Возрождение коммунистической перспективы
Это эссе было начато сразу после Мая 68 и завершено в 72-м одним другом, который до этого несколько лет работал на алжирской обувной фабрике в режиме (контролируемом государством) "самоуправления", где он испытал на себе, как спонтанное желание управлять своей судьбой может закончиться институционализированной формой наёмного труда.
Если бы этот текст был написан сегодня, исторические данные отличались бы. Французская компартия, хотя она и удерживает сильные позиции, пошла на спад, частично из-за де-индустриализации традиционных зон рабочего класса. Кроме того, как и в других странах, уже нельзя говорить о "сталинизме". Компартии были сталинистскими не из любви к России, но потому что государственный капитализм был возможным решением для капитала... как правило с войсками Красной Армии неподалёку и помощью от братских "социалистических" стран. После падения СССР, исчезла потребность в этой отсталой форме капитализма, и компартии эволюционируют в социал-демократические партии. Легко приспосабливающаяся итальянская партия уже идёт по этому пути. После долгого сопротивления, упрямая французская компартия следует за ней. 60-летний зловещий сталинистский фарс был выброшен на свалку истории не пролетариатом, а всепоглощающим потоком товаров. Кредитная карточка сильнее, чем грубая сила.
(примечание 1997 г., Ж.Д.)
Первоначальной задачей данного текста было показать фундаментальные причины того, почему революционное движение первой половины века принимало различные формы (партии, профессиональные и промышленные союзы, рабочие советы), которые теперь не просто принадлежат прошлому, но также тормозят реформацию революционного движения. Однако, была выполнена лишь часть этого проекта. Эту задачу всё ещё следует реализовать. Но было бы ошибкой дожидаться полного завершения теоретической базы перед тем как сдвинуться дальше. Нижеследующий текст содержит полезные элементы для понимания новых форм коммунистической "партии". Недавние события (в основном стачки в США, Британии, Франции и Италии) ясно показывают, что мы вступаем в новый исторический период. Например, Французская Коммунистическая Партия (ФКП) всё ещё доминирует над рабочим классом, но уже подвергается атакам. Поскольку в течение долгого времени ФКП уводила революционное движение в сторону от противостояния капиталу, сегодня её посредничество начинает исчезать: противостояние между рабочими и капитализмом будет становиться всё более и более прямым, на уровне реальных фактов и акций, в противоположность той ситуации, когда идеология ФКП пользовалась влиянием среди рабочих и революционному движению приходилось бороться с ФКП в основном на теоретическом уровне.
Сегдня революционерам придётся противостоять капиталу на практике. Поэтому необходимы новые теоретические задачи. Недостаточно добиться согласия на уровне идей; нужно предпринимать позитивные действия и в первую очередь вмешиваться в нынешнюю борьбу чтобы отстаивать свои взгляды. Коммунисты не должны строить партию отдельную от той, что утверждает себя на практике в нашем обществе; но всё же им всё больше придётся отстаивать свои взгляды, чтобы реальное движение не растрачивало время в бесполезной и ложной борьбе. Должна быть установлена органическая связь (теоретическая работа для практической деятельности) среди тех, кто считает, что мы движемся к конфликту между пролетариатом и капиталом. Настоящий текст является попыткой определить, как произойдёт возрождение коммунистического движения, а также задачи коммунистов.
Всеобщая стачка в мае 1968 г. стала одной из крупнейших стачек в истории капитализма. Однако, возможно впервые в современном обществе такое мощное движение рабочего класса не создало своих органов, способных выразить его. Более четырёх лет рабочей борьбы доказывают этот факт. Нигде не заметно, чтобы организации выходили за рамки местного и временного контакта. Профсоюзам и партиям удалось заполнить эту пустоту и начать переговоры с боссами и государством. В 1968 г. единственной формой рабочей организации стало какое-то количество Комитетов Действия, действовавших вне профсоюзов и партий; Комитеты Действия противостояли тому, что они считали предательством со стороны профсоюзов.
Либо в начале стачки, либо в процессе сидячих забастовок, либо позже, в борьбе против возобновления работы, многие тысячи рабочих так или иначе организовались вне и против воли профсоюзов. Но в каждом случае эти рабочие организации терпели неудачу с концом движения и не превращались в новый тип организации.
Единственным исключением является "Межпрофессиональный" Комитет, существовавший с самого начала забастовки в Санзье, здании "Facultе’ des Lettres" в Париже. Он объединил рабочих – индивидов и группы – из нескольких дюжин предприятий Парижского региона. В его функции входила координация акций против подрыва забастовки СЖТ, подконтрольного ФКП профсоюза. Фактически, это был единственный рабочий орган, который на практике вышел за узкие пределы фабрики, воплощая на практике солидарность между рабочими из различных фирм. Как и во всех случаях революционной деятельности пролетариата, этот Комитет не рекламировал свои действия. 1
Комитет продолжал организовывать встречи после забастовки и распался, когда его члены убедились в их бесполезности. Конечно сотни рабочих, принявших участие в его деятельности вскоре прекратили посещение его собраний. Многие из них продолжали видеться друг с другом. Но в то время как целью Комитета во время стачки было усиление борьбы против профсоюзных и партийных маневров, позже он превратился в дискуссионный кружок, изучавший результаты стачки и стремившийся извлечь из неё уроки на будущее. В этих дискуссиях часто говорилось о коммунизме и его значении.
Этот Комитет собирал меньшинство. Но всё же его ежедневные "общие собрания" в Санзье, так же как и его меньшие собрания, позволяли встречаться нескольким тысячам рабочих. Всё это ограничивалось регионом Парижа. Мы не слышали о подобных экспериментах в других регионах, организованных вне профсоюзов (включая профсоюзы "левого крыла": город Нант, на западе Франции, был более или менее захвачен профсоюзами во время стачки).
Следует добавить, что горстка людей, разделяющих коммунистические идеи (дюжина в лучшем случае) была активно вовлечена в действия и функционирование Комитета. Влияние СЖТ, троцкистов и маоистов было сведено к минимуму. Тот факт, что Комитет находился вне профсоюзных и партийных организаций, в т. ч. экстремистских и то, что он попытался выйти за пределы фабрики, предвосхитил процессы, последовавшие за 1968 г. Его исчезновение по выполнении им своих задач также предвосхитило постепенное исчезновение появлявшихся с тех пор организаций, в самых характерных проявлениях борьбы последних лет.
