Когда мы были в Яд-Вашеме 

                       А.Вернику

Мы были там — и слава Богу, 
что нам открылась понемногу 
вселенной горькая душа — 
то ниспадая, то взлетая, 
земля трагически-святая 
у Средиземного ковша. 
 
И мы ковшом тем причастились, 
и я, как некий нечестивец, 
в те волны горб свой погружал, 
и тут же, невысокопарны, 
грузнели финиками пальмы 
и рос на клумбах цветожар... 
 
Но люди мы неделовые, 
не задержались в Тель-Авиве, 
пошли мотаться налегке, 
и сразу в мареве и блеске 
заговорила по-библейски 
земля на ихнем языке. 
 
Она была седой и рыжей, 
и небо к нам склонялось ближе, 
чем где-нибудь в краях иных, 
и уводило нас подальше 
от мерзословия и фальши, 
от патриотов и ханыг. 
 
Все каменистей, все безводней 
в ладони щурилась Господней 
земля пустынь, земля святынь. 
От наших глаз неотдалима 
холмистость Иерусалима 
и огнедышащая синь. 
 
А в сини той, белы как чайки, 
домов расставленные чарки 
с любовью потчуют друзей. 
И встал, воздевши к небу руки, 
музей скорбей еврейских — муки 
нечеловеческой музей. 
 
Прошли врата — и вот внутри мы, 
и смотрим в страшные витрины 
с предсмертным ужасом в очах, 
как, с пеньем Тор мешая бред свой, 
шло европейское еврейство 
на гибель в ямах и печах. 
 
Войдя в музей тот, в Яд-Вашем, я, 
прервавши с миром отношенья, 
не обвиняю темный век — 
с немой молитвой жду отплаты, 
ответственный и виноватый, 
как перед Богом человек. 

Вот что я думал в Яд-Вашеме: 
я — русский помыслами всеми, 
крещеньем, речью и душой, 
но русской Музе не в убыток, 
что я скорблю о всех убитых, 
всему живому не чужой. 
 
Есть у людей тела и души, 
и есть у душ глаза и уши, 
чтоб слышать весть из Божьих уст. 
Когда мы были в Яд-Вашеме, 
мы видели глазами теми, 
что там с народом Иисус. 
 
Мы точным знанием владеем, 
что Он родился иудеем, 
и это надо понимать. 
От жар дневных ища прохлады, 
над ним еврейские обряды 
творила любящая Мать. 
 
Мы это видели воочью 
и не забудем днем и ночью 
на тропах зримого Христа, 
как шел Он с верными своими 
Отца единого во имя 
вплоть до Голгофского креста. 
 
Я сердцем всем прирос к земле той, 
сердцами мертвых разогретой, 
а если спросите: «Зачем?» — 
отвечу, с ближними не споря: 
на свете нет чужого горя, 
душа любая — Яд-Вашем. 
 
Мы были там, и слава Богу, 
что мы прошли по солнцепеку 
земли, чье слово не мертво, 
где сестры — братья Иисуса 
Его любовию спасутся, 
хоть и не веруют в Него. 
 
Я, русский кровью и корнями, 
живущий без гроша в кармане, 
страной еврейской покорен — 
родными смутами снедаем, 
я и ее коснулся таин 
и верен ей до похорон. 
 
1992