ТОПКА № 5
Обещанный пятый номер выходит без опоздания, - говорим это смело,
т.к. о сроках не объявлялось ничего. Тем расторопнее, спешим объявить, что номер
этот, вероятно, последний; правда, мы это уже объявляли относительно №4, но... -
но зато и времени сколько прошло с тех пор: с 1992-го по... Тогда, в 92-м, стало
(и то - не без опоздания!..) очевидным, что форма машинописного альманаха
изжила себя. В 1997-м был выпущен сводный номер избранного всех "Топок", -
печатался он на ксероксе и, добрав до 30-ти экземпляров, тридцатикратно же дал
понять: изжита и эта. Выход же в Интернет тотчас выявил необходимость поиска
таких форм, которые неминуемо бы и до основанья сломали сложившуюся исторически. Большая мобильность материала, меньший объем... Традиционная
котельная, с ее "задвижкой на вводе", "байпасом" (хотя бы и "на Парнас"),
"запальной свечой", с ее заповедными "тайнами шамотной горки" (название рубрик
альманаха) и собственно "топкой" этого бы просто не выдержала (результат -
взрыв).
Пять "Топок" - солидная, довольно-таки, котельная; но -
знает ли читатель, что эксплуатация встроенных котельных потихоньку
сворачивается, - где - за счет подключения потребителя к теплоцентрали, где - к
значительно более компактным и безопасным финским "вагончикам"?.. Наша - традиционно, встроенная, и...
сворачиваться, похоже, пора.
Филиалом нашей "Топки" является уже открывшийся по адресу
http://www.electromera./delfa.net/kotel
"салон"; не порывая с традициями, он,
как нам кажется, больше отвечает требованиям Интернета, - по крайней мере,
традиции там пока еще не помеха поиску. Впрочем, судить об этом читателю - с
чем мы и приглашаем его туда.
Данный же номер открывается стихотворением Елены
Дунаевской, посвященным нашей - немного инфернальной, бесспорно, но - достаточно человеколюбивой профессии:
* *
*
В стеклянной трубочке вода
Смещается туда-сюда,
И уровень воды в стекле
Есть уровень воды в котле.
А я котёл водой пою,
И, если малость недолью,
А после резко кран открою,
Котёл взорвётся сам
собою.
Но я котёл мой
не взорву:
Я вижу, словно наяву, -
Течёт, ветвясь по стоякам,
Вода горячая к жильцам.
Жильца опасно обварить,
Нельзя водой холодной мыть,
-
С жильцом я мысленно дружу
И за приборами
слежу.
Мой мастер справедлив, но
строг:
Журнал я заполняю в срок,
Горючий экономлю газ
И чисто мою унитаз.
Бельё на трубах не сушу,
Иной работы не прошу:
Ведь людям я нужна всегда,
Как пар и теплая вода...
Елена Дунаевская, закончив в
1972 году (с красным дипломом) мат.-мех. ЛГУ, отдала 10 лет нашей
высокогуманной профессии - и, по одному уже данному стихотворению, можно судить
о том, сколь - на совесть. (NB: Лена уже не
работает кочегаром - но всем остающимся на вахте бывшим и новоиспеченным ее
коллегам было бы нелишне выучить стихотворение наизусть, - запоминается оно
куда легче, чем инструкция, а содержит в себе те же требования, что и там).
Другие профессии Е.Дунаевской - лифтёр и "научный сотрудник временно"; в
настоящее время - профессиональный переводчик с английского, член СП СПб. В
1989 году подборкой ее стихов открывался №2 "Топки".
Следующий наш автор - Евгений
Кушнер. В отличие от
Елены и мн. др., включая отца, Евгений - убежденный прозаик; в 1982-м закончил
Институт Культуры и, проработав три года по основной специальности
(библиотекарь), счастливо переквалифицировался "в нас". Кем и проработал почти
15 лет вплоть до недавнего, осенью 1999-го, отъезда в Израиль. В России
публиковался мало, в основном - в самиздате ("Часы", "Обводный канал" и - да: и
альманах "ТОПКА", №4). В теперешнем, 5-ом, мы публикуем отрывок из его повести "Записки
недоумка", завершенной весною 1999 года.
Июль, воскресенье
Я просто дурак. Самый обыкновенный, полноценный дурак.
Причем, без всякого юродского или, там, христианско-романтического ореола. Не
дурачок, не идиотик какой-нибудь, вроде князя Мышкина, нет. Именно дурак.
Кретин.
Такой я сделал вывод после беседы с дядей Аркадием. Имел
глупость (на то ведь и дурак!) поделиться своими соображениями относительно
устройства мира. Мироздания, то бишь. Рассказал ему о том, что меня волнует
больше всего на свете, о тех вопросах, не решив которые, я и жить-то далее не
могу. И, главное, не хочу.