Это проливает свет на огромную разницу между сегодняшней ситуацией и тем, что происходилов 1930-е гг. В 1936 г., во Франции, рабочий класс в борьбе следовал за "рабочими" организациями и реформами, которых те требовали. Так сорокачасовая рабочая неделя и двухнедельный оплачиваемый отпуск считались реальной победой рабочих, основным требованием которых было достижение тех же условий и положения, что и у служащих. Эти требования выдвигались перед правящим классом. Сегодня рабочий класс не просит улучшения своих жизненных условий. Реформистские программы, представленные профсоюзами и партиями сильно напоминают программы, выдвигаемые государством. Именно де Голль предложил "участие" в качестве средства против того, что он называл "механическим" обществом.
Видимо, лишь одна фракция правящего класса осознала масштабы кризиса, который она окрестила "кризисом цивилизации" (A. Mалро). С тех пор все организации, все профсоюзы и партии, без единого исключения, так или иначе приоединились к большой реформистской программе. Сама ФКП включает "реальное участие" в свою правительственную программу. Другой большой профсоюз, СФДТ, пропагандирует самоуправление, поддерживаемое также ультралевыми группами, апологетами "рабочих советов". Троцкисты предлагают "рабочий контроль" в качестве минимальной программы для "рабочего правительства".
В сердце этого течения заключается попытка преодолеть отчуждение рабочего от продукта его труда. Это лишь выражение "утопического" взгляда на капитал и не имеет ничего общего с коммунизмом. Капиталистическая "утопия" стремится избавиться от дурной стороны эксплуатации. Коммунистическое движение не может выражаться в формальной критике капитала. Оно нацелено на изменение не условий работы, но функций работы: оно стремится к замене производства меновой стоимости производством потребительских ценностей. В то время как профсоюзы и партии ведут свои дебаты в контексте одной и той же программы, программы капитала, отношение пролетариата не конструктивно. Помимо своей практической политической деятельности, он не "участвует" в дебатах организованных о нём. Он не пытается заниматься теоретическими исследованиями о своих собственных задачах. Настало время великого молчания пролетариата. Парадокс в том, что правящий класс пытается выразить чаяния трудящихся по своему. Одна фракция правящего класса понимает, что сегодняшние условия овладения прибавочной стоимостью служат помехой общему функционированию экономики. В её намерения входит раздел пирога, в надежде на то, что рабочий класс "получающий прибыль" от капитала и "участвующий" в нём будет производить ещё больше прибавочной стоимости. Мы достигли той стадии, на которой капитал мечтает о собственном выживании. 2 Для того, чтобы выжить, ему придётся избавиться от своих собственных паразитических секторов, т.e. тех подразделений капитала, которые больше не производят достаточно прибавочной стоимости.
В то время как в 1936 г. рабочие стремились к уровню других общественных слоёв, сегодня сам капитал ставит привилегированные слои служащих в те же жизненные условия, что и у рабочих. Концепция участия подразумевает равенство перед эксплуатацией, обусловленной потребностями ценообразования. Это участие есть "социализм" нищеты. Капитализм вынужден сократить громадные расходы в тех секторах, которые будучи необходимыми для его выживания, не производят стоимость напрямую.
В ходе своей борьбы рабочие осознали, что возможность улучшения их материальных условий ограничена и в целом уже запланирована капиталом. Рабочий класс уже не может вмешиваться на основе программы, которая реально изменила бы его жизненные условия при капитализме. Великая борьба рабочих первой половины века, борьба за восьмичасовой день, за сорокачасовую неделю, оплачиваемые отпуска, промышленные профобъединения, гарантированность рабочих мест, продемонстрировала, что взаимоотношения между рабочим классом и капиталом позволяют рабочим осуществлять определённый ряд "капиталистических" действий. Сегодня капитал сам вводит реформы и обобщает равенство всех перед наёмным трудом. Поэтому ни один важный слой рабочего класса не желает бороться за промежуточные цели, как это было в начале века и в 1930-х. Должно быть очевидным также то, что пока не прояснится коммунистическая перспектива невозможно формирование рабочих организаций на коммунистической основе. Этим мы не хотим сказать, что коммунистические цели внезапно станут ясными для всех. Тот факт, что рабочий класс это единственный класс, производящий прибавочную стоимость ставит его в центр кризиса стоимости, т.e. в самое сердце кризиса капитализма и вынуждает его уничтожить все остальные классы как таковые и сформировать органы уничтожения себя самого, как части капитала, как класса, существующего при капитализме. Коммунистическая организация появится только в практическом процессе разрушения капиталистической экономики и создания общечеловеческой коммуны без отношений обмена.
Коммунистическое движение самоутверждалось с самого начала эры капитализма. Именно поэтому капитал должен был постоянно поддерживать контроль и непрерывное насилие против всего, что представляло опасность его нормальному функционированию. Начиная с тайного заговора Бабёфа в 1795 г., рабочее движение проходит через всё более насильственные и долгие циклы борьбы, выявившие, что капитализм является не кульминацией человечества, а его отрицанием.
Хотя майская стачка 68 г. не принесла никаких непосредственных положительных результатов, её реальная сила в том, что она не породила никаких устойчивых иллюзий. "Поражение" Мая это поражение реформизма, а конец реформизма порождает борьбу на совершенно ином уровне, борьбу против самого капитала, а не против его эффектов. В 1968 г. каждый думал об "ином" обществе. Люди редко высказывали что-то помимо общих идей самоуправления. Кроме коммунистической борьбы, которая может развиться только если центр, класс, производящий прибавочную стоимость, поведёт её, другие классы могут действовать только в капиталистической среде и они могут самовыразиться только в капитале – хотя бы и в реформирующемся. Однако за этой частичной критикой и отчуждённым самовыражением, мы можем видеть начало ценового кризиса, характеризующего тот исторический период, в который мы сейчас вступаем.
Эти идеи не берутся из ниоткуда; они всегда появляются потому что зачатки настоящей человеческий коммуны на эмоциональном уровне живут в каждом из нас. Всякий раз, когда фальшивое сообщество, построенное на наёмном труде подвергается сомнению, появляется тенденция к формированию такой общественной жизни, в которой взаимоотношения больше не регулируются потребностями капитала.
Начиная с мая 68 г., возрастает конкретность действенного коммунистического движения.
