чтобы приводить эти аргументы с утилитаристской точки зрения, следует отнестись к ним как к обогащающим и усиливающим элементам формирования основополагающей народной концепции пространства. Центр, определяя положение космической оси, подчеркивает существование вертикали, подразумевающей связь между землей и небесами. Так родилась "башенная" культура, и множество религиозных построек подчеркивают такую вертикаль, дабы продемонстрировать свое достоинство и величие. Когда стоишь перед гигантским готическим собором, прежде всего чувствуешь переполненным ощущением вертикальных размеров, которые переходят всякие границы человеческого измерения. Войдя через низкую и массивную дверь, находишь полутемное помещение и видишь пространство, заключенное в вышине сводом, смыкающимся из четырех углов, где падающий через витражи свет создает ощущение бесконечного восхождения. Ощущение драматизировано здесь, просчитанное до мельчайших подробностей, играя на человеческой физиологии и чувствах. Оку подчеркивает горизонтальность и ищет своего символизма в невидимой глубине. Поэтому храм, конечная точки маршрута, - это объект, на который надо смотреть, а не помещение, в которое надо войти. Балки крыши, вероятно, символизируют священные деревья, а терраса опоясывает священные колонны. Сам храм тихо стоит, скрытый деревьями. Глубоко в горах само существование храма скрыто туманами, спускающимися время от времени сверху; так что посетителя затягивает в состояние мудзе (мира иллюзии и непостоянства). Недостаток центрированности и вертикальности в японской архитектуре можно увидеть яснее всего в отношении к пагодам. можно даже разделить культуры разных народов на две группы: имеющие башни и не имеющие таковых - скажем, Япония. В Японии, вероятнее всего, не было башен ни в какой форме, пока они не были привнесены из Китая в середине VI века как символ буддистской цивилизации. Концептуализации пространства в Китае, хотя он и расположен на Востоке, давным давно присуща центрированность и вертикальность в манере, которая ближе западным и среднеазиатским моделям. Таким образом, китайское ощущение пространства обладает существенным качественным отличием от японского. Когда башни были принесены в Японию, они стали всего лишь элементам для создания гармонии внутри храмового комплекса, утеряв их мощь и порыв ввысь. Это можно видеть, например, в башне храма Хорю-дзи. Умехара комментирует, что башня Хорю-дзи напоминает стоящего человека. Бошня здесь не что иное, как всего лишь акцент, делающий вклад вертикальности в создание так называемого японского равновесия. Оку - это исходная точка (ментальный оселок) в сознании народа, который созерцает и создает его, и то же самое происходит с невидимым центром; или точнее, это средство, произведенное духом и климатом, которые отрицают абсолютные объекты и символы, такие как понятие центра. Оку - это центр, который те, кто с ним связан, могут устроить свободно, поскольку он не обязательно должен быть виден другим. Следует признать, что складки - одна из архитектурных схем (patterns), присущих Японии - постепенно развились именно из подобного восприятия. Во многих случаях оку не несет в себе кульминации как конечный пункт назначения. Скорее, драму и ритуал находишь в процессе движения к нему. Значение имеет не абсолютная высота или объем, а репрезентация достижения цели. Путь к храму или алтарю поворачивает и изгибается, легкие различия угла зрения и наличие деревьев открывает постоянно меняющиеся виды. Это конструирование переживания пространства во времени. Тории (ворота) алтаря - это еще один пример церемонии достижения [цели]. Среди названий японских городов и улиц многие интимно связаны с природными сценами. Здесь тоже видны следы формирования культуры, глубоко укорененной в земле (land). Ребенком родители как-то взяли меня к алтарю Мейдзи или Исэ, и я был разочарован резкой пустотой и ничтожеством (nothingness) объектов поклонения, когда мы наконец их достигли. Я ощутил то же самое смутное разочарование, когда я открыл оматори (заклинательную) открытку, полученную у алтаря во время праздника осени, обнаружив там лишь чистый лист бумаги. Оку - это ни что иное как концепция схождения к нулю. Исчезает ли оку, когда оно становится видимым? Или оно рассеивается? Японская культура на протяжении всей своей истории никогда не испытывала полного уничтожения в истинном смысле. Постройки всегда были чем-то, что легко построить заново, и поэтому не обязательно было придавать зданиям постоянство. Каждый раз, когда я смотрю на открытый для обозрения храм или алтарь, я вспоминаю сцену, которую я видел более десяти лет наза в Сэнт-Луисе, городе на Среднем Западе Соединенных Штатов, построенном в бассейне Миссисиппи примерно в XVIII веке. В середине XX века центр города пришел в упадок и превратился в трущобы, в большинстве своем заселенные чернокожими. Во время моего визита в соответствии с масштабным планом реконструкции должны были снести двадцать или тридцать