- Какая, к ебаной матери, тайна вселенной?! Какая, на хер,
вечность?! - вскричал он, - что за бред у тебя в башке?! Лучше подумай о том,
как устроиться на нормальную работу! А то привык сперва у папы с мамой, затем у
жены на шее. Философ он, понимаешь ли..! Ты хоть что-нибудь делать-то умеешь,
философ?! Ни хрена не умеешь. Валяешься целыми днями на диване, да в потолок
плюёшь. Ничтожество! Ишь придумал удобную позицию в жизни - ничегонеделанье под
видом размышлений... Вспомни своих покойных родителей! Да что родителей, хоть на
Лёньку посмотри! Ведь и он звезд с небес не хватает, а всё же работает,
старается, что-то домой приносит...
Вот так мне сказал дядя Аркадий. В общем, правильно сказал.
Да только никакой я, конечно, не философ. Я просто пытаюсь постигнуть некую
тайну, разумом знаю, понимаю, что это невозможно, да и не нужно, но ничего не
могу с собой поделать.
Еду, например, в троллейбусе (не заплатив, кстати, за
проезд, нет у меня на проезд). По тротуару идет человек. Мужчина такой. Усатый.
Или рыжий, но без усов. Или: без усов и не рыжий, а, допустим, в шляпе. Или:
без шляпы, но попыхивая сигаретой. Или папиросой. Ну, ладно. Так еду я, значит,
смотрю на него и думаю: вот идет дяденька. На работу, с работы, или к семье (а
может, и от семьи...). А задумывается ли этот дяденька о том, что заставляет крутиться нашу
сравнительно небольшую планету? Пытается ли постигнуть хоть иногда, что находится за пределами того шара,
который мы называем вселенной? Пытается ли вообще понять, что такое
бесконечность, да еще непрерывно расширяющаяся? Наверное, нет. А если всё же
пытается, то как он может так преспокойно вышагивать по тротуару, будто вокруг
не происходит ничего необычного? Да надо немедленно всё бросить и устремиться к
решению этих вопросов, без которых вся наша повседневная жизнь полностью теряет
смысл! И нечего рассчитывать, будто что-то эдакое нам откроется лишь после
смерти... Фиг-с-два! Если уж при жизни нам так и не удалось ни во что врубиться,
то где гарантия, что после смерти мы сможем нечто понять, тем более учитывая,
что и нас-то самих уже не будет, и, стало быть, просто нечему да и нечем будет
врубаться... А вокруг именно и происходит необычное! Эх, дядя, дядя! Всё вокруг
необычно. Даже необычайно. Особенно твоя шляпа, сигарета, усы, дома,
троллейбус, постепенно обгоняющий тебя, встречные прохожие, небо над головой...
Откуда это всё?! Иллюзия, или реальность..? Так делай же что-то, дядя! Не
откладывая, прямо сейчас! Беги, решай первейший вопрос
мироздания!........................................................................................
.......Но тут невольно
закрадывается зловредная мысль... - а ведь, должно быть, я и есть тот самый страшный
дурак, который с инициативой...
Июнь,
суббота.
Мой брат, он - да. Хотя временами
кажется, что - нет. Или так скажем: то да, то нет. Последнее все-таки
перевешивает.
То, что в раннем детстве лидировал я, - понятно. Разница в
пять лет - не хухры-мухры. Но в дальнейшем кое-что изменилось, и в чем-то
Лёнька перепрыгнул меня. По крайней мере, внешне. На первый взгляд. Ведь кто я?
Дворник, сторож, лифтёр, почтальон... неудавшийся философ (читай - безработный).
Не пойми кто, в общем. Никто, в общем. А он - переводчик, понимаете ли,
редактор, писатель... Я-то прекрасно знаю, никакой он не писатель. Говно на
палочке. Таких писателей забывают на следующий же день после их поминок. Так
что, на самом деле и он - никто. Такое же никто, как и я. А может, никтее, ибо
еще и с претензией.
Ни одной его повести, даже рассказа я
так и не дочитал до конца. Плоско, бледно, банально... Только откроешь на первой
странице, как сразу подумаешь: "на кой хрен он вообще взялся за перо? не его
это дело!" И если верно, что настоящего писателя можно узнать по любому его
абзацу, то можно с уверенностью утверждать, что Лёня вообще не имеет к
писательству ни малейшего отношения, и это также узнается по любому его абзацу.
Впрочем, многие нынче так пишут. В конце концов, не это важно. Важно то, что он
считает себя вполне состоявшейся личностью. Личностью во всех отношениях. Да и
не он один. И мама с папой так считали, и дядя Аркадий, никогда и не скрывавший
своей привязанности к нему, и все друзья (которые у нас с Лёнькой общие, что,
правда, неудивительно). В последние годы мне постоянно ставят его в пример. Кто
ни попадя.
