Коммунизм это не программа для осуществления или принуждения других к её осуществлению, а социальное движение. Те, кто разрабатывает и защищает теоретический коммунизм не обладают преимуществами перед другими кроме более ясного понимания и более строгого выражения; как и другие, кто не особенно заинтересован в теории, они чувствуют практическую потребность в коммунизме. У них нет никаких привилегий; они не являются носителями знания, которое приведёт в движение революцию; но, с другой стороны, они не боятся стать “лидерами”, объясняя свои позиции. Коммунистическая революция, как и любая другая, является продуктом реальных потребностей и условий жизни. Проблема в том, чтобы пролить свет на существующее историческое движение.
Коммунизм – это не идеал, который следует реализовать: он уже существует, не как общество, а как усилие, задача, к которой нужно готовиться. Это движение, которое пытается упразднить условия жизни, определяемые наёмным трудом, и оно упразднит их путём революции. Дискуссия о коммунизме не является академической. Это не дебаты о том, что следует сделать завтра. Это интегральная часть целой серии непосредственных и далеко идущих задач, среди которых дискуссия есть лишь один из аспектов, попытка достичь теоретического понимания. С другой стороны, задачи могут выполняться легче и эффективнее если ответить на вопрос: куда мы движемся?
Мы не будем опровергать компартии, различные направления в социализме, ультралевых и т. п., чьи программы просто модернизируют и демократизируют все существующие характеристики современного мира. Дело не в том, что эти программы не являются коммунистическими, а в том, что они являются капиталистическими.
Объяснения в данном тексте происходят не из желания объяснять. Их бы не существовало в данной форме и какое-то количество людей не собралось бы для того, чтобы разработать и опубликовать их, если бы противоречия и практическая социальная борьба, раздирающие современное общество, не продемонстрировали бы формирование нового общества в чреве старого, заставляя людей осознавать это.
Если взглянуть на современное общество, становится ясно, что для того, чтобы жить, большая часть человечества вынуждена продавать свою рабочую силу. Все физические и интеллектуальные способности, существующие у человеческих существ, в самой их личности, должны быть приведены в движение для производства полезных вещей, их можно использовать только для продажи в обмен на зарплату. Рабочая сила является товаром, таким же как все остальные. Существование обмена и наёмного труда представляется нормальным, неизбежным. И всё же для введения наёмного труда понадобилось насилие, сопровождавшееся социальными конфликтами. Отделение работника от средств производства, ставшее повсеместным, принятое как таковое, стало результатом долгой эволюции, и его можно было достичь только силой.
В Англии, в Нидерландах, во Франции, начиная с 16 века, экономическое и политическое насилие экспроприировало ремесленников и крестьян, репрессировало нищих и бродяг, наложило на бедных наёмный труд. В 20 веке, между 1930-м и 1950 гг., Россия должна была принять трудовое законодательство, включавшее высшую меру наказания, чтобы организовать переход миллионов наёмных крестьян к индустриальному наёмному труду за несколько десятилетий. Эти вроде бы нормальные факты: что у человека нет ничего кроме его рабочей силы, что для того, чтобы жить он должен продавать её предприятию, что всё является товаром, что социальные отношения вращаются вокруг обмена, на деле являются итогом длительного и насильственного процесса.
Посредством своей образовательной системы и своей идеологической и политической жизни, современное общество прячет прошлое и нынешнее насилие на котором покоится эта ситуация. Оно прячет своё происхождение и механизм, позволяющий ему функционировать. Всё кажется результатом свободного контракта, в который индивид, в качестве продавца рабочей силы, вступает с фабрикой, цехом, или офисом. Существование товара кажется очевидным и естественным феноменом. И всё же оно периодически вызывает большие и малые катастрофы: товары уничтожаются ради сохранения их стоимости, существующие мощности не используются, при этом не удовлетворяются элементарные потребности. Два столпа современного общества, обмен и наёмный труд, являются не только источником периодических и постоянных кризисов, но также создали условия, при которых другое общество становится возможно. Самое главное, они стимулируют большую часть современного мира на бунт против них и реализацию этой возможности: коммунизма.
По определению, любая человеческая деятельность социальна. Человеческая жизнь происходит только в группах, в различных формах объединений. Воспроизводство условий жизни с самого начала является коллективной деятельностью: как воспроизводство самих людей, так и воспроизводство средств существования. В самом деле, человеческое общество характеризует тот факт, что оно производит и воспроизводит материальные условия своего существования. Некоторые животные используют орудия труда, но только человек производит свои орудия труда. Между индивидом или группой и удовлетворением потребностей стоит посредничество производства, работы, которое постоянно модифицирует свои способы действий и преобразует окружающую среду. Другие формы жизни - пчёлы, например – сами создают свои материальные условия, однако, по крайней мере насколько их изучил человек, их эволюция стоит на месте. Труд, по контрасту, является постоянно изменяющимся подчинением и освоением окружающей среды человеком. Отношение человека к “природе” это также система отношений между людьми и зависит от их производственных отношений, точно так же, как идеи, что они производят, их способы постижения мира, зависят от производственных отношений.
Изменению деятельности сопутствует изменение социального контекста, в котором она происходит, т.e., системы отношений между людьми. Производственные отношения в которые вступают люди не зависят от их воли: каждое поколение имеет дело с техническими и социальными условиями, оставшимися от предыдущих поколений. Но их воля может изменить их, в тех пределах, которые допускает уровень материальных производственных сил. То, что люди называют “историей” ни к чему не стремится: историю творят люди, но только в той степени, какую позволяют данные им возможности. Это не значит, что за каждым важным изменением в производственных силах немедленно и автоматически следует соответствующее изменение в производственных отношениях. Если бы это было правдой, не было бы революций. Новое общество, порождаемое старым может проявиться и одержать победу только путём революции, уничтожая все политические и идеологические структуры, которые до тех пор позволяли выживать устаревшим производственным отношениям.
Наёмный труд, когда-то был формой развития, но он больше ей не является; долгое время он был лишь препятствием, даже угрозой самому существованию человечества.
Что следует осветить, за материальными объектами, станками, фабриками, трудящимися, которые там каждый день работают, вещами которые они производят, это социальные отношения, управляющие ими, а также их возможную и необходимую эволюцию.
Сначала человечество жило в относительно автономных и разбросанных группировках, в семьях (в самом широком смысле: семья группирующая всех людей одной крови), в племенах. Производство состояло в основном в охоте, рыболовстве и собирании. Товары производились не для потребления после обмена, после их выставления на рынке. Производство было напрямую социальным, без посредничества обмена. Община распространяла то, что производила в соответствии с простыми правилами, и все получали напрямую всё, что она им давала. Не было индивидуального производства, т.e. разделений между индивидами, воссоединяющимися только после производства через промежуточное звено, обмен, а именно, сравнивая различные товары производимые индивидуально. Решения по своей деятельности принимали (их диктовала группе необходимость) и осуществляли все вместе, и её плоды делили между собой все.
Многие “примитивные” коммуны могли скапливать излишки и ни о чём не бепокоиться. Как отмечал М.Салинс, период нехватки часто означал изобилие, со множеством свободного времени – хотя это “время” имеет очень мало отношения к нашему. Исследователи и антропологи отмечают, что поиск пищи и её складирование занимали достаточно маленькую часть дня. “Производственная” деятельность была частью глобального отношения к группе и её окружающей среде.
Большинство человечества, как мы знаем, перешло от охоты-собирательства к сельскому хозяйству и начало вырабатывать излишки, которыми коммуны начали обмениваться.
Этот круговорот мог быть достигнут только посредством обмена, т.e., принимая в расчёт, не на умственном уровне, а в реальности, то, что есть общего в различных товарах, которые перемещаются из одного места в другое. Продукты человеческой деятельности обладают только одной общей чертой: они являются результатом определённого количества энергии, как индивидуальной, так и социальной. Именно абстрактный характер труда не только производит полезные вещи, но также поглощает энергию, социальную энергию. Стоимость продукта, независимо от его пользы, является количеством абстрактного труда, который она содержит, т.e., количеством социальной энергии необходимой для его производства. Поскольку это количество можно измерить только временем, стоимость продукта является, временем, социально необходимым для его производства, а именно средним показателем для данного общества в данный момент его истории.