кварталов вблизи центра. Обычным следствием подобного проекта был снос церквей наряду с жилыми домами того района. Однако, в отличие от протестантских церквей, католическим, похоже, удавалось выстоять в окрестных переменах. На той ничейной земле католическая церковь, оставшаяся в одиночестве, но стоявшая гордо, производила хорошее эстетическое впечатление, которое не имело ничего общего с масштабом дизайна здания. Я до сих пор ясно помню, что она производила впечатление силы посреди разрушения, которое было в разительном контрасте с грустным видом японских алтарей, выставленных на обозрение. Я привожу две иллюстрации, "Площадь" Де Кирико и "Атагоситакодзи" из "Ста знаменитых видов Эдо" Хиросигэ. Они символически выражают различие между образами города в двух культурах. Подробные объяснения вряд ли требуются. Дж. Де Кирико "Площадь" (Piazza)
Структура оборачивания (wrapping) на местности (обертывание (envelopment) в отличии от демаркации) Различия между оку и центром становятся еще яснее, если сравнить различия в концепциях места и его соответственной территориальной структуры. Для пустынных народов основная схема (pattern) градостроительства описана выше как сакрализация места, установление центра посредством космической оси, установление порядка в окружающем хаосе. Для пустыннх народов пустыня, где они кочевали, была подобна Эгейскому морю для древних греков. Оба они были полны неизвестных страхов и опасностей. Поэтому , чтобы построить город, который был бы убежищем от подобных опасностей и в то же время представлял бы собою рай на земле, требовался не только центр, но так же и демаркация от окружающих территорий. Когда в Греции строился город, греки устраивали цереманию определения пределов города, придавая самим городским стенам сакральное значение. Мы могли бы также предположить, что в цивилизации, где формированию города предпосылается существование центра, строительство городских стен было необходимым актом. Следует также учитывать важность фата, что формирование более детальной схемы (pattern), подразделявшей территории внутри города, было рациональной волей людей. Милет с его ясно выраженной структурой прямоугольной решетки (gridlike), якобы построенный Гипподамом в V в. до н. э. и скученный вокруг возвышенности (tuftlike) горный город средневековой Европы имеют различную схему (pattern). Первый представляет собой город-государство, сообщество свободных граждан, тогда как второй очевидно проявляет в своей конструкции иерархический порядок религиозно структурированного общества. Тем не менее, каждый из них соответственно обладает своим фиксированным центром и границами; в обоих случаях сущностью города было установление конечной единицы в бесконечной протяженности пространства. Более того, существовал порядок, созданный организацией размеченной территории. Итак, несмотря на различия в своей социально-политической структуре и физической схемы (pattern) на местности, между ними можно установить структурное взаимнооднозначное соответствие. План Милета По сравнению с этими принципами градостроительства, японское градостроительство основано на совершенно другом подходе. Как уже упоминалось, при структурировании города наши предки всегда признавали конечную природу земли. Многие осмеливались расположить город в долине, несмотря на положение, географически невыгодное для обороны. По той же причине искусственная граница довольно редка для японских городов, по сравнению с иностранными. Вместо установления центра люди старались найти нечто неопределенное как основу территории, и операциональный принцип формирования территории должен был обернуть (envelop) это основополагающее "нечто". Этот процесс оборачивания (enveloping) представляет собой скорее пассивный, чем активный принцип, в противоположность процессу демаркации, а также обладает большей гибкостью в формировании, в зависимости от природы оборачиваемого (enveloped) объекта. Несколько лет назад мне выпала возможность побывать на выставке традиционных японских оберточных материалов и упаковки в Нью-Йорке. Я был поражен обилием традиционных оберточных материалов и методов упаковки в Японии. Там были фуросики, носи, миногаса, натто; лист для оборачивания рисовых пирожков с вишней и т. д. Я не знаю другой культуры, которая бы так насыщенно аккумулировала настолько прекрасные и функциональные системы оборачивания (wrapping), приспособленные к широкому разнообразию содержания и формы оборачиваемого. Мне кажется, что принцип "внутреннее пространство - оборачивание" (inner space - envelopment), "оку - обертка" является, в противоположность принципу "центр - демаркация", исключительно японской концепцией конструирования территории. Разумеется прямоугольная сетка (grid), в общем, использовалась в плоских частях города в период Эдо. Однако эти сетки отличаются от милетских, которые внутренне согласованы в старании поддерживать единую систему координат даже в двух частях города, разделенных морем. С другой