Даже моя собственная жена. А между тем, один я знаю подлинную ему цену. Именно
как личности. Завистливой и властной... Все мы, конечно, завистливые и властные,
просто один в большей степени, другой в меньшей. Однако, между нами с Лёней
всегда было что-то вроде борьбы. Невысказанной, неофициальной, что ли... Черт
возьми, для всех друзей я стал "его братом". Нет, поначалу он был "моим
братом". Когда ему было двадцать, а мне - двадцать пять. Я был философ,
начинающий гений, а он - мой брат. Так его и воспринимали все окружающие, -
именно как брата, тоже не лишенного определенных дарований. Когда мы приходили
в гости, то обычно говорил я, он же молча слушал. Но со временем мы как-то
незаметно поменялись ролями, и теперь уже говорил он, а я почему-то стеснялся в
его присутствии и рот раскрыть. Боялся чушь сморозить.
Наши отношения пропитались неким
идиотическим юродством. Внешне мы, вроде бы, продолжали дружить (если это можно
назвать дружбой), но постепенно я стал замечать, что буквально всё в нем меня
раздражает. Любая фраза, любой жест или взгляд. Похоже, он испытывал то же
самое по отношению ко мне. Возможно, еще и потому, что понимал: никто не знает
его так, как я. Всю подноготную... Взять хотя бы его бесконечных баб, так
тщательно утаиваемых от жены. Этих, по его собственному пошлому выражению,
"симпатичных сучек"... В том-то и дело, что все женщины превратились для него в симпатичных
сучек, которых он, использовав, выкидывал на помойку. Сколько раз он приводил
их ко мне, прекрасно понимая: Андрей не выдаст, ни за что не выдаст. Это, как
бы, само собой разумелось. Да. Между нами установилось некое невысказанное
омерзительное взаимопонимание. Но как порой подмывало, якобы случайно,
кому-нибудь сболтнуть! Ну, если не его жене, то хотя бы дяде Аркадию, или
родителям.
Наши бедные родители... Так и не узнали о
нём ничего. Для них Лёня остался идеальным сыном. Вообще идеальным...
Отец умер через год после матери. На
его похоронах говорили только двое: младший сын, т.е. Лёня, и двоюродный брат,
т.е. дядя Аркадий. Я же оказался оттесненным в сторону. Мне и соболезнования-то
никто не высказывал. Все обращались исключительно к Лёне, как будто меня и
вовсе нет, или я какой-то приживал, внебрачный отпрыск, или злой сосед,
находившийся в вечной ссоре с покойным. Более того, бытовало даже мнение, в
особенности поддерживаемое дядей Аркадием, будто бы из-за меня, мол, родители и
ушли раньше времени. Будто бы именно я своей непутевой жизнью довел их до
смерти. "Уж кто-кто, а ты бы, Андрей, лучше помалкивал!" - сказал мне на
поминках дядя Аркадий. И я помалкивал. А что мне оставалось делать? Не мог же я
встать и объявить пришедшим правду, выпалить всё, что знал, вернее, о чем
догадывался. Вернее, чувствовал. А чувствовал на протяжении всей жизни одно: у
мамы с дядей Аркадием, то есть, у дяди Аркадия с мамой... ну, в общем, неважно.
Важно лишь то, что папа, как будто, ни о чем не подозревал. Или не хотел
подозревать. Как, впрочем, и я. Как, впрочем, и Лёня, который, в отличие от
меня, более близкого с папой, был гораздо ближе с мамой, и, надо полагать, знал
куда больше.
Но сейчас, на поминках... разве мог я?
Разве осмелился бы в такой неподходящий момент? Да и кто бы мне поверил? Мне,
великовозрастному недоумку! Сочли бы за очередной шиз. Может, конечно, и так,
да только никогда не уйдет из памяти та странная, до смешного полуреальная
сцена на пригородной станции...
...Мне лет семь или восемь. Стою,
прижавшись спиной к перилам, придерживая одной рукой совсем еще маленького
Лёньку. Папа побежал за билетами. Мама и дядя Аркадий стоят чуть поодаль. Мама
гладит его по щеке, они что-то тихо говорят друг другу. Дождь, ветер и лай
собак. Но до меня всё же долетает одна фраза, точнее, обрывок, что-то типа:
"...ведь ты у меня совсем одна...", и ее слова: "Ну, теперь не одна, теперь у нас с
тобой есть он..."
Может, и не было всего этого? Вернее,
было, но только во сне... В конце концов, имеет ли это значение? Особенно теперь,
после смерти мамы и папы. Да и потом ведь: всего того, что было когда-то,
теперь-то нет, все равно нет. Ни людей, ни событий... Поэтому, если что-то
произошло во сне, это равносильно тому, как если б это что-то произошло на самом
деле.
И по прошествии уже стольких лет я,
кажется, начинаю понимать смысл той таинственной фразы, которой, возможно, и не
было, но разгадать ее я пытался всю жизнь. Самое же забавное заключается в том,
что тот, к кому она, та фраза, относилась в первую очередь, скорее всего, и по
сей день остается в неведении.