С ростом своих потребностей и деятельности, коммуна производит не только продукты потребления, но также товары, продукты обладающие как потребительской стоимостью, так и меновой. Вначале появляется коммерция между коммунами, затем она проникает внутрь их, порождая специализированную деятельность, ремёсла, социальное разделение труда. Сама природа труда изменяется. С отношениями обмена, труд становится двойным трудом, производя и потребительскую и меновую стоимость. Работа больше не интегрирована в тотальность социальной деятельности, но становится специализированной сферой, отдельной от остальной индивидуальной жизни. То, что индивид делает для себя и для группы отделено от того, что он делает для обмена на товары из других коммун. Другая сторона этой деятельности подразумевает самопожертвование, ограничения, трату времени. Общество становится многосторонним, оно разделяется на разных участников, занятых отличными друг от друга ремёслами, а также на трудящихся и нетрудящихся. На этой стадии коммуна уже не существует.
Коммуне нужны отношения обмена для развития и удовлетворения своих растущих нужд. Но отношения обмена уничтожают коммуну. Благодаря им люди начинают рассматривать друг друга, и самих себя, только в качестве поставщиков товаров. Использование продукта, который я произвожу не интересует меня более; я заинтересован только в использовании того продукта, который я получу в обмен. Но для человека, который продаёт его мне, это второе использование не имеет значения, потому что он заинтересован только в потребительской стоимости, которую я произвожу. То, что является потребительской стоимостью для одного есть лишь меновая стоимость для другого и наоборот. 1 Коммуна исчезла в тот день, когда у её (бывших) членов остался интерес друг другу только в той мере, в какой они были материально заинтересованы друг в друге. Не то, чтобы альтруизм был движущей силой примитивной коммуны, или должен быть движущей силой коммунизма. Просто в одном случае движение интересов объединяет индивидов и заставляет их действовать сообща, в то время как в другом оно индивидуализирует их и вынуждает бороться друг с другом. С рождением обмена в коммуне, труд перестал быть реализацией потребностей путём коллективности и стал лишь средством приобретения удовлетворения своих потребностей у других.
Развивая обмен, коммуна пыталась ограничить его. Она пыталась контролировать или уничтожать излишки или установить строгие правила контроля за распространением товаров. Но обмен в конце концов одержал триумф. Там, где ему это не удалось, общество перестало быть активным и в конце концов было сокрушено вторжением торгового общества.
Когда товары не производятся раздельно, когда не существует разделения труда, нельзя сравнивать соответствующую стоимость обоих товаров, поскольку их производят и распределяют сообща. Момента обмена, когда измерено рабочее время производства обоих продуктов и произведён соответствующий обмен этими продуктами, ещё не существует. Абстрактный характер труда появляется только когда этого требуют общественные отношения. Это может произойти только тогда, когда, по мере технического прогресса, для развития производственных сил становится необходимо, чтобы люди специализировались в различных профессиях и обменивались своей продукцией друг с другом, а также с другими группами, ставшими государствами. С этими двумя предпосылками стоимость, среднее рабочее время, становится инструментом измерения. В корне этого феномена лежат практические отношения между людьми, чьи реальные потребности развиваются.
Стоимость появляется не из-за того, что это удобное средство измерения. Когда общественные отношения в примитивной коммуне сменяются усложнёнными и более многогранными отношениями, стоимость становится незаменимым посредником в человеческой деятельности. Неудивительно, что среднее общественно необходимое рабочее время следует использовать в качестве нормы измерения, поскольку на данной стадии труд является основным существенным элементом в производстве богатств: это единственный элемент присущий различным специальностям: все они обладают качеством потребления определённого количества человеческой рабочей силы, независимо от способа, которым используется эта сила. В соответствии с абстрактным характером труда, стоимость представляет собой его абстрактность, его общий и социальный характер, помимо всех характерных отличий между предметами производимыми трудом.
Экономический и общественный прогресс развивает эффективность человеческой организации и её способность связывать компоненты трудового процесса – в первую очередь рабочую силу. Затем появляются различия (и противостояние) между трудящимися и не-трудящимися, между организаторами работ и их исполнителями. Первые города и великие ирригационные проекты были рождены из этого роста производственной эффективности. Коммерция становится специфической деятельностью: теперь появляются люди, зарабатывающие на жизнь не производством, а посредничеством между различными сферами деятельности отдельных производственных единиц. Большая часть продукции является лишь товарами. Для использования на практике их потребительской стоимости, их способности удовлетворять потребности, их надо покупать, они должны возмещать свою меновую стоимость. Иными словами, хотя они и существуют в качестве материальных и конкретных предметов, с точки зрения общества их не существует. Человек не обладает правом использовать их. Этот факт показывает, что товар является не просто вещью, но в первую очередь единицей общественных отношений, управляемых определённой логикой, логикой обмена, а не удовлетворения потребностей. Потребительская стоимость теперь не просто поддерживает ценность. Производство становится сферой, отличной от потребления; работа становится сферой отличной от нерабочего времени. Собственность является юридической оправой разделения видов деятельности, между людьми, между производственными единицами. Раб является товаром для его владельца, который покупает человека, чтобы он работал на него.
Существованию посредничества на уровне организации производства (обмен) сопутствует существование посредничества на уровне народной организации: государство становится незаменимым в качестве силы, объединяющей элементы общества, в интересах правящего класса. Консолидация становится необходимой из-за уничтожения последовательности первобытной коммуны. Общество вынуждено поддерживать свою плотность, создавая и лелея в себе это учреждение.
Обмен становится видимым и конкретным с зарождением денег. Абстракция, стоимость, материализованная в деньгах, становится товаром и демонстрирует тенденцию к независимости, к отстранённости от своего происхождения и от того, что она собой представляет: от потребительской стоимости и реальной продукции. По сравнению с простым обменом: количество x продукта A против количества y продукта B, деньги позволяют добиться универсальности, в которой можно приобрести всё за какое-то количество абстрактного рабочего времени, кристаллизованного в деньгах. Деньги являются рабочим временем абстрагированным от труда и получившим конкретность в устойчивой, измеримой, транспортабельной форме. Деньги видимы, даже ощутимы, это проявление общего элемента во всех товарах – не в двух или нескольких товарах, но во всех возможных товарах. Деньги позволяют их владельцу управлять чужим трудом, в любое время и в любой точке земного шара. При помощи денег можно избежать ограничений времени и пространства. Тенденция к универсальной экономике проявляется в некоторых больших центрах от античных времён к средневековью, но ей не удаётся достичь своей цели. Отступление империй, их гибель, иллюстрируют собой цепь неудач. Только капитализм, начиная с 16 века, но главным образом в 19-м и 20-м вв., создаёт необходимую основу для устойчивой универсальной экономики.
Капитал является системой производственных отношений, которые устанавливают совершенно новую и крайне эффективную связь между живым и мёртвым (накопленным предыдущими накоплениями) трудом. Однако, как и при зарождении обмена, подъём капитала является не решением или планом, а последствием реальных общественных отношений, ведущих к качественно новой ступени развития в некоторых западноевропейских странах в период после средневековья.
Торговцы, накопили огромные суммы денег, в разных формах, и усовершенствовали систему банков и кредита. Стало возможным использовать эти суммы: были изобретены первые станки (текстильные) и тысячи бедняков (бывших крестьян или ремесленников) утративших свои средства производства, были вынуждены принять новую систему производственных отношений: наёмный труд. Накапливались предпосылки, аккумулированный труд в форме станков (а позже фабрик). Этот мёртвый труд должен был приводиться в движение живым трудом тех, кто не смог реализовать подобное накопление сырьевых материалов и средств производства. До тех пор, обмен не был ни мотивом, ни регулирующим средством производства. Одна коммерция, простое товарное производство (в противоположность капиталистическому товарному производству) не могла обеспечить стабильности, устойчивости, требуемой социализацией и консолидацией мира. Это было достигнуто капиталистическим товарным производством, причём средства достижения этого заключались в производстве, которым оно завладело.
