Микола Руденко

Слово о друге

Явление поэта истинного или даже великого всегда потрясает: откуда он и почему — вдруг? Вчера и слуху о нем не было, а сегодня он поднялся над толпой, как Гулливер, и ему вняла, его разглядела сразу и одновременно вся планета. Разумеется, такое случается не часто. И все же нам, гражданам Украины, дважды выпало это счастье: речь идет о Василе Стусе и о Борисе Чичибабине. Скорее всего, не случайно так сложилось, что первый из них пришел как поэт украинский, а второй — как русский, хотя и для Бориса Украина была настоящей и единственной отчизной. Очевидно, и того, и другого призвала историческая необходимость, ибо истоки столь внебудничного явления можно разглядеть только там, где среди светил самое яркое — Вездесущее Слово, Слово — Бог. Чем дальше мы отходим от их земной жизни, от их подвижничества, тем яснее видим, что жертвенность этих поэтов тоже не была чем-то случайным: Логос везде и всегда приходит к людям через Голгофу.

Тем не менее на этой земле не бывает так, чтобы явление великого поэта было полной неожиданностью для всех без исключения: с кем-то он общался, кому-то читал свои стихи, а кому-то даже посвящал некоторые из них. Так вполне позволительно сказать: я горжусь тем, что принадлежал к близким друзьям Бориса Чичибабина, для которых он был великим уже тогда, когда о нем знали не тысячи, а лишь единицы, в лучшем случае — десятки.

Встреча с Борисом для меня всегда была праздником. Безусловно, друзья знали его как доброго собеседника, с которым можно просидеть за столом до рассвета. Однако сказать так о Борисе Чичибабине — это, по сути, ничего не сказать. Борис, как правило, читал много своих стихотворений. Почти все они «не годились» для печати; из них бил живой огонь — не тот, возле которого можно погреться, а тот, что переплавляет человеческое сознание пламенем беспощадной правды, что, известное дело,— не для каждого в радость — немало таких, кто правду воспринимает как наказание. Борис хорошо это знал — потому и друзей выбирал из тех, которые тоже готовы были сгореть ради истинного слова. Это были или вчерашние политзаключенные, как он сам, как Генрих Алтунян, или политзаключенные будущие, как автор этих строк.

Припоминаю декабрь 1977 года. Ко мне в мордовский концлагерь приехала на свидание жена Раиса. То, что она привезла, превосходило все мои ожидания: это было заученное на память стихотворение Бориса обо мне — о нашей встрече с ним за столом перед моим арестом. Что за стихотворение, однако! Сегодня я убежден, что оно принадлежит к лучшему из созданного Чичибабиным. Можно представить, какой это было для меня моральной поддержкой. Тогда я не верил, что увижу это стихотворение опубликованным, но понял: если бы я даже не остался как поэт, Чичибабин меня обессмертил своим космически высоким словом.

На наш с Раисой отъезд в Америку Борис откликнулся другим стихотворением, на сей раз любовно-осуждающим. Собственно говоря, уезжали мы только потому, что после ареста Раисы у нас отобрали киевскую квартиру — хоть и кончился срок ссылки, но мы вынуждены были жить в обще­житии строителей под Горно-Алтайском. Вместе с укоряющим стихотворением Борис прислал нам в Москву, где мы ожидали визу, значительную сумму денег и при­глашение поселиться в его харьковском жилище. Мы были безмерно благодарны Борису и его милой жене Лиле, но отказались от этого великодушного приглашения. Отказались не гордости ради, а только потому, что прекрасно понимали, на какую жертву из-за нас обрекает себя героическая чета Чичибабиных.

Если жизнь подарит мне такую возможность, я расскажу о своем общении с Борисом Чичибабиным много больше, а это свое краткое слово хочу завершить ярким воспоминанием о том, как летом 1976 года к нам в Кончу-Заспу наведались Борис и Лиля. Мы с Раисой повели их на берег речки Виты, где, затерявшись в лесной гуще, стоят два дуба-великана, которым уже около тысячи лет. Их можно считать ровесниками Киевской Софии. О них, к счастью, мало кто знает, иначе губительное внимание давно бы укоротило им век. Какое это счастье — стоять под кроной исполина, где мысли о вечности естественны и ненатужны. Уже тогда подумалось мне, что стихи Чичибабина сродни этим могучим и мудрым деревьям. Тогда, опасаясь излишней патетики, я промолчал, сегодня, думаю, об этом надо и пора сказать.

Перевел М. Богославский