стороны, в плане японских городов такие природные условия, как топография или вид, легко разрушают формальное геометрическое согласие, устанавливаемое прямоугольной сеткой (grid). Например, в районе Фудзимичо одна ось сетки ориентирована в направлении вида на гору Фудзи, создавая несоответствие с осями сеток соседних частей города. Другими словами, концептуально Фудзими не представляет собой часть бесконечно простирающейся прямоугольной сетки, а скорее, он идентифицируется как некоторая область, определяемая несколькими кварталами, характеризующимися тем, что оттуда возможно созерцать гору Фудзи, что представляет собой акт оборачивания (enveloping). (Отсюда происходит и название района.) Хэйанкио (древний Киото) - это один из немногих примеров японских городов, смоделированных по образцу планировки китайских городов-крепостей. Изумительно, как он постепенно изменял свою структуру на более японский стиль с течением лет. Во-первых, если рассматривать город как единое целое, то часть, построенная по так называемой системе дзебе, не обладает полной независимостью, как в китайских образцах. Окружающие стены отсутствуют и Расемон (врата) или Судзакумон имели, скорее, символическую роль как места прибытия в город, а не контрольные пункты прибывающих и уезжающих. Постройка дворца Сиракава за пределами прямоугольной сетки (grid) концептуально сместила центр. Более того, общее оку определялось для жителей в направлениях многочисленных алтарей, храмой и обособленных дворцов, рассыпанных по окрестным горам. Когда убеждаешься в в существовании этих многочисленных источников оку, конструкция прямоугольной сетки (grid) Киото на уровне образа растворяет свои границы, которые формально должны быть жесткими, в туманных окрестностях. С другой стороны, хотя сетчатому делению города самого по себе удалось остаться неизменным в течение 1200 лет бурной истории, рост населения стал причиной большего подразделения. Рассеяние сетки наружу, исчезновение центрального фокуса и уплотнение внутренней части города можно понять, как мы видели, только в предположении существования оку и снаружи и внутри города. Поэтому Киото приобрело образ города гораздо более высокого порядка, чем простая пространственная структура города-крепости, но с другой стороны, его исходная схема вобрала в себя многочисленные влияния. В Эдо (Токио) даже плоские области изменяли свою схему (patterns) под влиянием обстоятельств. поэтому территориальные перемены посредством оборачивания (envelopment) гораздо более очевидны, особенно в районе Яманотэ, природа и топография которого гораздо разнообразнее. Дороги на холмах и переулки в долине как средства достижения основы формулировки территории ясно проявляют функции оборачивания (envelopment). Как я упоминал в начале статьи, для того чтобы создавать минимально возможные помехи оборачиваемой (enveloped) области, узкие непересекающиеся переулки, ответвляющиеся от внешних дорог по границам района, сохраняют оку в этой местности. В результате, эти узкие вьющиеся дороги совершенно отличаются по концептуальной структуре от вьющихся дорог в городах-крепостях средневековой Европы, хотя на первый взгляд, их схема (patterns) и может показаться довольно схожей. Поэтому в прямоугольных ли сетках (grids) или в нерегулярных сетях (networks) японский город всегда остается японским городом, а европейский - европейским. Пара структурных императивов "центр - демаркация", в отличие от "оку - оборачивание (envelopment)", выражает отличие, лежащее в основе территориальной структуры двух цивилизаций. Сейчас я наконец подхожу к возможности обсудить - с помощью концепции оку - концепцию ба (места), свойственную этим двум культурам. Люди, живущие в центричной (center-oriented) цивилизации, привержены философии, что лишь рукотворное (made) обладает абсолютным существованием, в то время как пространство по своей сути бесформенно и бесконечно. Об этом свидетельствует схема территориальной структуры, навязанной бесконечно простирающимся пространством (пустыни, пустоши, моря): космическая ось - центр - граница - демаркация. Я уже говорил, что японские города сохраняют в себе деревни земледельческого общества. По этой причине и социальные структуры и обычаи деревни переносятся в города. Я думаю, японские города выросли из почвы, а не были сконструированы как попытка отделения абстрактных пространств (с их постройками), как это произошло в городах европейских. Для японцев земля - это нечто живое. В основании этой идеи покоится чувства глубокого уважения к земле, основанное на ее почитании - чувство, глубоко укорененное в народных поверьях. С этой точки зрения, оку - это исходная точка, идентифицирующая сааму землю, а не нечто возведенное в качестве центра. Японцы не очень сопротивляются, когда надо снести старые постройки. Вероятно, это происходит потому, что дом - это не более чем временный объект в мире сущего. С другой стороны, японцы очень сильно настроены против разрушения существующих