Раб не продавал свою рабочую силу: его владелец сам покупал раба и заставлял его работать. При капитализме, живой труд приобретается средствами производства, которые он приводит в движение. Хотя роль капиталиста и незначительна, она довольно вторична: "капиталист является таковым только в качестве функции капитала", лидера общественного производства. Что важно это развитие мёртвого труда живым. Делать вложения, накапливать – таковы девизы капитала (приоритетная роль тяжёлой промышленности во всех т.н. социалистических странах не является ни чем иным, как признаком развития капитализма). Однако, цель капитала не в том, чтобы накапливать потребительские ценности. Капитал умножает фабрики, железные дороги и т.д., только для накопления стоимости. Капитал в первую очередь является суммарной стоимостью абстрактного труда, кристаллизованного в форме денег, финансового капитала, акций, облигаций и т.д., которые он стремится увеличить. Сумма x ценностей должна давать x + прибыль в конце цикла. Для того, чтобы повысить свою стоимость, ценность приобретает рабочую силу.
Подобные товары довольно специфичны, поскольку их потребление создаёт потребность в труде и отсюда новую стоимость; в то время как средства производства не производят иной стоимости кроме своей собственной. Поэтому использование рабочей силы производит дополнительную стоимость. Происхождение буржуазного богатства находится именно в этой прибавочной стоимости, в этом различии между ценностью, создаваемой трудом наёмного трудящегося и стоимостью воспроизводства его рабочей силы. Зарплата лишь покрывает расходы на это воспроизводство (средства к существованию для работника и для его семьи).
Из данного анализа легко заметить, что самый насущный факт заключён не в присвоении прибавочной стоимости капиталистом, как отдельной личностью. Коммунизм не имеет ничего общего с той идеей, что рабочие должны частично или полностью возместить себе прибавочную стоимость, по простой и очевидной причине: некоторые из ресурсов должны быть использованы для обновления оборудования, для нового производства и т.д. Дело не в том, что горстка людей забирает непропорционально большую долю прибавочной стоимости. Если этих людей уничтожить, в то время как система остаётся той же, часть этой прибавочной стоимости будет отдана рабочим, а остальное будет вложено в коллективное и социальное оборудование, социальную защиту и т. д.: фактически это программа левой, включая официальные компартии. Вообще, логика ценностной системы всегда имеет итогом развитие производства для максимального повышения стоимости. Пока основой общества является механизм колеблющийся между двумя процессами, процессом реальной работы и процессом повышения стоимости, стоимость господствует над обществом. Изменения, привнесённые капиталом заключаются в завоевании производства и социализации мира, начиная с 19 века, со всеми его индустриальными заводами, транспортными средствами, складами и быстрой передачей информации. Но капиталистический цикл удовлетворения потребностей это лишь косвенный продукт, а не движущая сила всего механизма. Целью является повышение стоимости: удовлетворение потребностей является в лучшем случае средством, т.к. всё, что производится должно быть продано.
Предприятие является местонахождением и центром капиталистического производства; каждое индустриальное и сельскохозяйственное предприятие действует в качестве пункта сбора суммарной стоимости, стремящейся к повышению. Предприятие должно получать прибыль. Здесь опять закон прибыли не имеет ничего общего с действиями нескольких "крупных" капиталистов, и коммунизм не означает избавления от нескольких толстых, курящих сигары, людей в цилиндрах с лошадиных скачек. Значением обладают не индивидуальные доходы получаемые капиталистами, а ограничения, ориентация наложенная на производство и на общество этой системой диктующей как работать и что потреблять. Вся демагогия о богатых и бедных лишь затемняет смысл проблемы. Коммунизм не означает отнятия денег у богатых, или их раздачи бедным революционерами.
Конкуренция происходит между различными предприятиями: все борются друг против друга на рынке, каждый стремится получить монополию на рынке. Мы показали как различные аспекты человеческой деятельности отделяются друг от друга. Отношения обмена увеличивают разделение общества по профессиям, которое в свою очередь помогает развитию товарной системы. Однако, как это можно видеть до сих пор, даже в развитых странах, на селе например, не существует реальной конкуренции между различными видами деятельности, отчуждёнными друг от друга, но стабильно разделёнными между булочником, сапожником и т. д. Капитализм это не только разделение общества на различные профессии, но прежде всего перманентная борьба между различными компонентами индустрии. Любая суммированная стоимость существует только по отношению к другим. То, что идеология называет эгоизмом и борьбой всех против всех, есть незаменимый элемент того мира, в котором человеку приходится бороться за возможность торговать. Так экономическое насилие и, как его последствие, вооружённое насилие являются интегральными частями капиталистической системы.
Конкуренция обладала положительными эффектами в прошлом: она нарушила ограниченность феодальных устоев и корпоративных ограничений, позволив капиталу заполонить собой мир. Теперь она стала источником разорения, ведущим либо к развитию бесполезного или разрушительного производства, при котором быстрее осуществляется повышение стоимости, либо к затормаживанию важного производства, если спрос и предложение находятся в конфликте.
Конкуренция является разделением производственных систем на автономные центры, являющиеся конкурирующими полюсами (punkte), каждый из которых стремится к росту своей суммарной стоимости. Ни "организация", ни "планирование", ни любой другой вид контроля не сможет довести это до конца. Государственная власть и "народная власть" равно неспособны решить эту проблему. Движущей силой конкуренции является не свобода индивида, и даже не свобода капиталиста, а свобода капитала. Она может жить только пожирая себя. Форма уничтожает своё содержание, чтобы выжить как форма. Она уничтожает свои материальные компоненты (живой и мёртвый труд) для того, чтобы выжить в качестве суммарной стоимости, повышающей саму себя.
Все конкурирующие капиталы обладают определённой нормой прибыли. Но капиталы движутся от одной отрасли к другой, в поисках наивысшей возможной нормы прибыли. Они движутся к самой прибыльной отрасли, игнорируя остальные. Когда эта отрасль перенасыщена капиталом, её прибыльность уменьшается и капиталы движутся к другой отрасли (эта динамика видоизменяется, но не упраздняется, путём установления монополии). Итогом этого постоянного процесса становится стабилизация нормы прибыли по отношению к среднему доходу, в данном обществе в определённый момент. Любой капитал стремится к вознаграждению, в соответствии не с реализуемой им нормой прибыли на своём собственном предприятии, а со средним социальным доходом, в пропорции к суммарной стоимости вложений в предприятие. Поэтому не отдельный капитал эксплуатирует своих работников, а весь капитал эксплуатирует весь рабочий класс. В движении капиталов, капитал в действии демонстрирует себя в качестве социальной силы, господствующей над всем обществом, обретая таким образом последовательность несмотря на конкуренцию, противопоставляющую его самому себе. Он унифицируется и становится социальной силой. Это относительно однородная тотальность во всех её конфликтах с пролетариатом или с другими капиталистическими (национальными) элементами. Он организовывает отношения и потребности всего общества в соответствии со своими интересами. Этот механизм существует в каждой стране: капитал основывает государство и нацию против других национальных капиталов, но также против пролетариата. Противостояние капиталистических государств превращает войну в окончательное средство разрешения проблем конкуренции между национальными капиталами.
Ничего не меняется пока производственные единицы стремятся к увеличению своей суммарной стоимости. Что происходит когда государство “демократическое”, “рабочее”, “пролетарское” и т. д..) берёт все предприятия под свой контроль, сохраняя их в качестве предприятий? Либо государственные предприятия подчиняются закону прибыли и стоимости и ничего не меняется, либо они ему не подчиняются, не уничтожая его, и тогда всё идёт неправильно. 2
Внутри предприятия организация рациональна: капитал навязывает рабочим свой деспотизм. Вне его, на рынке, где все предприятия встречаются, порядок существует только в качестве постоянного и периодического подавления беспорядков, сопровождаемых кризисами и разрушениями. Только коммунизм может уничтожить этот организованный хаос, уничтожая предприятие, как отдельную единицу.