_____________
Очередного поэта, которого мы с особым
удовольствием (и немалым почтением) представляем читателю, зовут Се Линъюнь; он - уроженец Китая периода Шести
династий, - бесспорно, значительный, с поэтической точки зрения, период. Был
ли, однако, Се Линъюнь кочегаром?.. Сколь оно ни давнее, вообще, дело (столетий
шестнадцать, примерно, тому назад), - мы можем сказать с уверенностью: не был,
нет. Зато его стихи перевела наша коллега, Ника Шек, и этим открыла для Се Линъюня возможность быть напечатанным на
страницах "Топки".
Может показаться, что одной
рекомендации только одного правомочного участника - маловато; и вообще - чего
ради эта правомочная взялась переводить вовсе не нашего коллегу, притом - столь
далекого, во всех отношениях, от нас?.. "Поднимаюсь на башню"... Будь даже эта
башня оборудована сносной котельной, туда всё же следовало бы спускаться, а не подниматься - первое (с
первых слов!..) подвернувшееся отличие оборачивается ярым антагонизмом, - надо
ль искать иных?..
Тамошние-тогдашние поэты поднимались на
башни и в горы, когда их посещало творческое вдохновение. Что, чаще всего,
случалось, когда в родном государстве они оказывались не у дел. Судя по объему
написанного о горах и башнях, это случалось часто. Спускаясь же, они сразу шли
за очередной порцией вдохновения куда-нибудь к воде; "поэзия гор и вод",
называлось это... Вот и наш Се Линъюнь взбирается на башню, а под ней - пруд...
Зато он и есть зачинатель сего рода поэзии.
А наша Ника Шек, кочегар во втором уже поколении (см. рассказы В.М.Шек в №№ 1,3-4
"Топки"), закончила, без отрыва от котельной, отделение синологии
Санкт-Петербургского Восточного института и, защитив диплом о Се Линъюне как о
варианте конфуцианской личности, - так, во втором, и продолжает себе - без
отрыва... "Изучая с любовью, приближаешься к знаниям, - сказал Конфуций; -
осуществляя с усердием, приближаешься к человеколюбию".
Кочегарский стаж Ники - 6 лет.
Се
Линъюнь. "Поднимаюсь на башню над
прудом"
Рогатый
дракон затаился в пучине реки,
Лебедь в
небе далеко посылает свой крик,
Ни того,
ни другого недостоин я: пред небом стыжусь плывущих облаков;
У реки стыжусь
ее бездны.
Идти
путем осуществленья своих благих начинаний - мудрости недостает;
Отступиться
от службы - землю пахать - нет силы.
Стремящиеся
за карьерой - могут вычерпать море;
Валяющиеся
в постели - "находятся у пустой рощи".
Лежа в
постели, не заметил приближения весны,
Посмотрел
за окно - весна;
Слышу шум
волн,
Смотрю на
зубцы дальних гор;
Ранняя
весна изменила всё вокруг,
Новое
светлое начало сменило старое темное,
У пруда
пробивается весенняя травка,
В саду на
ивах запели птицы.
Скорбны-скорбны
песни княжества Бинь,
Грустны-грустны
Чуские напевы.
Уйти на
покой - легко, это известно с дальних пор,
Но, уйдя,
успокоить душу и сердце - трудно;
Жить,
сохраняя высокие внутренние моральные принципы -
такое в
древности разве лишь встречалось?
Уничтожившими
свои заботы людьми - отмечен и сегодняшний день!..
__________________
Еще один вариант конфуцианской личности
- поэт Алексей Шельвах. Своеобразие этого варианта оценит всяк: проработав 28 лет токарем,
Алексей стал нашим коллегой только 4 года назад (что не означает: и поэтом - 4
года...) Но, что это означает определенно - это, что число
потенциальных авторов "Топки" непрерывно растет, - внушает же это нам -
оптимизм? или пессимизм?.. Исключает; взаимно.
Возвращение с производства в
декабре
...не
догнал черепаху, не одолел дракона,
женился
на, прости Господи, алеутке, -
за
станком токарным стою покорно,
превозмогая
боли в желудке -
это от злоупотребления
алкоголем,
или от
курения натощак полжизни,
или от
прожигания этой жизни глаголом
по ночам
в безмятежно спящей Отчизне.
Скучно
мне стало тешиться вздором -
героика
глаголов! творчество мук!
И дожить
с таким заурядным позором
уже до
стеклянных бисерных мух?
Ведь по
зимнему времени отпущены дни нам!
Лично я
эти миги провел у станка
и поэтом
не был, а был гражданином
К.
А теперь
о бабах, то есть подругах,
с
которыми... ну это понятно -
о тщетных
негах и потных потугах
туда и обратно,
туда и обратно...
Где вы,
музы, мойры прелестны?
Жизнь
содрогается в области паха,
Лодка
бортами черпает бездны,
Жена и
дети не ведают страха.
Незавидная
притча о блудном отце и муже
и отце
двудетном, не искавшем выгод.