В то время как в годы после II мировой войны забастовки – даже самые важные – находились под контролем и не влекли за собой постоянные политические и монетарные кризисы, за последние несколько лет произошло возвращение промышленных бунтов и даже восстаний во Франции, Италии, Британии, Бельгии, Западной Германии, Швеции, Дании, Испании, Португалии, Швейцарии. В Потльше рабочие провели атаку на штаб-квартиру компартии, распевая Интернационал. Процесс был одинаковым почти во всех случаях. Меньшинство начинает движение со своими собственными целями; вскоре оно распространяется на другие категории рабочих в той же фирме; люди организовываются (стачечные пикеты, рабочие комитеты в цехах, на конвейере); причём только профсоюзы способны вести переговоры с менеджментом; они в конце концов заставляют рабочих возобновить работу, выдвинув унитарные лозунги, которые никому не нравятся, но принимаются всеми из-за неспособности сформулировать что-либо ещё. Единственным движением, вышедшим за уровень стачки, существующий сейчас стала волна бунтов и забастовок в Польше в декабре 1970-январе 1971.
То, что приняло брутальные формы в Польше существует только в качестве тенденции в остальном индустриальном мире. В Польше нет механизма "компенсирующей" власти, способной контролировать социальные кризисы. Правящему классу пришлось атаковать рабочий класс напрямую для того, чтобы поддерживать процесс ценообразования в нормальных условиях. Польские события показали, что ценовой кризис имеет тенденцию к распространению на все промышленные отрасли и что поведение рабочего класса находится в центре подобного кризиса.
Движение возникло из потребности защитить среднюю стоимость рабочей силы. Но это движение сразу же перешло в другое измерение: ему пришлось столкнуться с самим капиталистическим обществом. Рабочим сразу же пришлось атаковать органы угнетения. Было совершено нападение на партийных и профсоюзных бюрократов и вторжение в партийное здание. В некоторых городах были взяты под охрану вокзалы на тот случай, что на них могли прислать войска. Движение оказалось достаточно сильным, чтобы сформировать для себя орган переговоров: рабочий комитет города. Сам факт, того, что Жиреку пришлось самому прибыть на верфи следует считать победой рабочего класса, как целого. Год спустя Фиделю Кастро пришлось самому прибыть в Чили, чтобы просить шахтёров на оловянных приисках пойти на переговоры с ("социалистическим") правительством. В Польше рабочие не посылали делегатов к органам центральной власти со своими требованиями: правительству пришлось самому прийти к рабочим на переговоры. . . о неизбежной сдаче рабочих.
Подвергаясь насилию со стороны государства, рабочий класс сформировал свои собственные органы насилия. Ни один лидер не ожидал организации бунта: оно стало продуктом природы общества, уничтожить которое стремился этот бунт. И всё же лидеры (рабочий комитет города) появились только после того, как движение достигло своей наивысшей возможной в той ситуации точки. Орган переговоров стал выражением лишь того, что обе стороны осознали, что осталось только одно решение. Такой орган переговоров характеризуется тем, что он не подразумевает делегирования власти. Он скорее представляет собой внешний предел движения, которое не может пойти дальше, чем переговоры в данной ситуации. Капитал, опять же, предлагает реформы, в то время как рабочий класс выражает себя своим практическим отказом; он должен принять предложение центральной власти поскольку его практическая деятельность ещё недостаточно сильна, чтобы уничтожить эту власть.
Рабочая борьба часто стремится противопоставить свою собственную диктатуру диктатуре капитала, организоваться на основе отличной от капитала и поднять своими действиями вопрос о преобразовании общества. Когда существующие условия неблагоприятны для прямой общей атаки, или если такая атака терпит поражение, формы диктатур разъединяются, капитал одерживает триумф, реорганизует рабочих в соответствии со своей логикой, отвлекает насильственные действия от их изначальных целей и отвлекает формальный аспект борьбы от её реального содержания. Мы должны избавиться от старого противопоставления "диктатуры" "демократии". Для пролетариата, "демократия" не означает самоорганизации в виде парламента в буржуазной манере; для него, "демократия" является актом насилия посредством которого он уничтожает все социальные силы, не позволяющие ему самовыражаться и консервируют его как класс при капитализме. "Демократия" не может быть ни чем иным, кроме как диктатурой. Это заметно в каждой стачке: их уничтожение принимает именно форму "демократии". Как только происходит отделение органа принимающего решения от органов действия, движение теряет свою наступательную силу. Его затягивают на поле деятельности капитала. Противопоставление рабочей "демократии" профсоюзной "бюрократии" атакует лишь поверхностный аспект и прячет реальное содержание рабочей борьбы, у которой совсем иная основа. Демократия теперь является лозунгом капитала: она предлагает самоуправление через самоотрицание. Все те, кто принимает эту программу поддерживают иллюзию, что общество можно изменить посредством общей дискуссии, за которой следует голосование (формальное или неформальное), принимающее решение о том, что надлежит делать. Поддерживая разделение между принятием решений и действием, капитал пытается поддерживать существование классов. Если кто-то критикует подобное разделение с чисто формальной точки зрения, не обращаясь к его корням, он просто его продлевает. Трудно представить себе революцию, которая начнётся после голосования. Революция есть акт насилия, процесс преобразования общественных отношений. 3
Мы не будем пытаться дать описание забастовок происшедших после 1968 г. нам слишком сильно не хватает информации, к тому же о них было написано большое количество книг и памфлетов. Мы только хотели бы найти, что в них есть общего и в каком смысле они знаменуют собой период, в котором коммунистические перспективы проявятся более конкретно.
Мы не делим индустриальное общество на разные сектора - "развитый" и "отсталый". Правда, что можно отметить некоторые отличия, но они больше не могут скрыть от нас природу стачек, в которых нельзя различить реальную разницу между "авангардной" и "арьегардной" борьбой. Процесс стачек всё меньше определяется местными факторами и всё больше международными условиями капитализма. Так, польские стачки и бунты стали продуктом международного контекста; в корне этих событий лежали отношения между Востоком и Западом, когда люди там пели Интернационал, а не национальный гимн. У западного и восточного капитала есть общие интересы в гарантированной эксплуатации трудящихся их стран. И сравнительно отсталые "социалистические" капитализмы должны поддерживать строгую капиталистическую эффективность для того, чтобы конкурировать со своими более современными соседями.
Коммунистическая борьба начинается в определённом месте, но её существование не зависит от чисто местных факторов. Её действия не ограничены местом её рождения. Местные факторы становятся вторичными по отношению к целям движения. Как только борьба начинает ограничиваться местными условиями, капитализм мгновенно пожирает её. Уровень достигаемый борьбой рабочих определяется не местными факторами, а глобальной ситуацией капитализма. Как только возникает класс, концентрирующий в себе революционные интересы общества, он сразу находит, в своей собственной ситуации и без какого-либо посредничества, содержание и объект своей революционной деятельности: сокрушить своих врагов и принять решения, продиктованные потребностями революции; последствия их собственных действий заставляют его двигаться дальше.