С одной стороны капитал социализировал мир. Всё производство является результатом человеческой деятельности. С другой стороны, мир остаётся разделённым на конкурирующие предприятия, которые пытаются производить то, что выгодно, и производят, чтобы продать настолько много, насколько возможно. Каждое предприятие стремится повысить ценность своего капитала в наилучших возможных условиях. Каждое их них стремится производить больше, чем способен принять рынок, продавать всю свою продукцию и надеется, что только конкуренты пострадают от перепроизводства. 3
В результате происходит развитие деятельности посвящённой способствованию торговли. Непроизводительные работники, занятые ручным и интеллектуальным трудом, распространяющие ценности, растут в числе по отношению к работникам производящим ценности ручным и интеллектальным трудом. Данное распространение не является физическим перемещением товаров. Транспортная индустрия производит реальные ценности, поскольку простой факт перемещения товаров из одного места в другое повышает их стоимость, соответствует реальному изменению их потребительской стоимости: в результате товары доступны в других местах помимо того, где они производятся, что конечно увеличивает их полезность. Распространение соотносится со стоимостью, а не с физическим перемещением. Предмет в действительности не перемещается, к примеру, если его собственник меняется пока он остаётся в том же складе. Путём этой операции, его купили и продали, но его потребительская стоимость не изменилась, не увеличилась. В случае с транспортировкой дело обстоит иначе.
Проблемы вызываемые куплей и продажей, реализацией стоимости продукта на рынке, создают сложный механизм, включая кредит, банки, страхование и рекламу. Капитал становится чем-то вроде паразита, поглощая большую и растущую часть общих ресурсов общества расходами на управление стоимостью. Бухучёт, являющийся необходимой функцией в любой развитой социальной организации, стал теперь разрушительной бюрократической машиной, наводняющей общество реальными потребностями вместо того, чтобы помогать их удовлетворению. В то же время капитал всё больше концентрируется и централизуется: монополия снижает проблемы перепроизводства в то же время всё более ухудшая их. Капитал может выйти из этой ситуации благодаря периодическим кризисам, которые временно разрешают проблему внося поправки в спрос и предложение (только платёжеспособный спрос, т.к. капитализм знает только один способ распределения продуктов: купля и продажа; его не заботит если не удовлетворяется реальный спрос (потребности); фактически, капитал вырабатывает недопроизводство по отношению к реальным потребностям, которые он не удовлетворяет).
Капиталистические кризисы это более, чем товарные кризисы. Это кризисы привязывающие прозводство к стоимости таким образом, что стоимость управляет производством. Это можно понять при их сравнении с каким-нибудь докапиталистическим кризисом, до 19 века. Уменьшение сельскохозяйственного производства происходило из-за плохих урожаев. Крестьяне покупали меньше промышленных товаров, таких как одежда, и промышленность, которая всё ещё была очень слабой, попадала в затруднительное положение. Эти кризисы основывались на естественном (климатическом) феномене. Но торговцы спекулировали на зерне и держали его в хранилищах, чтобы повысить его цену. В конце концов там и здесь вспыхивал голод. Само существование товаров и денег является условием для кризисов: происходит разделение (материализованное во времени) между двумя операциями – куплей и продажей. С точки зрения торговца и денег стремящихся к увеличению своего объёма, купля и продажа зерна являются двумя раздельными операциями: период времени между ними определяется только суммой и ставкой ожидаемой прибыли. В период, разделяющий производство и потребление, умирали люди. Но в данном случае меркантильная система действовала только в качестве ухудшающего фактора в кризисе причинённом естественными условиями. В подобных случаях, социальный контекст является докапиталистическим, или контекстом слабого капитализма, как в странах вроде нынешних Китая и России, где плохие урожаи всё ещё оказывают сильное воздействие на экономику.
Капиталистический кризис, с другой стороны, является продуктом вынужденного союза стоимости и производства. Взять автомобилестроителя. Конкуренция вынуждает его повышать производительность и получать максимальную выгоду через минимальные вложения. Кризис возникает, когда накопление происходит без достаточного уменьшения в расходах на производство. Тысячи автомобилей могут сходить с конвейера каждый день, и даже находить покупателя, но их производство и продажа недостаточно повышают стоимость этого капитала по сравнению с другими. Поэтому компания рационализирует производство, делает больше вложений, приходит к потере прибыли от количества продаваемых машин, обращается к кредиту, слияниям, правительственному вмешательству и т. д., и в конце концов производит так, как если бы спрос должен был увеличиваться вечно, теряя при этом всё больше и больше. Кризисы лежат не в истощении рынков, не в излишне щедрых увеличениях зарплаты, но в падении прибыли (в которое делает свой вклад борьба рабочих): в качестве суммарной стоимости, капиталу становится всё труднее повышать собственную стоимость по отношению к средней норме.
Кризисы демонстрируют не только то, как связь между потребительской и меновой стоимостью, между полезностью и обменной способностью продукта, распадается на мелкие осколки. Они не только доказывают, что логика этого мира заключается в потребности увеличения суммарной стоимости, а не в удовлетворении потребностей людей – и не в обогащении капиталистов, как говорят вульгарные критики капитализма. Важно их отличие от докапиталистических кризисов. Они проистекают из неизбежной потребности (например, из-за плохого урожая) лишь ухудшенной меркантильными отношениями. Современные кризисы демонстрируют, что у них нет неизбежного рационального основания. Их причина более не естественна; она социальна. Присутствуют все элементы промышленной деятельности: сырьевые материалы, станки, рабочие, но они не используются – или используются лишь частично. Это не просто предметы, материальные объекты, но общественные отношения. Вообще, они существуют в этом обществе только если стоимость объединяет их. Это не “промышленный” феномен; он происходит не из технических требований производства. Именно через систему общественных отношений, весь производственный комплекс, и фактически вся общественная структура (поскольку производство захватило общество) управляется меркантильной логикой. Единственной целью коммунизма является уничтожение этой торговой логики, с последующей реорганизацией и преобразованием всего общества (см. ниже).
Сеть предприятий – как центров и инструментов стоимости – приобретает власть над обществом. Человеческие потребности всех видов (проживание, питание, "культура") существуют только после подчинения этой системе и даже формирования по её канонам. 4 Не производство определяется потребностями, а потребности определяются производством – ради повышения стоимости. Офисы строятся быстрее, чем требующиеся жилые дома. И многие дома, так же как тысячи квартир пустуют в течение 10 месяцев из 12 потому что владельцы или арендаторы, купившие помещение или заплатившие арендную плату являются их единственными жильцами. Сельское хозяйство большей частью игнорируется капиталом, на мировом уровне, и развивается только там, где оно повышает стоимость, в то время как сотни миллионов людей голодают. Автомобильная промышленность является отраслью развитой поверх человеческих потребностей в развитых странах, потому что её прибыльность заставляет её продолжать расти несмотря на всю свою непоследовательность. Недоразвитые страны могут строить лишь такие фабрики, которые будут выдавать среднюю ставку прибыли. Тенденция к перепроизводству требует постоянной военной экономики почти во всех развитых странах; эти разрушительные силы становятся задействованными по необходимости, поскольку войны являются ещё одним средством противодействия тенденции к кризису.
Наёмный труд сам по себе является абсурдным уже несколько десятилетий. Он вынуждает какую-то часть работников заниматься изматывающим фабричным трудом; другая часть, очень многочисленная в таких странах как США, работает в непроизводительном секторе; функция этого сектора заключается в способствовании торговле и в занятости работников, отверженных механизацией и автоматизацией, производя при этом массу потребителей, и будучи ещё одним аспектом "управления кризисом". Капитал завладевает всей наукой и техникой: в производственной сфере, он направляет исследования на изучение предпосылок максимальной прибыли; в непроизводственной сфере, он развивает менеджмент и маркетинг. Таким образом человечество разделяется на три группы:
-производительные работники, зачастую физически уничтожаемые своей работой;
-непроизводительные работники, большая часть которых является лишь источником расходов;
-и масса бездоходного населения, отчасти в развитых странах, но в основном в бедных странах: капитал не может их никак интегрировать и сотни тысяч этих людей периодически гибнет в войнах напрямую или косвенно вызванных капиталистически-империалистической организацией мировой экономики.