Умру не хуже других, но -
уже, -
из
автобуса в давке влеком на выход.
Не завоет
по мне заводская сирена -
следующего
к станку прикует бригадир.
Позади
восьмичасовая смена.
Будущее
прозрачно до черных дыр.
* *
*
Сколько
ужаса в мозгу
да и на
бумаге.
Буквы
сызнова в снегу
и черны,
и наги.
Здесь
промчался бледный конь
после
листопада,
и горит
тлетворный огнь
в
перегное сада.
Яблоко
дырявит червь.
Свет
слепит зеницы.
И ни разу
пеплом жертв
воздух не
затмится.
Эх ты, вечный
ученик,
труженик
ты смертный,
рви на
части черновик,
на себя
не сетуй.
Стал над
буквами горбат
мученик
свободы!
Что же
никому не брат
посреди
природы?
О
индивидуалист,
вот и
вышло время:
в пламя
возвратился лист,
возвращайся
в племя.
Следующий - вне каких-либо
скидок "пресловутый котельный автор" (кочегарский стаж - 20 лет) - Борис Дышленко. Борис Иванович - ибо, когда иные будущие котельные авторы
- кто заканчивал (с разными степенями отличий) начшколу или детсад, кто - еще
едва обещал (к вящему торжеству всех последующих наших горений и воспарений)
явиться на этот свет, - Б.Дышленко уже был отчислен с III курса
Театрального института (постановочный факультет, год отчисления 1962:
"хрущевская оттепель"). Далее, до обретения надежной котельной гавани, самые
разнообразные учреждения-приключения, но всегда - литература. Ныне Борис
Иванович - член Союза писателей СПб, известный прозаик. И - кочегар,
по-прежнему - кочегар. Рекомендуем читателям три образчика его непритязательной
(на первый взгляд) и - весьма изысканной
прозы.
Инвалид
Весной и летом я встречал его каждый день и каждый раз забывал об этом.
Иногда он отдыхал на лавочке в проходе к своей парадной, напротив которой,
через дорогу, располагалась помойка с ржавым рядом мусорных бачков, проросших
из груды сырых отбросов. Он сидел, протянув в проход негнущиеся протезы и
положив по бокам на край скамейки алюминиевые костыли. Ему всегда было трудно
управляться с этими костылями из-за того, что вместо правой руки у него тоже
был протез. Бывало, он попадался мне навстречу, тяжелый, грузный, с одутловатым
без выражения лицом, с отечными веками; или передвигался впереди меня, тяжело
падая подмышками на костыли, а затем перебрасывая обе ноги сразу. Я прибавлял
шагу, чтобы скорей обогнать его и избавиться от тягостного впечатления,
производимого этим зрелищем. Не знаю, жил ли он один и кто за ним ухаживал, -
сколько я не встречал его, с ним никогда никого не было. Осенью он перестал
появляться на скамейке, и я забыл о нем, и только однажды, возвращаясь домой и
бросив случайный взгляд на его парадную, я холодно, без сожаления или иного
чувства, подумал, что, может быть, он умер или не выходит потому, что, как я
где-то слышал, у калек в дурную погоду сильнее болят их культи; и тут же
отвлекся на что-то другое.
Как-то в начале зимы по
дороге из торгового центра, расположенного в нашем микрорайоне, проходя мимо
той помойки, что была напротив его парадной, на куче отбросов, покрытой тонким
слоем выпавшего снега, я увидел зажатые между двумя торчащими бачками красивые,
как женские, гладкие розовые ноги вместе с ярко-желтым кожаным широким и
жестким поясом с никелированными пряжечками и одну такую же руку в маленькой
черной перчатке.
Людоед
В детстве я очень боялся людоедов. Когда
к нам в дом приходили наши большие с громкими голосами гости, я от страха
забирался куда-нибудь подальше, в другую комнату, в угол, и сидел там между
маминой кроватью и тумбочкой, вздрагивая от доносящихся туда взрывов уверенного
взрослого веселья. Меня находили и вытаскивали оттуда, приводили в общую
комнату, где за столом пировали шумно одобряющие меня мужчины и женщины, и
заставляли с выражением читать стихи. Я читал, но получалось плохо, я
запинался, путался, сбивался, потом начинал плакать, и меня отпускали.
Однажды, проходя по саду, я увидел сидящих на скамейке Ларису
Адамовну и Александра Андреевича. Заметив меня, они переменились, как будто до этого
были немного другими. Сидят на скамейке, улыбаются мне, красные, потные,
отдуваются... Я смутился, постоял немного и ушел. Потом, когда все гости уже
разошлись, я спросил маму: "Мама, Александр Андреевич людоед?" "Ну что ты,
деточка! - ответила мама. - Какой же он людоед..." Мама пожала плечами.
Вчера ко мне пришел Николай
Константинович Людоедов. Людоедов - это его фамилия. Странная фамилия.