Мы не будем здесь рассматривать все забастовки. Есть капиталистическое общество, в котором рабочий класс есть просто капиталистический класс, часть капитала, пока он не становится революционным. Машине партий и профсоюзов всё ещё удаётся контролировать значительные слои рабочего класса в капиталистических целях (таких как право уходить на пенсию после 60 во Франции). Профсоюзы организовывают общие выборы и многие забастовки ради ограниченных требований. Однако, становится всё более очевидным, что в большинстве крупных забастовок инициатива исходит не от профсоюзов и именно об этих забастовках мы здесь говорим. Промышленное общество не делится на отдельные секции, как рабочий класс не делится на молодых, старых, местных, иммигрантов, иностранцев, квалифицированных и неквалифицированных рабочих. Мы не против всех этих социологических описаний; они могут быть полезными, но они не входят в наши цели здесь.
Мы попытаемся проанализировать как пролетариат освобождается от капиталистического общества. У этого процесса есть определённый центр. Мы не принимаем социологический взгляд на рабочий класс, потому что мы рассматриваем рабочий класс не со статичной точки зрения, а в терминах противостояния закону стоимости. Освобождение от капитала упраздняет меновую стоимость, т.e. существование труда как товара. Центром этого движения, а следовательно его лидером, должна стать часть общества, производящая стоимость. Иначе это означало бы, что меновой стоимости больше не существует и мы уже миновали капиталистическую стадию. Вообще, глубокое значение сути движения частично скрыто борьбой на периферии, на задворках производства стоимости. Так произошло в Мае 1968, когда студенты отвлекли общее внимание от реальной борьбы, происходившей в других местах.
Фактически борьба на периферии (борьба новых средних классов) служит лишь знаком углубившегося кризиса, внешне всё ещё скрытого от нас. Новый ценовой кризис подразумевает, для капитала, потребность в рационализации отсталых участков и наступлении на них, к тому же они менее всего способны защититься; это увеличивает безработицу и число безрезервных. Но их вмешательство не должно отвлекать нас от ключевой роли производительных рабочих в уничтожении меновой стоимости.
С одной стороны, инициатива в забастовке исходит от самоорганизованных рабочих; с другой, инициатива прекращения забастовки исходит от фракции рабочих организованных в профсоюзы. Эти инциативы противоречат друг другу, поскольку представляют два противоположных друг другу движения. Ничто не чуждо забастовке больше, чем её конец . Конец забастовки является моментом бесконечных переговоров, когда реальность преодолевают иллюзии; организовывается много встреч, на которых профчиновники обладают монополией на речь; общие собрания привлекают всё меньше людей и в конце концов голосуют за возобновление работы. С окончанием забастовки рабочий класс снова подпадает под контроль капитала, снова распыляется на атомы, индивидуальные компоненты, уничтожается как класс, способный противостоять капиталу. Конец забастовки означает переговоры, контроль за движением, или за тем, что от него осталось, со стороны "ответственных" организаций, профсоюзов. Начало забастовки означает нечто прямо противоположное: тогда действия рабочего класса не имеют ничего общего с формализмом. Всех тех, кто не поддерживает движение оттесняют в сторону, являются ли они исполнительными, мастерами, рабочими, менеджерами, цеховых бригадиров и профчиновников. Менеджеров запирают, тысячи рабочих атакуют профсоюзные здания, в зависимости от местных условий. Во время забастовки в Лимбурге (Бельгия, зима 1970 г.), рабочие захватили профсоюзную штаб-квартиру. Уничтожается всё, что служит препятствием движению. Для "демократии" не остаётся места: напротив, всё становится очевидным и всех врагов надо сокрушить не теряя времени на дискуссии. Значительная часть энергии проявляется на наступательном этапе и кажется, что ничто не способно остановить это.
На данноом этапе мы не можем не констатировать очевидный факт: начальная энергия забастовки полностью угасает ко времени переговоров. Что более важно, эта энергия никак не связана с официальными причинами забстовки. Если несколько дюжин человек инициируют забастовку тысяч рабочих на основе своих собственных требований, они добиваются успеха не из-за какой-то солидарности, а из-за немедленно складывающейся на практике коммуны. Мы должны добавить самый важный пункт - движение не выдвигает каких-то определённых требований. Вопрос, который поднимет пролетариат уже скрыт в его молчании. В своих собственных движениях пролетариат не выдвигает определённых требований: поэтому эти движения стали первыми коммунистическими действиями нашего времени.
Что важно в процессе освобождения от капитализма, это то, что пролетариат больше не просит частичных определённых реформ. Так рабочий класс перестаёт быть классом, поскольку он не защищает своих особенных классовых интересов. Эти процессы разнятся в зависимости от условий. Движение в Польше, которое пошло дальше других, показало, что первой ступенью этого процесса является рассеивание капиталистических репрессивных органов в самом рабочем классе (в основном, профсоюзов); затем рабочий класс должен самоорганизоваться для самозащиты против внешних органов подавления (вооружённые силы, полиция, милиция) и их уничтожения.
Специфические условия в Польше, где профсоюзы являются частью государственного аппарата, вынуждают рабочий класс не делать различий между профсоюзами и и государством, его просто нет. Слияние профсоюзов с государством лишь выявляет эволюцию, которая не проявляется столь явно в других странах, таких как Франция и Италия. Во многих случаях профсоюзы всё ещё играют роль буфера между рабочими и государством. Но радикальная борьба всё больше нацелена на профсоюзы и доминируемые профсоюзами секции рабочего класса. Ушло время, когда рабочие формировали профсоюзы, чтобы защищать свою квалификацию и право на работу.
Условия современного общества заставляют рабочий класс не выдвигать никаких определённых требований. Единственным сообществом, которое капитал организует и терпит является сообщество наёмного труда: капитал стремится запретить всё остальное. Капитал теперь доминирует над всецелостью всех человеческих отношений. Становится всё более очевидным, что любая частичная борьба, ограниченная одной областью должна вливаться в общую борьбу против всей системы человеческих отношений: против капитала. В противном случае капитал интегрирует или уничтожает её.