Развитие некоторых отсталых стран, таких как Бразилия, вполне реально, но может быть достигнуто только путём частичного или полного уничтожения прошлого образа жизни. Введение товарной экономики отнимает у бедных крестьян их средства существования и бросает их в нищету перенаселённых городов. Лишь меньшинству населения настолько “везёт”, что у них есть возможность работать на фабриках и в офисах; остальную часть населения составляют частично или полностью безработные.
Капитал создаёт сеть предприятий, которая существует только благодаря прибыли и только ради неё и защищена государствами, являющимися ни чем иным, как антикоммунистическими организациями, и одновременно с этим он создаёт массу людей, вынужденных выступить против самого капитала. Эта масса неоднородна, но она добьётся своего единства в коммунистической революции, хотя её компоненты и не будут играть одну и ту же роль.
Революция является результатом реальных потребностей; она берёт начало в материальных жизненных условиях, которые становятся невыносимыми. Это также относится к пролетариату, порождённому капиталом. Большая часть мирового населения должна продавать свою рабочую силу для того, чтобы жить, поскольку она не имеет средств производства. Некоторые продают свою рабочую силу и при этом производительны. Другие продают её и при этом непроизводительны. Третьи не могут продать её: капитал покупает живой труд только если надеется повысить свою стоимость по разумной ставке (средняя ставка прибыли); они исключены из производства.
Если отождествлять пролетария с фабричным рабочим (или ещё хуже: с ручным трудом), или с бедняком, невозможно проследить, что именно есть подрывного в пролетарских условиях. Пролетариат является отрицанием этого общества. Это объединение не бедных, а тех, кто отчаялся, тех у кого нет резервовs (les sans-reserves по французски, или senza riserve по итальянски), 5 кому нечего терять кроме своих цепей; кто является ничем, ничем не обладает и не может освободиться без разрушения всего социального порядка. Пролетариат является концом нынешнего общества, потому что это общество лишает его почти всех своих положительных аспектов. Поэтому пролетариат является также своим собственным уничтожением. Все теории (буржуазные, фашистские, сталинистские, левые или "левацкие") прославляющие и воспевающие пролетариат таким, какой он есть и утверждающие его позитивную роль в защите ценностей и обновлении общества, являются контрреволюционными. Культ пролетариата стал одним из самых эффективных и опасных орудий пролетариата. Большинство работяг малооплачиваемо, и многие работают в производстве, но всё же их возникновение, как пролетариата происходит не из того факта, что они являются низкооплачиваемыми производителями, а из того, что они "отрезаны", отчуждены, не обладают контролем ни над своей жизнью, ни над смыслом того, чем они занимаются, чтобы заработать себе на жизнь.
Определение пролетариата имеет мало общего с социологией. Без возможности реализации коммунизма, теории о "пролетариате" были бы равносильны метафизике. Единственное наше обоснование заключается в том, что где бы он ни вмешивался автономно в управление обществом, пролетариат всегда действовал в качестве отрицания существующего положения вещей, никогда не придавал ему положительного значения или роли и всегда был устремлён к чему-то большему.
Являясь производителем ценностей, способным разделаться с миром, основанным на стоимости, пролетариат включает в себя например безработных и домохозяек, поскольку это капитализм нанимает и увольняет первых и использует труд последних, чтобы увеличить общую массу добываемой стоимости.
Буржуазия, с другой стороны, является правящим классом не потому что богата по сравнению с остальным населением. Принадлежность к буржуазии приносит богатства, а не наоборот. Она является правящим классом, потому что контролирует экономику – работников и технику. Собственность строго говоря есть лишь форма классовой власти, проявляющейся в отдельных вариантах капитализма.
Пролетариат это не рабочий класс, а скорее класс, критикующий работу. Это присутствующее повсеместно разрушение старого мира, но только в потенциале; оно становится реальным только в моменты социального напряжения и бунта, когда капитал подталкивает его к тому, что он становится проводником коммунизма. Он начинает подрывать установленное общество только когда объединяется и самоорганизовывается, не для того, чтобы стать правящим классом, как в своё время буржуазия, но для того, чтобы уничтожить классовое общество; здесь остаётся лишь одна социальная сила: человечество. Но помимо таких конфликтных и предшествующих им периодов, пролетариат уменьшается до статуса элемента капитала, колёсика в механизме (и конечно именно этот аспект превозносит капитал, который преклоняется перед рабочим только как перед частичкой существующей социальной системы).
Хотя и не лишённое "операизма" и трудовой этики (оборотная сторона интеллектуальности), радикальное мышление не славословит рабочий класс и не считает ручной труд бесконечным блаженством. Оно оставляет производительным трудящимся решительную (но не исключительную) роль потому что их место в производстве ставит их в более выгодное положение для того, чтобы революционизировать его. Только в этом смысле “голубой воротничок” (часто в белом халате и возможно в галстуке) сохраняет центральную роль, поскольку его/её социальная функция позволяет ему/ей выполнять отличные от других задачи. И всё же с распространением безработицы, случайных заработков, длительного обучения, периодов трейнинга в любое время жизни, временных работ и работ на неполный рабочий день, вынужденного раннего выхода на пенсию и причудливой смеси социального и трудового обеспечения, где люди на время выходят из нищеты на работу, а затем снова возвращаются к нищете и заработкам на стороне, когда пособие по безработице почти равняется низкой зарплате, становится всё труднее отличить работу от не-работы.
Мы вполне можем вскоре вступить в фазу схожую с распадом, о котором говорилось в ранних работах Маркса. В любой период сильных исторических потрясений (1840-е гг., а также период после 1917 г.), пролетариат отражает стирание социальных границ (секции рабочего и среднего класса катятся вниз по социальной лестнице или боятся этого) и ослабление традиционных ценностей (культура больше не объединяет). Условия жизни старого общества уже отрицаются в условиях жизни работяг. Не хиппи или панки, а современный капитализм обнажает поддельность рабочей этики. Собственность, семья, нация, мораль, политика в буржуазном смысле, находят свой упадок в пролетарских условиях.
Примитивная коммуна слишком бедна и слаба, чтобы воспользоваться потенциалом труда. Она знает работу только в её непосредственной форме. Труд не кристаллизован, не аккумулирован в орудиях производства; очень мало накоплено прошлого труда. Когда это входит в норму, становится необходимым обмен: производство можно измерить только абстрактным трудом, средним рабочим временем, для распространения. Живой труд является существенным элементом деятельности, а рабочее время необходимой мерой. Рабочее время материализуется в деньгах. Отсюда эксплуатация классов другими классами, ухудшение естественных катастроф (см. выше, о докапиталистических кризисах). Отсюда взлёт и падение государств и иногда империй, которые могут расти только воюя друг против друга. Иногда отношения обмена между различными частями цивилизованного (т.e., торгового) мира подходят к концу, с гибелью нескольких империй. Подобная остановка в развитии может длиться веками, в течение которых экономика кажется регрессирующей к экономике выживания.
В этот период у человечества нет производственного аппарата, способного сделать эксплуатацию человеческого труда бессмысленной и даже разрушительной. Роль капитализма заключается как раз в накоплении прошлого труда. Существование всего промышленного комплекса, всего недвижимого капитала, доказывает, что общественный характер человеческой деятельности был наконец материализован в орудиях производства, способных к созданию если не нового рая на земле, то развития осуществляющего лучшее использование доступных ресурсов для удовлетворения потребностей и производства новых ресурсов, отвечающих потребностям. Если этот промышленный комплекс превратился в существенный элемент производства, тогда регулирующая роль стоимости, роль связанная с той стадией, когда живой труд был главным производственным фактором, теряет весь свой смысл; стоимость становится излишней для производства. Её выживание теперь катастрофично. Стоимость, конкретизированная во всех формах денег, от простейших до самых сложных, порождена общим характером труда, энергией (индивидуальной и социальной) производимой и поглощаемой трудом. Стоимость остаётся необходимым посредником пока эта энергия не создаёт единую производственную систему во всём мире: затем она становится обузой. 6
Коммунизм означает конец серии посреднических операций, которые ранее были необходимыми (несмотря на нищету, которую они влекли за собой) для накопления достаточного количества прошлого труда, чтобы позволить людям обходиться без этого посредничества. Стоимость является подобным посредником: теперь уже бесполезно пользоваться внешним по отношению к социальной деятельности элементом для того, чтобы сделать её связной и стимулировать её. Аккумулированная производственная инфраструктура нуждается только в преобразовании и развитии. Коммунизм сравнивает потребительскую стоимость разных продуктов, чтобы вынести решение по развитию этой отрасли, а не другой. Он не сводит компоненты социальной жизни к общему знаменателю (среднее рабочее время, содержащееся в них). Коммунизм организует свою материальную жизнь на основе конфронтации и взаимодействия потребностей – что не исключает конфликтов и даже определённой формы насилия. Люди не станут ангелами: зачем им это надо?