колодцев или курганов. Когда Кукай переместил храм на горе Койя, он совершил ритуал для умиротворения духа земли. Говорят, что и по сей день это место идентифицируется с тем духом. Как упоминалось выше, оку в различных формах жилища представляет собой ни что иное, как особый статус, приданный внутренним пространствам в то время, когда концепция оку стала универсальной. Люди искали истока существания земли: не было ли оку его символом? Поэтому многочисленные источники оку существуют городах и деревнях. Город понимают как территориальную группу, которая оборачивает (envelops) многочисленные места оку, иногда общественные, иногда частные. Города развивались как совокупность многочисленных территориальных социальных единиц, которые оберегают оку, а не как место с абсолютным центром для группирования. По меньшей мере до начала нынешнего столетия [В. В.: XX в.] японские города поддерживали этот принцип в своей структуре. В настоящее время японские города переживают беспрецендентную модернизаци и растущую плотность население. Целью этой статьи не является ни обсуждение того, что происходит в Японии с оку и склонностью к нему в ходе нынешних перемен, ни догадки о том, что случится с ним в будущем. Как заметил французский социолог Морис Хальбвахс (Maurice Halbwachs - В. В.: Буду благодарен, если кто-нибудь подскажет мне французское произношение этого имени, а пока перевожу его на немецкий манер.), город - это место коллективной памяти. Вот и я хотел бы указать, что при планировании города необходимо понимать образную характеристику культуры, укорененной в коллективном бессознательном сообщества. Как архитектору, который в известной степени вовлечен в современное градостроительство, мне не избежать этого вопроса в будущем. Похоже, я мог бы изложить несколько сценариев, включая пару апокалиптических. Проблема в том, чтобы разобраться, в каком отношении к действительности состоит каждый из этих сценариев. В одному случае, постоянное уплотнение в городах будет и дальше заставлять съеживаться и так уже поврежденную природу и вести к дальнейшей потере чувства места, укорененного в земле (land); таким образом оку будет рассеиваться даже там, где оно уже обнажено. Оку будет становиться более изолированным; например, оно станет зажатым в одном углу жилого здания и перестанет быть частью общественного оку, которое некогда существовало в центре Токио или в районе Яманотэ. При другом сценарим развития нынешнего положения дел можно попробовать хотя бы частично восстановить оку, чтобы вернуть его городским пространствам, используя пока еще небесполезные старые и новые языки пространства. В настоящий момент я не уверен, какого рода формы это примет. Однако когда цель становится ясной, будет открыт и путь к ее достижению. История японских городов выразительно учит нас, что желаемые качества простанства следует находить не только в его протяженности, но также и в создании глубины.
Комментарии (1) Эта статья была опубликована под названием Japanese City Spaces and the concept of Oku на английском языке в пятом номере журнала "Японский архитектор" (The Japan Architect) за 1979 год. В примечании к статье сказано: "Это сокращенный перевод статьи, озаглавленной Nihon no Tochi-kukan to Oku, опубликованной в декабре 1978 года в редакции Sekai." В заключительном примечании сказано: "Эта статья содержит множество цитат из исследовательского отчета, опубликованного на грант Toray Science Foundation в январе 1978 года. Отчет был подготовлен Фумихико Маки, Морикадзу Сибуя, Юкитоси Вакацуки, Хидетоси Оно, Токихико Такатани и Масахару Кокусика. Английский текст статьи, подготовленный Фумихико Маки представлен здесь без редакторской правки по настоянию автора." Последнее замечание оправдывает мой перевод статьи с английского с точки зрения аутентичности идей, выраженных в английском варианте. По той же причине я оставил как есть и некоторые стилистически сомнительные места, скажем, повторения слов. Что касается иллюстраций к оригиналу статьи, к сожалению, мне представляется возможным привести здесь только некоторые из них. В основном, статья написана разговорным языком, поэтому при переводе практически не возникает проблем с терминами. Слово pattern ("структура", "конфигурация", "схема") в статье переведено как "схема", однако во всех случаях оставляю в скобках английское слово, поскольку его богатые коннотации значительно отличаются от нашей "схемы" и перекликаются с многочисленными современными теориями в западной философии, науке, технике и, особенно, в самой архитектуре (ср. например Common Pattern Languages Кристофера Александра - Christopher Alexander). (2) Слово intimate в английском варианте статьи означает "интимный", "близкий", а также "глубокий". В русском "близкий" не отражает глубины, а "глубокий" не отражает близости, поэтому я использовал "интимный". |
|
|
||
|
© Fumihiko Maki and The Japan Architect 1979 Translation © Vsevolod Vlaskine 2004. Web-page © Vsevolod Vlaskine 1998-2004 |