Непонятно, почему такая: может быть, какие-нибудь его предки питались людьми?
Сам он добрый, толстый, носит пышные светлые усы, имеет двоих детей. У него
редкая по нашим временам привычка - курить сигары. Но в разговоре его глаза
иногда загораются красноватым огнем.
Вечереет, но пока еще светло. Я иду по улице в северной части
города. Дети увидели меня, бегут на расстоянии и кричат: "Людоед! Людоед!" Я
никогда их не ем и не знаю, почему они так кричат.
Танец маленьких лебедей
За торговым центром протянулся грязный пустырь. Вероятно, впоследствии здесь
предполагалось что-нибудь построить, но пока он был чем-то вроде свалки, просто
обширное относительно ровное место, заросшее сорной травой, среди которой
кое-где попадались островки строительного мусора, выброшен-ные ненужные вещи,
слишком громоздкие для помойки; тускло блестящие полиэтиленовые мешки да
обрывки газет, размокшие от дождей, а теперь высохшие и заскорузлые. Кто-то
выставил сюда черный кабинетный рояль. Эти люди зачем-то притащили его на
середину пустыря, и он, потеряв здесь свою парадность, один стоял среди пыльной
сухой травы, и это выглядело, как нарочитая декорация экспрессионистского
фильма.
Неподалеку на обломке ноздреватого, подомшелого снизу
бетонного блока устроилась случайная компания из трех человек. Двое, из-за их
общего оживле-ния, казались хорошо знакомыми между собой людьми, третий
держался несколько отчужденно. Видимо, он просто вошел в долю. Это был высокий
блондин с гладко зачесанными назад волосами и холодными прозрачными глазами. Он
присел на край блока и стал ждать, пока другие хлопотали. Один из друзей, лет
пятидесяти, румяный, прилично одетый, налил в принесенный с собой стакан
темно-красного вина из тяжелой бутылки и протянул сидящему блондину.
Тоненькая, большеголовая девочка в белых
гольфиках показалась на краю пустыря. Она подошла к роялю и, подняв крышку,
сыграла "Танец маленьких лебедей". Блондин своим холодным взглядом смотрел
туда, на рояль и на девочку.
Вечером какие-то люди разнесли его в
черно-белые щепки.
_____________
Руслан Миронов. Вот - еще представитель нового поколения, новейшей формации пресловутых
котельных авторов: кочегар 90-х. "Новизну формации", на его примере, оценит
всяк... Всяк по-своему. Это и хорошо, так и надо.
* *
*
век мой
рыба моя
серебристое
большеротое слово
острый
плавник плавник обоюдоострый
первый
класс класс позвоночных
и
високосных
сумма
обкусанных лесок
ночного
заплыва дневного улова
рыба моя
рукотворное ложное слово
частик
читай
толстолобик
смотри эллипсоид
неспешно
чертит
плавник приближается к суше
конечно
это не
круг
но он
все-таки взят за основу
* *
*
куда бы
эта речь не завела
я
отражусь на плоскости стекла
на срезе
желчекаменной воды
в
шероховатости слоящейся слюды
следи за
мною эта речь ведет
туда где
маятник качается как плод
да и не
плод слезящийся послед
затем за
ним отыщется мой след
следя за
мною продолжая путь
слова
случаться будут как-нибудь
но
неразборчивость - последняя черта
и след
простыл и речь уже не та
* *
*
к примеру
бабочка сидит на циферблате
не
улетает детская наклейка
капустница
белянка белошвейка
тут
входишь ты в распахнутом халате
к примеру
бабочка крылами бьет отмашку
и длинная
запаздывает стрелка
как ложка
замирает на тарелке
тут входишь
ты в халате нараспашку
к примеру
речь моя бессвязна и ничтожна
легка как
бабочка навязчива как стрелка
калымщица
кореечка карелка
тут
входишь ты вот это невозможно
* *
*
в лицо не
дышит
есть не
просит
лишь в
старом черно-белом сне
обиженную
воду носит
расспрашивает
обо мне
Алексей
Давыденков. Стоит ли далее представлять? Он, во-первых, скромный, во-вторых... -
что уж тут представлять, если это он сам - и всех, и - вот, теперь себя
представляет. Кочегарский стаж - 21 год. Решил поделиться на страницах пятого
номера плодами собственных литературоведческих изысканий.
Дед Мазай и зайцы
Пушкин, как известно, весну не любил.
А Некрасов любил, хоть она ему и бездну доставляла всяких хлопот. У
него, как весна - так везде зайцы. Полезет в
карман за платком или кошельком - достаёт зайца. Полезет в шкаф за бельем - и там заяц. Или - вот, совсем уж, скандал:
едет он, допустим, в троллейбусе, контролеры ему: "Ваш билет?", а
он - зайца... И, притом, все
линючие, тощие, мяса никакого, только
шерсть клоками кругом.
Бывало, наберет их дюжину-две,
наймет лодку, и - в Невский лесопарк. И
там выпускает.