Коммунизм это также конец всех элементов необходимых для унификации общества: это конец политики. Он не является ни демократичным, ни диктаторским. Он конечно "демократичен" если это слово означает ответственность каждого за всю общественную деятельность. Это произойдёт не из-за воли людей управлять обществом, или благодаря демократическому принципу, но благодаря тому, что деятельность сможет быть организованной только теми, кто сам будет принимать в ней участие. Однако, в противоположность тому, что говорят демократы, это станет возможным только благодаря коммунизму, при котором все элементы жизни станут частью коммуны, когда любая отдельная деятельность и изолированное производство будут упразднены. Этого можно добиться только через уничтожение стоимости. Обмен между предприятиями отбирает у коллективности любую возможность отвечать за свою жизнь (и в первую очередь за свою материальную жизнь). Цель обмена и стоимости радикально противоположна цели людей – Дженерал Моторс, Вулворт или АЭС никогда не будут управляться демократически. Предприятие стремится повысить свою стоимость и не принимает никакого лидерства, кроме того, что позволяет ему добиться своей цели (поэтому капиталисты являются единственными официальными представителями капитала). Предприятие управляет своими управляющими. Уничтожение границ предприятия, разрушение товарных отношений, заставляющих каждого человека рассматривать других и обращаться с ними как со средствами своего заработка на жизнь, являются единственным условием для самоорганизации. Проблемы управления вторичны, и было бы абсурдным желать, чтобы каждый управлял обществом по очереди. Бухгалтерская и административная деятельность станут такой же работой как все остальные, без привилегий; любой сможет принимать или не принимать в них участие.
"Демократия есть противоречие в терминах, ложь и сплошное лицемерие. . . На мой взгляд, это относится ко всем формам правительства. Политическая свобода является фарсом и наихудшей формой рабства; такая фиктивная свобода является самым худшим порабощением. Точно так же политическое равенство: вот почему демократию следует сокрушить так же как и любую другую форму правительства. Такое лицемерие не может продожаться. Его неотъемлемое противоречие должно быть выставлено на дневной свет: либо оно означает истинное рабство, что подразумевает открытый деспотизм; либо оно означает реальную свободу и реальное равенство, что подразумевает коммунизм." 7
При коммунизме не требуется внешняя сила для объединения отдельных людей. Утопические социалисты так этого и не поняли. Почти все их воображаемые общества, каковы бы ни были их заслуги или фантастическая власть, испытывали потребность в очень строгом планировании и почти тоталитарной организации. Эти социалисты стремились к созданию звена, которое люди на практике создают каждый раз, когда объединяются в группы. Для того, чтобы избежать эксплуатации и анархии в одно и то же время, утопические социалисты организовали социальную жизнь заранее. Другие, с анархистской точки зрения, отвергали подобный авторитаризм и хотели, чтобы общество было постоянным созиданием. Но проблема заключена в другом месте: только конкретные социальные отношения, основанные на данном уровне развития материального производства создают эту возможную и необходимую гармонию (включая конфликты) среди людей. Тогда отдельная личность может удовлетворять свои потребности, но только через автоматическое участие в функционировании группы, не будучи простым инструментом группы. Коммунизм не испытывает потребности объединять то, что было разъединено, но более таковым не является.
Это верно также на мировом и даже на вселенском уровне. Государства и нации, бывшие необходимыми для развития инструментами, теперь становятся чисто реакционными организациями, и те разделения, которые они поддерживают являются препятствием для развития: человечество – это единственное возможное измерение.
Противостояние между физическим и интеллектуальным трудом, между природой и культурой, когда-то имело смысл. Разделение между исполнителями и организаторами работ повышало эффективность труда. Нынешний уровень развития не нуждается в нём, и это разделение не является ни чем иным, как препятствием, обнажающим абсурдность во всех аспектах профессиональной, "культурной" и учебной жизни. Коммунизм уничтожает разделение между рабочими искалеченными физическим трудом и офисными работниками, которых сделали бесполезными.
Это также относится к противостоянию между человеком и природой. В былые времена человек мог социализировать мир только в борьбе против господства природы. Теперь он стал опасным для природы. Коммунизм – это примирение человека с природой.
Коммунизм – это конец экономики как отдельной и привилегированной сферы, от которой зависит всё, в то же время боясь и презирая её. Человек производит и воспроизводит свои условия существования: со времён распада примитивной коммуны, но в чистейшем виде при капитализме, в труде, т.e., в деятельности посредством которой человек овладевает своей окружающей средой, ставшей принудительной, в противоположность отдыху, досугу, "реальной" жизни. Данный этап был исторически необходим, чтобы создать прошлый труд, дающий возможность уничтожения этого вида рабства. С капиталом, производство (= производство на повышение ценности) становится повелителем мира. Это диктатура производственных отношений над обществом. Когда кто-то производит, он жертвует временем своей жизни, чтобы получать от неё удовольствие после работы; это удовольствие как правило оторвано от природы труда, являющегося лишь средством поддержания его существования. Коммунизм аннулирует производственные отношения и объединяет их с общественными. Он не знает никакой отчуждённой деятельности, никакой работы противостоящей игре. Обязанность выполнять одну и ту же работу в течение жизни, быть физическим или умственным тружеником, исчезает. Тот факт, что аккумулированный труд включает в себя и интегрирует всю науку и технику создаёт возможность для того, чтобы исследования и работа, размышления и действия, учёба и труд, стали единой деятельностью. За некоторые задачи смогут нести ответственность все, а общая автоматизация в корне изменит производственную деятельность. Коммунизм не поддерживает ни игру против работы, ни безделье против труда. Эти ограниченные и частичные концепции принадлежат всё ещё капиталистической действительности. Деятельность по производству-воспроизводству жизненных условий (материальных, эмоциональных, культурных и т. д.) является самой натурой человечества.
Человек коллективно создаёт средства для своего существования и преобразовывает их. Он не может получить их от машин: в этом случае человечество было бы сведено до ситуации ребёнка, который получает игрушки, не зная откуда они к нему попадают. Их происхождение даже не существует для него: игрушки просто есть. Схожим образом коммунизм не првращает работу в нечто вечно приятное и радостное. Человеческая жизнь – это усилие и удовольствие. Даже деятельность поэта обладает болезненными моментами. Коммунизм может лишь упразднить разделение между усилием и удовольствием, созиданием и отдыхом, работой и игрой.
Коммунизм – это присвоение человечеством своих собственных богатств и подразумевает неизбежную и полную трансформацию этих богатств. Это требует уничтожения предприятий как отдельных единиц и следовательно закона стоимости: не для того, чтобы обобществить прибыль, но для того, чтобы обеспечить циркуляцию товаров между промышленными центрами без посредничества стоимости. Это не означает, что коммунизм будет пользоваться производственной системой, оставшейся от капитализма. Проблема не в том, чтобы избавиться от "дурной" стороны капитала (повышение стоимости) сохраняя его "хорошую" сторону (производство). Как мы видели, стоимость и логика прибыли навязывают определённый тип производства, разрабатывают одни отрасли и игнорируют другие, при этом восхваляя продуктивность и рост и слагая гимны славе капитала.