Во время забастовки парижских водителей автобусов и машинистов метро (R.A.T.P.) в конце 1971 г., решительное отношение машинистов превратило забастовку в движение заметно отличающееся от забастовок других категорий работников. Содержание движения не зависит от того, что думают люди. Отношение водителей изменило их отношение к менеджменту R.A.T.P. и профсоюзам и выявило истинную природу конфликта. Само государство должно было вмешаться, чтобы заставить водителей и машинистов выйти на работу под давлением профсоюзов. Верили водители в это или нет, забастовка больше им не принадлежала; она превратилась в общественный суд над тем, следует ли официально признавать профсоюзы органами принуждения рабочих, органы, чьей задачей является восстановление нормального порядка. Невозможно понять значимость "молчания" рабочего класса, не понимая мощного развития капитализма на данном этапе. В наше время считается нормальным, что профсоюзы сворачивают забастовки. Это не подразумевает слабость революционного движения. Напротив, в ситуации не позволяющей добиться выполнения частичных требований, создание органа для сворачивания забастовки является нормальным. Поэтому мы не считаем возможным создание рабочих организаций, объединяющих внепрофсоюзные фракции на основе программы отдельных требований. Иногда рабочие группы формируются во время борьбы и они противопоставляют свои требования профсоюзным, однако их шансы уничтожаются самой системой, не позволяющей им существовать слишком долго.
Если эти группы хотят продолжать своё существование, они должны действовать вне пределов фабрики, иначе они будут уничтожены капиталом. Исчезновение таких групп является признаком радикальной природы движения. Если бы они продолжали существовать в качестве организаций, они бы утратили свой радикальный характер. Поэтому они всегда будут исчезать и появляться вновь в более радикальном обличье. Та идея, что рабочие группы в конечном итоге одержат победу, после многих экспериментов и неудач, формируя мощную организацию способную свергнуть капитализм, близка к буржуазной идее, что частичная критика постепенно перейдёт в радикальную. Деятельность рабочего класса осуществляется не через эксперименты и у неё нет другой "памяти" кроме общих условий капитала, заставляющих их действовать в соответствии с его природой. Она не изучает свой собственный опыт; провал движения сам является адекватной демонстрацией его лимитов.
Коммунистическая организация вырастает из практической потребности преобразовать капитализм в коммунизм. Коммунистическая организация является организацией перехода к коммунизму. Здесь лежит фундаментальное отличие нашего времени и прошлого периода. В борьбе, развернувшейся между 1917 и 1920 гг. в России и Германии, целью была организация до-коммунистического общества. В России радикальные секции рабочего класса пытались завоевать прочие слои рабочих и даже бедного крестьянства. Изолированность радикальных элементов и общие условия капитализма не позволяли им представить себе радикальное преобразование всего общества без программы объединяющей все эксплуатируемые классы. В конце концов эти радикальные элементы были разбиты.
Разница между нашим временем и прошлым проистекает из широкого развития производственных сил почти на всех континентах и количественного и качественного развития пролетариата. Рабочий класс теперь гораздо более многочислен 4 и использует высокоразвитые средства производства. На сегодняшний день сам капитал подготовил условия для коммунизма. В задачи пролетариата больше не входит поддержка прогрессивных капиталистических кругов против реакционных. Потребность в переходном периоде между уничтожением власти капиталистов и триумфом коммунизма, во время которого революционная власть создаёт условия для коммунизма, также отпала. Поэтому не остаётся места для коммунистической организации, как посредника между радикальным и нерадикальным кругами рабочего класса. Факт, что организации, поддерживающие коммунистическую программу в самые важные периоды борьбы являются продуктом новых классовых отношений при капитализме.
Например, во Франции в 1936 г., сопротивление капиталу было таким сильным, что понадобилась смена правительства для того, чтобы рабочие смогли добиться своего. Сегодня сами правительства выступают инициаторами реформ. Капиталистические правительства стремятся создать ситуации, при которых рабочие самоорганизуются фактически для того, чтобы обеспечить производственные потребности (участие, самоупраление). Современная экономика влечёт за собой всё больше планирования. Всё, что находится вне плана угрожает социальной гармонии. Любая деятельность вне этого планирования считается асоциальной и подлежит уничтожению. Нам следует помнить об этом при анализе некоторых видов деятельности трудящихся в периоды отсутствия массовой борьбы, вроде забастовок или попыток восстания. Профсоюзы должны (a) извлекать выгоду из борьбы рабочих и контролировать её и (b) противодействовать некоторым акциям вроде саботажа или "замедления" (остановки конвейера), если они хотят оставаться в пределах плана (производственные сделки, соглашения по зарплате, и т. д.).
Саботаж уже много лет практикуется в США, а сейчас развивается в Италии и Франции. В 1971 г., во время забастовки железнодорожников во Франции, СЖТ официально объявила, что саботаж осуществляется "безответственными" элементами. Было выведено из строя несколько локомотивов и несколько испорчено. Спустя какое-то время, во время стачки на “Рено” весной 1971 г., несколькими актами саботажа было испорчено несколько автомобилей, находившихся на стадии сборки. Саботаж становится крайне распространённым. Приостановка конвейера ("замедление"), существовавшая всегда в качестве подспудного явления, теперь становится повсеместной практикой. Её использование значительно увеличилось с приходом на трудовой рынок молодых рабочих и с автоматизацией. Ей сопутствовал возрастающий абсентизм, серьёзно встревоживший некоторые фирмы.
Эти события не новы в истории капитализма. Новым является контекст, в котором они происходят. Это в самом деле поверхностные симптомы глубокого социального движения, признаки процесса разрыва с существующим обществом. В начале века, саботаж использовался в качестве средства осуществления давления на боссов, чтобы заставить их принять существование профсоюзов. Французский революционный синдикалист Пуже проанализировал его в своём памфлете под названием Саботаж. Он цитирует выступление одного рабочего на съезде рабочих в 1895 г.:
"У боссов нет права рассчитывать на нашу снисходительность. Если они отказываются даже обсуждать наши требования, мы можем применять тактику 'Go Canny' (“Тихий ход”, Э.Т.), до тех пор пока они не выслушают нас".
Пуже добавляет: "Вот чёткое определение тактики 'Go Canny', или 'саботажа': ПЛОХАЯ ОПЛАТА, ПЛОХАЯ РАБОТА".
"Эта линия действия, применяемая нашими английскими друзьями, может быть применена во Франции, поскольку наше общественное положение идентично положению наших английских братьев".