Общеизвестный факт: Некрасов, получив
из Петропавловки рукопись
"Что делать?", по пути
домой ее потерял. Как это, спрашивается, могло получиться?..
А так: идет, несет драгоценную
рукопись в портфеле, думает: дай, взгляну.
Открыл портфель, а оттуда - заяц. И -
как пустится от него!.. Некрасов погнался было, а потом думает: "Да
на кой он мне?.."
Пришел домой и просит Панаеву: "Открой, голубушка, мой портфель,
дай мне оттуда рукопись нашего
великомученика Чернышевского". Панаева открыла и говорит: "А
никакой рукописи, Николаша, нет. Одни только заячьи, извини,
какашки".
Некрасов - за сердце, - а оно тоже,
того и жди, выскочит и куда-нибудь
удерёт. Выскочил поскорее сам, и
- в
полицейский участок.
А
тем временем Достоевский
закончил роман "Игрок" и,
по наущению будущей своей жены Анны Сниткиной, аккурат и
снёс его в полицейский,
именно-то, участок: до востребования. Тут Некрасов влетает:
"Случайно, к вам рукопись не приносили?.." - "Пожал-ста!.."
Счастливый, с рукописью
подмышкой, возвращается домой,
и - читать. Читает - глазам не
верит: ай, Чернышевский, ай, да сукин сын!.. Пока был на воле, об
игре лучше с ним и не заикайся,
а, чуть загремел - на-ко: о рулетке
роман! Да еще - с таким пониманием
предмета! С такой страстью!
"Немедленно в типографию!.."
Ну,
а тем временем и рукопись "Что делать?", как читатель знает, нашлась: недалеко
ускакала. Честный мещанин ее подобрал и принес, конечно, в полицейский участок.
Вот возвращается из командировки
книгоиздатель Достоевского Стелловский, а Достоевский ему - адресок полицейского участка: извольте, милостивый государь, получить!
Тот пошел, получил и, на сон грядущий -
читает... Разом сон слетел. Ай,
думает, Достоевский, ай, да
сукин сын!.. Этакий несгибаемый
революционерище - а прикидывался!.. Одна нога - еще по самые, не
побоюсь сказать, в Мертвом доме, а он - вона, закидывает
куда: "новые люди!" И
закамуфлировано-то: швейная мастерская... сны...
"Немедленно в
типографию!.."
И вот приносят Достоевскому корректуру.
Первое, что он видит, - это - названье, конечно, заменено.
Скрепя сердце, принимается за чтение, второе, что видит - черным по белому
выписано: "Дурак". Мигом - к Стелловскому, накидал ему,
в отмщение, грозную пачку дураков - и целую ночь потом не спал: мучился.
А к тому
времени и Некрасов изловчился
передать корректуру в камеру: с
пирожками. Чуть добрёл
до дома - а уже Чернышевский из своего заточения во весь
голос зовет к топору Русь, и уже стекаются какие-то, с топорами, к
Литейной.
Кое-как прорвался,
прибежал, опять же, в полицейский участок. А там - Стелловский, с жалобой на хулигана-Достоевского. "И, говорит,
вообще, доложу - ему только
в крепости и место: рукопись, которую я здесь давеча
от него получил, содержит такие идеи... такие взгляды... что, например, Чернышевский, в сравненьи с ним - сущий агнец".
Некрасов: "Ну-ка -
какие-такие взгляды?.."
Словом, разобрались.
Словом, теперь и
нам, наконец, понятно, а) что
подсказало Достоевскому название (коли не тему) его будущего романа
"Идиот" и b) что понесло Некрасова выступать
с очередным верноподданническим произведением, где революционеры-народники уподоблялись милым сердцу любого
россиянина грызунам, а Третье Его Императорского Величества канцелярии
отделение олицетворял собой опытный,
добрый, отзывчивый и рачительный дед
Мазай.
с) Пушкин же любил,
наоборот, осень.
Лариса Махоткина. О ней можно (следовало бы) много, долго -
но... Видать, не нам. Нам - довольно того, что Лариса стояла у истоков (примерно,
по-нашему: у шкафной, либо у задвижки
на вводе) нашего альманаха. Если бы однажды Бешенковская не обронила
(неосторожно) такую издат.-идею, если бы ее не подхватил Давыденков и не
ознакомил с ней (с идеей) Ларису - не было б ничего. Потому что Лариса (как
Давыденков и предполагал) - загорелась мигом. И ее чисто-личного горения
хватило ровно на один, первый номер. Затем полыхало и без нее. Таковы всегда
были особенности Ларисиных горений... Впрочем, Лариса и теперь работает, меж нас,
кочегаром, правила техники безопасности блюдёт, инструкцию чтит... Пишет?..
Пишет. Нам, в частности:
Коллегам
Эти станции, "Мир" и
другая, постарше, "Салют",
эти перлы трудов совокупных
эпохи застоя,
неизменно пугают и чем-то
не тем предстают
в свете жутких
прогнозов (в связи с респектабельной СОИ).