С другой стороны, для того, чтобы революционизировать производство, уничтожить предприятия как таковые, коммунистическая революция должна воспользоваться производством. Это существенно важный "рычаг" по крайней мере на одном из этапов. Цель заключается не во взятии предприятий для того, чтобы оставаться на них и управлять ими, но в том, чтобы уйти с них, связать их друг с другом без обмена, что уничтожит их как предприятия. Такое движение почти автоматически начинается с сокращения, а затем искоренения противостояния между городом и деревней и отрыва промышленности от другой деятельности. Сегодняшняя промышленность стеснена в своих границах, в то же время удушая другие сектора.
Капитал живёт ради накопления стоимости: он фиксирует эту стоимость в форме накопленного труда, прошлого труда. Накопление и производство становятся целями сами по себе. Всё подчинено им: капитал кормит свои вложения человеческим трудом. В то же время он развивает непроизводительный труд, как это было показано. Коммунистическая революция – это бунт против этой абсурдности. Это также обратный накоплению процесс, но не для того, чтобы вернуться к навеки ушедшим формам жизни, а для того, чтобы исправить положение вещей: до сих пор человека приносили в жертву инвестициям; теперь возможно противоположное. Коммунизм противостоит продуктивизму, и в равной мере иллюзии экологического развития в рамках существующей экономической системы. "Нулевой рост" это всё ещё рост. Официальные представители экологии никогда не выступают с критикой экономики, как ценообразования, они просто хотят сохранять контроль за феноменами, подчинёнными деньгам.
Коммунизм – это не продолжение капитализма в более рациональной, более эффективной, более современной и менее неравномерной и анархичной форме. Он не принимает материальную основу такой, какая она есть: он свергает её.
Коммунизм – это не набор мер, которые следует применить после захвата власти. Это уже существующее движение, не в качестве способа производства (в капиталистическом обществе не может быть коммунистического островка), но в качестве тенденции, происходящей из реальных потребностей. Коммунизм даже не знает, что такое стоимость. Смысл не в том, что в один прекрасный день большое число людей начнёт уничтожать стоимость и прибыль. Все революционные движения прошлого способны были привести общество к остановке и ждали, что нечто родится из этого универсального простоя. Коммунизация, напротив, будет распространять товары без денег, откроет ворота, отделяющие фабрики от жилых районов, закроет другие фабрики, где трудовой процесс слишком отчуждающ для того, чтобы его можно было технически улучшить, избавится от школы, как от специфического места, отделяющего учёбу от дела на 15 странных лет, снесёт стены, обрекающие людей на тюремное заключение в 3-комнатных семейных квартирах - вкратце, она уничтожит все формы отчуждения.
Механизм коммунистической революции является продуктом борьбы. Её развитие ведёт к тому времени, когда общество заставит всех индивидов, у которых оно не оставит иных перспектив установить новые общественные отношения. Если кажется, что какая-то часть социальной борьбы заканчивается ничем, то это потому что её единственным возможным продолжением должен стать коммунизм, что бы ни думали об этом сами её участники. Даже когда рабочие просто выдвигают требования, они часто приходят к той точке, когда не остаётся другого решения помимо яростной схватки с государством и его подручными, профсоюзами. В этом случае, вооружённая борьба и восстание подразумевают применение социальной программы и использование экономики в качестве оружия (см. выше, о пролетариате). Военный аспект, каким бы он ни был важным, зависит от социального содержания борьбы. Для того, чтобы сокрушить врага на военном уровне, пролетариат – какова бы ни была его сознательность – преобразует общество коммунистическим путём.
"Современная стратегия означает освобождение буржуазии и крестьянства: это военное выражение этого освобождения. У освобождения пролетариата также будет определённое военное выражение и новая специфическая военная тактика. Это ясно. Мы даже можем исходить в нашем анализе подобной стратегии из материальных условий пролетариата". 8
До сих пор борьба не достигала той стадии, на которой её военное развитие сделало бы обязательным появление нового общества. В самых важных социальных конфликтах, в Германии между 1919 и 1921 гг., пролетариат, несмотря на насильственный характер гражданской войны, не достигал этой стадии. И всё же под этими столкновениями, скрывалась коммунистическая перспектива, они бы не имели смысла если не принимать её во внимание. Буржуазия была способна использовать орудие экономики в своих собственных интересах, разделяя рабочий класс при помощи безработицы, например. Пролетариат был неспособен использовать экономику в своих собственных целях и боролся в основном военными средствами; он даже создал Красную армию в Руре в 1920 г., но никогда не использовал то орудие, которое ему предоставляет ему его социальная функция.
В другом контексте, некоторые бунты в США стали началом социальных преобразований, но только на уровне товара, а не самого капитала. Эти люди были лишь частью пролетариата и часто у них не было возможностей использовать "рычаг" производства потому что они были исключены из него. Они были вне фабрик. Однако, коммунистическая революция подразумевает действие отталкивающееся от предприятия, чтобы уничтожить его как таковое. Бунты в США оставались на уровне потребления и распределения. 9 Коммунизм не может развиваться не атакуя сердце проблемы, центр, в котором производится прибавочная стоимость: производство. Но он использует этот рычаг только чтобы уничтожить его.
Безрезервные совершают революцию: их заставляют устанавливать социальные отношения, выходящие за рамки существующего общества. Этот разрыв преодолевает кризис, который может сильно отличаться от кризиса 1929 г., когда большая часть экономики пришла к мёртвой точке. Если различные элементы бунтующие против наёмного труда должны объединиться, общество постигнут такие неприятности, что оно не сможет изолировать одну борьбу от другой. Коммунистическая революция не является ни суммой сегодняшних движений, ни их преобразованием через вмешательство "авангарда". Конечно, подобный механизм может функционировать только на мировом масштабе, в первую очередь в нескольких развитых странах.
Основной вопрос заключается не в захвате власти рабочими. Защищать диктатуру рабочего класса, такого каким оня вляется сейчас абсурдно. Рабочие, как они есть сейчас не способны управлять ничем: они являются лишь частью механизма повышения стоимости и подчинены диктатуре капитала. Диктатура существующего рабочего класса не может быть ничем кроме диктатуры его представителей, т.e., профсоюзных лидеров и рабочих партий. Таково состояние дел в "социалистических" странах и то же самое касается программы демократической левой в остальных странах мира.
Революция не заключается в проблеме организации, но у неё она есть. Все теории о "рабочем правительстве" или о "власти рабочих" предлагают лишь альтернативные решения для кризиса капитала. Революция есть в первую очередь преобразование общества, т.e., того, что составляет отношения между людьми, а также между людьми и их средствами жизни. Организационные проблемы и "лидеры" вторичны: они зависят от достижений революции. Это относится как к началу коммунистической революции, так и к функционированию общества, которое появится после неё. Революция не начнётся в тот день, когда 51% рабочих станут революционерами; она не начнётся и благодаря аппарату принятия решений. Именно капитализм всё время имеет дело с вопросами управления и лидерства. Организационная форма коммунистической революции, как и любого другого социального движения, зависит от её содержания. То, как учреждается и действует партия, как организовывается революции, зависит от задач, которые нужно реализовать.
В 19-м веке и даже во время первой мировой войны, материальные условия для коммунизма всё ещё предстояло создать, по крайней мере в некоторых странах (Франция, Италия, Россия и т.д.). Коммунистической революции в первую очередь пришлось бы развить производительные силы, заставить работать мелкую буржуазию, сделать промышленный труд общим, с правилом: кто не работает, тот не ест (конечно, это относилось к работоспособной части населения). Но революция не настала и её немецкий бастион был сокрушён. С тех пор её задачи выполнял рост капиталистической экономики. Теперь существует материальная база для коммунизма. Нет больше потребности посылать непроизводительных трудящихся на фабрику; проблема в том, чтобы основать базу для новой "индустрии", абсолютно отличной от нынешней. Придётся закрыть многие фабрики и принудительный труд теперь не подлежит обсуждению: мы хотим упразднения работы, как деятельности отдельной от остальной жизни. Было бы бессмысленным отменять уборку мусора как работу, которую некоторым приходится выполнять годами, если весь процесс и логика создания мусора и избавления от него не изменились бы одновременно.