Рабочие использовали саботаж против босса, чтобы он признал их существование. Таким образом они добивались свободы речи. Саботаж зародился а движении, пытавшемся превратить рабочий класс в класс, обладающий своим местом в капиталистическом обществе. "Замедление" было попыткой улучшить условия труда. Саботаж не был прямым и бескомпромиссным отрицанием общества как целого. "Замедление" было борьбой с эффектами капитализма. Понадобится дополнительное изучение ограничений подобной борьбы и условий, при которых капитал может поглотить их. Социальная значимость этой борьбы позволяет нам рассматривать её, как основание для "современного реформизма". Слово "реформизм" можно использовать в той степени, в какой эти акции в теории могут быть полностью поглощены капиталистической системой. В то время как сегодня они служат раздражающим фактором для нормальной производственной деятельности, завтра они вполне могут быть увязаны с производством. "Идеальный" капитализм может мириться с самоуправлением условий производства: до тех пор пока фирма получает нормальную прибыль, организацию труда можно доверить рабочим.
Капитализм уже проводил конкретные эксперименты в данном направлении, в частности в Италии, в США, в Швеции (Вольво). 5 Во Франции можно считать "либеральные" левые организации, такие как P.S.U., C.F.D.T. и левое крыло Социалистической партии выражением данной капиталистической тенденции. На данный момент, это движение нельзя назвать ни чисто реформистским, ни антикапиталистическим. Следует отметить, что этот "современный реформизм" часто был направлен против профсоюзов. Предсказать последствия его воздействия на капиталистическое производство всё ещё трудно. Всё, что мы пока можем видеть, это то, что эта борьба привлекает группы рабочих, чувствующих потребность действовать вне традиционных ограничений, поставленных профсоюзами.
Хотя "движение замедления" можно определить как мы это только что сделали, саботаж это нечто другое. Есть два вида саботажа: (a) саботаж уничтожающий продукт машинного производства, (b) саботаж, частично наносящий ущерб продукту так, что он становится непригодным для потребления. Саботаж, существующий сегодня не могут контролировать профсоюзы и его не может поглотить производство. Однако, капитал может не дать ему развить и трансформировать свою систему управления. По этой причине саботаж не может стать формой борьбы. С другой стороны, саботаж является отражением личности: она предаётся ему как страсти. Хотя отдельная личность и вынуждена продавать свою рабочую силу, она "сходит с ума", т.e. становится иррациональной по отношению ко всему "рациональному" (продажа своей рабочей силы и соответственная работа). Это "безумие" заключается в отказе предоставлять свою рабочую силу, быть товаром. Личность ненавидит саму себя, как отчуждённое, раздвоенное существо, которое существует только при капитале; она пытается, через разрушение и насилие, вновь стать одним целым.
Поскольку эти действия выходят за рамки экономического насилия, они выходят также за рамки "разума". Газеты постоянно называют их "анти-социальными" и "безумными": опасность становится настолько явной для общества, что оно пытается подавить её. 6 Христианская идеология оправдывает страдание и социальное неравноправие рабочих; сегодня капиталистическая идеология навязывает равенство всех перед наёмным трудом и нетерпима ко всему, что противостоит последнему. Потребность изолированного индивида физически противостоять своему практическому превращению в полностью подчинённый капиталу субъект, демонстрирует, что эта подчинённость становится всё более нестерпимой. Разрушительные действия являются частью попытки уничтожить опосредованность социальной общности исключительно через наёмный труд. В молчании пролетариата, саботаж становится первой заикающейся попыткой человеческой речи.
Оба вида деятельности: "замедление" и саботаж, требуют определённой степени согласия среди людей, работающих там, где это происходит. Это демонстрирует, что несмотря на отсутствие какой-либо формальной или официальной организации, существует подпольная сеть взаимоотношений на антикапиталистической основе. Такая сеть является более или менее плотной в соответствии со значимостью самой деятельности, и она исчезает с концом антикапиталистических акций. Нормальный факт, что помимо "подрывных" практических (а следовательно и теоретических) акций, группы, собирающиеся вокруг подрывных задач, должны распускаться. Часто необходимость поддерживать "социальную общность" приводит к деятельности, которая лишь во вторую очередь является антикапиталистической, но в первую очередь иллюзорна. В большинстве случаев эти группы собираются вокруг какой-либо политической оси. Во Франции ядро активных рабочих как правило присоединяется к организациям, вроде '"Lutte Ouvrière," к профсоюзным отделениям C.F.D.T., или к маоистским группам. Это не означает, что определённые меньшинства, исповедующие идеи троцкизма, маоизма, или C.F.D.T. приобретают влияние в рабочей среде, просто меньшинства рабочих активистов стремятся преодолеть свою изолированность, что вполне нормально. В любом случае, роспуск антикапиталистических сетей и деятельности означает реорганизацию капиталом рабочего класса, как составной части капитала.
Вкратце, коммунистическое движение не существует в отрыве от своей практической деятельности. Конец социальных беспорядков с коммунистическим содержанием сопровождается распадом целой системы отношений, организованной ими. Демократия, разделение борьбы на "экономическую" и "политическую", формирование авангарда, обладающего социалистической "сознательностью", являются иллюзиями давно ушедших дней. Эти иллюзии неосуществимы постольку, поскольку начинается новый период. Распыление организационных форм, созданных движением и исчезнувших вместе с ним отражает не слабость движения, а скорее его силу. Это время конца фальшивых битв. Единственный реальный конфликт – это тот конфликт, что ведёт к уничтожению капитализма.
1) На трудовом рынке, профсоюзы всё более становятся монополиями, покупающими и продающими рабочую силу. Капитал, объединяясь, объединяет условия торговли рабочей силой. В современных условиях производства, индивидуальный владелец рабочей силы не только вынужден продавать её, чтобы выжить, но должен также сотрудничать с другими владельцами рабочей силы, чтобы иметь возможность продать её. В обмен на социальный мир, профоюзы получили право контролировать найм рабочей силы. В современном обществе рабочие всё больше вынуждены присоединяться к профсоюзам, если они хотят продавать свою рабочую силу.
В начале этого столетия, профсоюзы стали продуктом собраний рабочих, формировавших коалиции для защиты рыночной цены своего товара. Профсоюзы совсем не были революционными, это отразилось в их отношении к I мировой войне, когда они прямо и косвенно поддержали войну. Пока рабочие боролись за своё существование как класса в капиталистическом обществе, профсоюзы не обладали революционной функцией. В Германии, во время революционного подъёма 1919-1920 гг., члены профсоюзов начали формировать организации, защищавшие их экономические права в общем контексте борьбы против капитализма. 7 Вне революционного периода, рабочий класс становится лишь фракцией капитала, представленной профоюзами. В то время как прочие фракции (промышленный и финансовый капитал) формировали монополии, рабочий класс, в качестве изменчивого капитала также сформировал монополию, доверенными лицами которой стали профсоюзы.