Испарился бесследно
душивший когда-то восторг.
Накопитель надежд незаметно остался в прогаре.
Будто на кон поставили - и
проиграли "Восток".
Ну, а вместе с
"Востоком" проигран и Юрий Гагарин...
Да за что же нас так?!? До рубашки! Почти
донага!..
Или это не мы наши песни
веселые пели?
(Возмужал Муравей, у него револьвер и наган.
Он убьет
Стрекозу! он задушит ее в колыбели!)
Как легко отрицать! Как
легко соглашаться на всё!
Как легко побеждать, не заботясь о завтрашнем
хлебе!..
Отомрёт старожил, и повсюду
пройдет новосел,
Засевая страну
миллионами глупеньких бэби...
Вот что выпало нам! Вот на чем мы свернули мозги!
Забиваясь в котельные - вот
от чего убегали!..
(Лель, конечно, дурак. Ну,
а кто же - практичный Мизгирь?
Ведь девчонку Снегурку - и тот и другой -
проморгали...)
"Покаяние"?.. ха!..
...И кого-нибудь
в космос пошлют.
А кого-то пошлют - я не
знаю, куда - но куда-то подальше...
Эти станции - "Мир" и
(сгоревший, наверно) "Салют" -
как портрет генерала
в покоях вдовы-генеральши.
* * *
Разбегаются
ближние в норки.
Разлюбили
открытость сердец.
Вот и Мишка, сказали, в Нью-Йорке...
Добежал кочегар, молодец!
Молодец
победитель заслонов -
не сгорел, не
сломался, не сник...
Было времечко - я безусловно
сострадала ему: отказник!..
Но сидело,
сидело в подкорке
это чувство
непрочности уз...
Как-то легче, что Мишка в Нью-Йорке,
что покинул Советский Союз.
Есть же
все-таки взгляд невсеобщий,
личный выход
и личный исход...
...Нет, не легче. Но, может быть, проще.
"Антипод" -
так и пусть антипод.
Стихотворение,
как читатель видит, написано при СССР. В 86-ом, этак. Посвящено оно (как,
опять-таки, явствует) одному из наших коллег (имя подлинное). Шлём ему Internet-привет: он был славным коллегой. Лет шесть. Фамилию его Лариса называть
запретила - hello, Michael-Мишка!..
Ну, и - коль скоро уже явились два
составителя - дело за третьим. Ольга Бешенковская; кочегарский стаж (по 1992 год) - 9 лет. Явится она сюда издалека, из
Германии... Явится условно. Просто - на страницах машинописной "Топки" живут ее
стихи, которые никуда не уезжали. Листаем №1...
Ул.Рубинштейна, 36
Дом рождения Мандельштама
Я топила четыре года
И не видела там таблички
"Дом рождения Мандельштама"
(Ох, не
зря эта рифма - "яма")...
Но
смягчается и погода,
Даже в
пасмурном Ленинграде.
Будет, будет у Вас табличка,
Подождите те же, Бога ради,
Не
горюйте, Осип Эмильич.
Терпеливей русских поэтов
Никого, верно, в мире нету,
Что
особенно верно - к трупам
Применительно.
К ржавым трубам
Здесь
склонялась я, крыла вентиль,
Рисовала в блокноте вензель...
Поколение кочегаров
Уважало
Вас за желёзки,
Не
"Икарусов", а Икаров
Современника.
Здесь железки
На помойке. - Остов ракеты?
Не
припомню, моей ли? Вашей?
Будем
рядом висеть - поэты
Над
кошачьей мерзлой парашей.
Только мне еще ждать кончины,
А потом
уж - доски на двери...
Ничего,
мы, женомужчины
(Род -
советский...), умеем верить.
Будут, будут наш дом с котельной
Словно
крестик беречь нательный...
А пока
он известен тем, что
Из окна
здесь выпал ребенок,
И
родителей не утешить:
Пьют,
как пили... Только спросонок
Часто
спрашивают прохожих
(И ко мне обращались тоже):
Кто ж
разбился? Васёк ли? Вовка?..
Вот и
всё... Продолжать - неловко...
Воистину. Так, "парадом составителей", и
закончим.
Смотрим в инструкцию:
"...Постепенно снизить давление газа перед
горелкой до min;
закрыть рабочую, контрольную задвижки,
открыть свечу безопасности. Убедиться, что горение прекратилось
.....................................................
..................................................................................................
главный парозапорный вентиль закрыть через
1,5 - 2 часа ..........
.................................................................................................
Консервацию котлов (остановка на длительный
период) выполнить в соответствии со специальными инструкциями"...
Как-то у нас в инструкциях всё лишь о
консервации, - насчет, чтобы навсегда - ни гу-гу, - видимо, не наших-таки ума и рук это дело... Ну - так
достойной же тебе консервации, "ТОПКА"!.. Длительной...