я		чистотой непрожитого дня манит пустой экран и белый лист бумаги. пугает не тем, что ты один, а тем, что в тебе ни одного. прожитый день останется в памяти еще одним сгоревшим нервом, сумма которых с каждой днем увеличивается, а однажды превратится в бесконечность, взяв с собой тебя, как мама берет за руку непослушного отпрыска и ведет в очередную неизведанную для него даль. как в сказку, открывается очередная белая дверь перед ним, обрекая на очередное красное, которое передаст ему все его обиды и радости, радости, граничащие с болью - когда смотришь на ослепительное солнце, и нельзя не смотреть, и чем дольше смотришь, тем больше ты - это солнце; а чем больше ты - солнце, тем меньше человек. но наверное, уж лучше быть ярким солнцем, чем маленьким и серым человек, у которого изо рта пахнет, а из души пасет: смрадом боли, крови и наслаждения, из которого он появился и куда в независимости от своих желаний уйдет. как призрак.
я обнял эти плечи и взглянул на то, что оказалось за спиною, и увидал, что выдвинутый стул сливался с освещенною стеною. был в лампочке повышенный накал, невыгодный для мебели истертой, и потому диван в углу сверкал коричневою кожей, словно желтой. стол пустовал, поблескивал паркет, темнела печка, в раме запыленной застыл пейзаж, и лишь один буфет казался мне тогда одушевленным. но мотылек по комнате кружил, и он мой взгляд с недвижимости сдвинул. и если призрак здесь когда-то жил, то он покинул этот дом. покинул.		бродский

она		- что это было?! - ночной мотылек. - ну, слава богу... пауков я ненавижу, многоножек боюсь, гусениц я люблю, а дождевых червей я спасаю...