2) Профсоюзы развились в конце 19-го и начале 20-го вв. в качестве организаций, охранявших квалифицированную рабочую силу. Это стало особенно очевидным с подъёмом A.F. L. В США. В период до II мировой войны (или до рождения C.I.O. в 1930-х гг. в США) профсоюзы росли поддерживая относительно привилегированные слои рабочего класса. Это не означает, что они не пользовались влиянием у самых эксплуатируемых слоёв, но это влияние было возможным только если оно совпадало с интересами квалифицированных слоёв. С развитием современной, автоматизированной промышленности, высококвалифицированных рабочих сменили техники. Функцией этих техников стал контроль и управление массами неквалифицированных рабочих. Поэтому профсоюзы, теряя важные слои рабочего класса, терявшие свою квалификацию, решили завоевать этот новый социальный слой техников.
3) Профсоюзы представляют рабочую силу, ставшую капиталом. Поэтому они становятся учреждениями, повышающими стоимость капитала. Профсоюзы должны увязывать свои программы с промышленным и финансовым капиталом, если они хотят удерживать под контролем "'свою" рабочую силу. Представителям изменчивого капитала, капитала в форме рабочей силы, рано или поздно придётся сотрудничать с представителями тех подразделений капитала, что находятся у власти в данный момент. Правительственные коалиции, состоящие из либеральной буржуазии, технократов, левых политических групп и профсоюзов, становятся необходимым для эволюции капитализма условием. Самому капиталу требуются сильные профсоюзы, способные предлагать экономические меры, способные повышать стоимость изменчивого капитала. Профсоюзы – это не "предатели" в том смысле, что они предают программу рабочего класса: они довольно последовательны сами по себе и по отношению к рабочему классу, когда он принимает их капиталистическую природу.
4) Вот как мы пониманием взаимоотношения между рабочим классом и профсоюзами. Когда начинается процесс разрыва с капиталистическим обществом, профсоюзы сразу предстают как нечто, чем они являются на самом деле и обращаются с ними соответственно; но как только этот процесс заканчивается, капитал обязательно реорганизовывает рабочий класс, посредством профсоюзов. Можно сказать, что у рабочего класса нет "профсоюзных" иллюзий. Есть лишь капиталистическая, а именно "профсоюзная", организация рабочего класса.
5) Текущее развитие отношений между профсоюзами и боссами в Италии может служить иллюстрацией к сказанному. Стоит внимательно следить за эволюцией итальянских профсоюзов. Является нормой, что в относительно отсталых зонах (с экономической точки зрения), таких как Франция и Италия (по сравнению с США), эффектам модернизации экономики сопутствуют самые современные тенденции капитала. То, что происходит в Италии во многом знаменует то, что назревает в других странах.
Итальянская ситуация помогает нам лучше понять французскую. Во Франции СЖТ и ФКП создали реакционное сопротивление рабочей борьбе, в то время как в Италии КДжИЛ и ИКП смогли приспособиться к новой ситуации. Это служит одной из причин, объясняющих разницу между французским "Маем" и итальянским "Маем". Во Франции, Май 1968 г. пришёл внезапно и его легко можно было воспринять ошибочно. Итальянская ситуация разворачивается медленнее и в полной мере обнажает свои тенденции.
Первый этап длился с 1968 г. до 1971 г. Главным элементом стало зарождение рабочей борьбы, независимой от профоюзов и политических организаций. Как и во Франции были сформированы комитеты действия рабочих, с одной существенной разницей: французские комитеты были быстро вытеснены с фабрик властью профсоюзов, которые практически не оставили у них иллюзий о борьбе в пределах одной фабрики. Поскольку, общая ситуация не позволяла им двигаться дальше, они исчезли. В Италии, с другой стороны, комитеты рабочих с самого начала смогли самоорганизоваться на фабриках. Ни боссы, ни профсоюзы не смогли реально противостоять им. Многие комитеты были сформированы на фабриках, в изоляции друг от лруга, и все они смогли поднять вопросы скорости производственного процесса и организации саботажа.
Фактически это стало отчуждённой формой критики наёмного труда. В итальянском движении деятельность ультралевых групп (леваков) стала особенно примечательной. Вся их деятельность заключалась в сведении движения к его формальным аспектам без указания на его реальное содержание. Они породили иллюзию, что "автономия" рабочих организаций была сама по себе достаточно революционной и её следует поддерживать и укреплять. Они возвеличили все формальные аспекты. Но поскольку они не были коммунистами, они не смогли выразить ту идею, что за борьбой против ритма конвейера и условий труда скрыта борьба против наёмного труда.
Сама рабочая борьба не встретила сопротивления. Фактически это обезоружило её. Ей пришлось приспособиться к условиям капиталистического общества. Профсоюзы, со своей стороны, изменили свою структуру, чтобы добиться контроля за рабочим движением. Как сказал Трентин, один из лидеров КДжИЛ, они решили организовать "тщательное преобразование профсоюзов и нового типа рядовой демократии". Они преобразовали свои фабричные организации по образцу "автономных" комитетов, родившихся из борьбы последнего времени. Способность профсоюзов контролировать промышленную борьбу превратила их в единственную силу, способную заставить рабочих возобновить работу. В некоторых больших концернах, вроде Фиата, были проведены переговоры. В результате этих переговоров профсоюзы получили право вмешательства в организацию труда (время и ход, измерение проделанной работы и т.д.). Теперь менеджмент Фиата совершает отчисления профсоюзных взносов из зарплаты, как это уже было принято в Бельгии. В то же время, были предприняты серьёзные попытки достичь соглашения о слиянии трёх крупнейших профсоюзов: U.I.L. (социалисты), C.I.S.L. (демохристиане), C.G.I.L. (ИКП).
ПРИМЕЧАНИЕ: Итальянский пример ясно демонстрирует тенденцию профсоюзов превращаться в монополии, обсуждающие условия производства прибавочной стоимости с другими подразделениями капитала. Вот, цитаты Петрилли, президента государственной I.R. (государственная холдинговая компания) и Трентина:
Трентин: ". . . Обогащение содержания работы и допущение более высокой степени автономии в принятии решений группами рабочих, занятых на ней (на каждой фабрике) уже возможны. .. Даже когда, из-за неудач профсоюзов, протесты рабочих ведут к иррациональным и иллюзорным требованиям, рабочие выражают свой отказ производить не думая, работать не решая; они выражают свою потребность во власти".