Отсталым странам – если использовать эту современную неадекватную фразу – не придётся проходить через индустриализацию. Во многих частях Азии, Африки и Латинской Америки, капитал угнетает труд, но не подчинил его "реальному" господству. Старые формы общественной коммунальной жизни всё ещё существуют. Коммунизм регенерирует многие из них – как это думал Маркс о русской крестьянской общине – с помощью "западной" технологии, применённой по другому. Во многих отношениях, может оказаться легче коммунизировать подобные сферы, чем огромные "цивилизованные" мегаполисы, приспособленные к автомобилям и подсевшие на экранное изображение. Иными словами, всемирный процесс обратный накоплению.
Государство было порождено неспособностью человеческих существ управлять своими жизнями. Это единство – символическое и материальное - разъединённого. Как только пролетарии завладеют своими средствами существования, это опосредование начнёт терять свою функцию, но его уничтожение не является автоматическим процессом. Оно не ичезнет постепенно по мере увеличения внеторговой сферы. На самом деле, такая сфера будет хрупкой если оставит в действии центральную правительственную машину, как в Испании 1936-37 гг. Ни одна государственная структура не исчезнет сама по себе.
Поэтому коммунизация это не просто наслаивание прямых частичных действий. Капитал будет обрушен общей подрывной деятельностью через которую люди возьмут свою жизнь в свои руки. Но ничего решительного не будет достигнуто пока у государства будет сохраняться хоть какая-то власть. Общество это не просто капиллярная сеть: отношения централизованы в силе, концентрирующей в себе власть сохранять это общество. Капитализм был бы очень рад если бы мы изменяли нашу жизнь на местном уровне, пока он продолжает жить на глобальном. В качестве центральной силы, государство должно быть уничтожено центральным действием, а власть должна быть уничтоженной повсюду. Коммунистическое движение анти-политично, а не аполитично. 10
Коммунизм это не только социальная система, способ производства, который будет существовать в будущем, после "революции". Эта революция фактически является встречей двух миров:
1) с одной стороны, все отверженные, исключенные из реальных удовольствий, само чьё существование находится под угрозой, объединённые тем не менее необходимостью вступать в контакт друг с другом, действовать, жить, выживать;
2) с другой стороны, социализированная экономика на мировом масштабе, объединённая на техническом уровне, но разделённая на отдельные единицы, вынужденные противостоять друг другу для того, чтобы следовать логике стоимости, объединяющей их и уничтожающей всё на своём пути, чтобы выжить.
Мир товаров и стоимости, который в нынешней системе производственных сил, приводится в движение своей собственной жизнью; он развился в автономную силу и мир реальных потребностей подчиняется его законам. Коммунистическая революция является уничтожением этого подчинения. Коммунизм является борьбой против этого подчинения и противостоял ей с первых дней капитализма и даже до этого, без каких-либо шансов на успех.
Человечество сначала придавало своим идеям, своим концепциям мира, внешнее происхождение, и мысль о человеческой природе обреталась не в социальных отношениях человека, а в его связи с элементом внешним по отношению к реальному миру (бог), по отношению к которому человек был лишь продуктом. Схожим образом человечество, в своих попытках приспособиться к окружающему миру, сначала должно было создать материальный мир, сеть производственных сил, экономику, мир предметов, которые господствуют над ним и подавляют его, до того, как оно смогло овладеть этим миром, приспосабливаясь к нему и преобразовывая его в соответствии со своими потребностями.
Коммунистическая революция является продолжением, а также преодолением сегодняшних социальных движений. Дискуссии о коммунизме обычно начинаются с ошибочной точки зрения: они начинаются с вопроса о том, что люди будут делать после революции. Они никогда не связывают коммунизм с тем, что происходит в тот момент, когда происходит дискуссия. Здесь происходит полный разрыв: сначала революция, коммунизм потом. На деле коммунизм вытекает из реальных потребностей, которые уже существуют, но которые никуда не ведут, которые нельзя удовлетворить, потому что нынешняя ситуация не позволяет этого. Сегодня делается много коммунистических жестов и отоншений, выражающих не только неприятие современного мира, но более всего попытку построить новый. Пока они не заканчиваются успехом, видны только их пределы, только тенденция, а не её возможное продолжение (функция "экстремистских" групп заключается как раз в том, чтобы представлять эти пределы как цели движения и усиливать их). В отрицании конвейерной работы, в борьбе сквоттеров, коммунистическая перспектива присутствует в качестве попытки создать "нечто большее" не на основе простого неприятия современного мира (хиппи), но через использование и преобразование того, что производится и расходуется. В таких конфликтах люди спонтанно пытаются завладеть товарами не подчиняясь логике обмена; поэтому они используют эти товары в качестве потребительских ценностей. Их отношение к этим вещам и отношения, которые они устанавливают между собой в выполнении подобных действий, являются подрывными. Даже сами люди меняются во время подобных событий. "Нечто большее", к которому устремлены подобные действия присутствует в этих действиях только в потенциале, о чём бы ни думали и чего бы ни хотели те, кто их организует, что бы ни говорили и не делали экстремисты, принимающие в них участие и теоретизирующие о них. Такие движения должны будут начать осознавать себя в своих действиях, понимать, что они делают, для того, чтобы делать это лучше.
Те, кто уже испытывает потребность в коммунизме и обсуждает её, не могут вмешиваться в эту борьбу, чтобы нести в массы коммунистическое евангелие, предлагать, чтобы эти акции с их пределами ориентировались на "реальную" коммунистическую деятельность. Нужны не лозунги, а объяснение подоплёки и механизма этой борьбы. Надо показать то, что им придётся сделать.
Примечания: 1. Маркс, Экономические и философские рукописи 1844 г. (New York: International Publishers, 1964).
2. Энгельс, Избранное, стp.217-218: "Современное государство ...есть...идеальная персонификация общенационального капитала".
3. Маттик в работе Маркс и Кейнс (Porter Sargent, 1969 г.) приводит отличный анализ капиталистических кризисов, хотя ему и не удаётся передать динамику коммунизма (См. ниже, “Ленинизм и ультралевые”).
4. Ф.Перлман, Воспроизведение повседневной жизни, Black & Red, 1969 г.
5. Концепция тех, у кого "нет резервов" была сформулирована итальянским коммунистом, Амадео Бордигой, в годы после II мировой войны. Целью Бордиги было не создание нового определения пролетариата, а возврат к общему определению. То что описывает Капитал можно и следует рассматривать совместно с более ранним анализом пролетариата, например, во Вкладе в критику гегельянской философии закона: Введение (1843 г.).
6. См. Рукописи Маркса 1857-1858 гг., которые часто упоминаются под их немецким названием: The Grundrisse, Pelican, 1973 г.
7. Энгельс, "Прогресс социальной реформы на континенте" The New Moral World, 4-11-1843 г.
8. Энгельс, Условия и перспективы войны священного союза против революционной Франции в 1852 г.
9. См. Взлёт и падение зрелищно-товарной экономики (1965 г.)
10. Маркс (особенно в статье 1844 г. Король Пруссии и социальная реформа, и в других ранних работах) разработал критику политики и противопоставил "политическую" революцию "социальной": первая изменяет взаимосвязи между индивидами и группами без больших изменений в том, что они делают, вторая воздействует на их воспроизводство средств существования, образ жизни, реальные условия, в то же время преобразовывая их отношения.
Один из первых бунтарских жестов это восстание против контроля за нашими жизнями сверху, со стороны учителя, босса, полицейского, социального работника, профлидера, госчиновника... Затем появляется политика и уменьшает желания и чаяния до проблемы власти – вручается ли она партии, или ей обладают все. Но чего нам не хватает это власти творить свою собственную жизнь. Мир, в котором всё электричество поступает к нам с гигантских (угольных, топливных или ядерных) электростанций, всегда будет вне пределов нашей досягаемости. Только политическое мышление представляет себе революцию, в первую очередь как захват и/или перераспределение власти.