Петрилли: "На мой взгляд, стало очевидныи, что конвейерная система несёт в себе напрасную трату человеческих способностей и производит вполне понятное чувство фрустрации у рабочего. В результате большинство социальных волнений следует понимать реалистично, как структурные, а не конъюнктурные факты. . . . Увеличившееся участие рабочих в разработке производственных целей ставит перед нами серию вопросов, имеющих отношение не столько к организации труда, сколько к определению баланса власти в фирме".
Программы и цели здесь идентичны: рост производительности. Единственной остающейся проблемой становится разделение власти, которое лежит в корне политических кризисов во многих промышленных странах. Возможно, что концу политических кризисов будет сопутствовать рождение "власти рабочих", как власти наёмного труда в различных формах: самоуправление, "народные" коалиции, социалистические и коммунистические партии, левые правительства с правыми программами, правые правительства с левыми программами. 8
Примечания: 1. Если бы он это делал, люди знали бы о нём, как они знают о находившемся под влиянием ситуационистов Совете по поддержке захватов (CMDO), действовавшем с 10 мая и расположенном в другом здании в десяти минутах ходьбы как от Сорбонны, так и от Санзье. В своей истории 68-го, СИ игнорирует Комитет Санзье как слишком мелкий для того, чтобы обладать реальным интересом. У CMDO конечно были широко распространившиеся плакаты и листовки, во Франции и за границей, в то время как Санзье был больше привязан к рабочим местам, но истина в том, что оба они были одними из самых радикальных аспектов 68-го. Описанный СИ как "звено, а не власть", CMDO решил самораспуститься 15 июня. (комментарий 1997 г., Ж.Д.)
2. Отсюда отчёт M.I.T. и дебаты о "нулевом росте".
3. Взять к примеру забастовку машинистов со станции Северный Париж 1986 г. Собрание просто проголосовало против блокирования рельс, не пропускавшего поезда. Но когда бастующие увидели как со станции идёт первый поезд, который вели менеджеры среднего звена под защитой полиции, они все ринулись на рельсы, отменив спонтанным действием часы демократического голосования.
Коммунизм конечно является движением огромного большинства способного взять свои действия в свои руки. В этом смысле, коммунизм "демократичен", но он не поддерживает демократию как принцип. Политики, боссы и бюрократы получают преимущество либо от меньшинства, либо от большинства, в зависимости от того, что их больше устраивает: так же поступает и пролетариат. Боевая активность рабочих часто исходит от горстки людей. Коммунизм не является властью ни большинства, ни меньшинства. Для того, чтобы дискутировать и/или начинать действовать, людям, понятное дело, надо где-то собираться и такое место встречи называется советом, комитетом, ассамблеей и т. д. Тем не менее, оно становится учреждением, как только момент и механизм принятия решений начинает преобладать над действиями. В этом разделении заключается сущность парламентаризма.
Да, люди должны решать сами за себя. Но любое решение, революционное или нет, зависит от того, что случилось до этого и от того, что продолжает происходить вне структуры по принятию решений. Любой организатор собрания составляет повестку дня; любой, кто задаёт вопрос, определяет ответ; любой, кто затеивает голосование, несёт с собой решение. Революция не устанавливает другую форму организации, а находит решения, отличные от логики капитала и реформизма. Демократия и диктатура, понимаемые как принципы, одинаково неправы: они выделяют особый и явно привилегированный момент.
Требование демократии было на высоте во Франции в 1968 г. От продавцов до пожарников и школьников, каждая группа хотела собраться и свободно управлять своим собственным миром, надеясь, что это принесёт глобальные перемены. Даже ситуационисты оставались в пределах демократии, демократии рабочих советов конечно, т.e. демократии антигосударственной и выходящей за пределы товарного производства и прибыли, но всё ещё отделяющей средства от целей. СИ стал самым адекватным выражением Мая 68. (комментарий 1997 г., Ж.Д.)
4. Это заявление 1972 г. может прозвучать странно 25 лет спустя, однако оно всё ещё остаётся верным. Растущей безработице сопутствует рост количества наёмных трудящихся, не только в США, но и во Франции, и даже более того в мировом масштабе, т.к. в последние десятилетия миллионам людей пришлось заняться тяжёлым современным трудом, как, например, в Китае.
Необязательно говорить, что у "работы" много разных смысловых оттенков. Африканский наёмный рабочий зарабатывает деньги для 20 людей, в то время как западноевропейский поддерживает от 2 до 3. (комментарий 1997 г., Ж.Д.)
5. Этот абзац относится к преобразованию системы Тейлора. Конвейер уже частично исчезает на некоторых фабриках.
6. Официальное заявление лидера КП, 1970 г.: "Есть рабочие, которых мы никогда не будем защищать: это те кто выводит из строя машины и оборудование, которые они производят". (комментарий 1997 г., Ж.Д.)
7. Такие как Движение цеховых старост, французские Революционные Синдикалистские Комитеты и Генеральная Ассоциация Немецких Рабочих (AAUD).
8. Как и СИ примерно в то же время, этот текст рассматривает Италию, как исследовательскую лабораторию пролетарского действия и капиталистического противодействия. В последующие годы в Италии проявилось богатое разнообразие форм рабочей автономии: недисциплинированность, абсентизм, необъявленные цеховые собрания, демонстрации на предприятиях, призывающие к забастовке, дикое пикетирование, блокада товаров... Их постоянной чертой стало отрицание иерархии: равное повышение зарплаты, отсутствие привилегированных категорий, свобода слова... Другим их аспектом стали попытки преодолеть разделение между представлением и действием (парламент/правительство: см. выше, 3 комментарий) в работе комитетов рядовых рабочих. Такая самоорганизация обладала ключевой ролью для коллективного действия, но когда ей не удавалось выступить в качестве органа социальных изменений, которых не происходило, она исчезала вместе со всем остальным пролетарским всплеском.
Не случайно большие фабричные комитеты Северной Италии были мало взаимосвязаны: сопротивление боссу может быть местным делом, в то время как реорганизация производства и социальной жизни означает выход за пределы своего рабочего места – по ту сторону фабричных ворот и компании, как аккумулированной стоимости, которая владеет нами. (комментарий 1997 г., Ж.Д.)