в                на сайте           

         Наш салон располагается в котельной, но её дверь, по распоряжению администрации Дома и в нарушение инструкций, открыта для всех.
    Нижеприведённые тексты дают представление о содержании предшествующих номеров и знаменуют выход очередного – пятого.
 

    БАЙПАС НА ПАРНАС. Как в любом альманахе, в "Топке" имелись постоянные рубрики (к примеру, изложенное выше есть, по-нашему, "Задвижка на вводе"). Пока – нет уверенности, что они сохранятся в версии Интернета – но данная рубрика заслуживает нескольких теплых слов.
    Во-первых – как начальное ("рабочее", – прежде, чем озаглавить чисто художественный раздел) название всего альманаха; толика тепла этим уделялась сборнику 60-х "Тропинка на Парнас", составленного из произведений совсем юных дарований, в том числе будущего составителя "Топки" О.Бешенковской и еще ряда наших авторов. Во-вторых, "байпас"... В переводе с английского, это "обход", "обводный канал" (кстати, название еще одного машинописного питерского журнала). В котельном деле – это обводной газопровод, обычно наглухо перекрытый и опломбированный – но, в случае повреждения контролирующих устройств… Ныне, когда всяк себе сам контролирующее устройство, рубрика, действительно, может быть снята – но и запечатлена в тайниках душ, – да сбудется реченное пророком: «Если бы Мы пожелали, мы бы всякой душе дали прямой путь, но правдиво слово Мое: "Наполню Я геенну гениями и людьми вместе!"» (Коран, сура 32, ст.13; пер.Крачковского).
 
 

НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
 

Как торжественна музыка в 24 часа!
Даже можно поверить, что наше злосчастное время
Называют великим... Что были и мне голоса,
И утешно взывали тянуть эту лямку со всеми...
Где еще так пирует, как в нашем раю, нищета!
Полыхает судьба в закопченом подвальном камине.
Мы свое отгорели. Нам черные риски считать...
И котельных котят неприрученной лаской кормили.
Да святится манометра - узенькой лиры - изгиб!
(Чуть пульсирует жизнь
        в незатянутой этой петельке)
Так Орфей уходил.
        Так огонь высекали – из дыб...
Так меняют режим социального зла - на постельный...
Что российским поэтам на ярмарке медных карьер,
Где палач и паяц одинаково алы и жалки...
О, друзья мои, гении - дворник, охранник, курьер,
О, коллеги по Музе - товарищи по кочегарке!
Что играют по радио? Судя по времени - гимн...
Нас приветствует Кремль
        в преисподних ночных одиночках...
Мы уснем на постах беспробудным, блажным и благим,
И слетятся к нам ангелы в газовых синих веночках...

    ..."Григорьев оказался у окна. С высоты пятого этажа улица выглядела коридором. Мостовая была далека. Мелкий дождь - как из пульверизатора - медленно опускался на шляпы, зонты, огоньки папирос.
    - Эй, шляпы!
    Крик Григорьева вернулся, отскочив от стены дома напротив. Он бросил тогда вниз цветочный горшок. Горшок лопнул посередине мостовой. Увидев запрокинутые к себе лица, закричал:
    - Я не президент и не террорист, не освободитель народов и не представитель ООН,но позвольте мне такую привилегию, сделайте, пожалуйста, такое исключение: без цензуры, предварительных обсуждений и согласований, без предисловий - предоставьте мне возможность для краткого персонального заявления. - Григорьев поклонился, сделал физиономию угодливого дипломата. - Можно?.. Моя кафедра - это моя комната. Могу ли я говорить со своей кафед-ры, дьявол вас всех возьми!
    Итак, синьоры, геноссе и генацвале, что мы имеем на сегодняшний день... Тише, тише! Не заставляйте меня бросать цветочные горшки. Приглядитесь, товарищи! Пусть все убедятся: что есть налицо - и подведем черту.
    Налицо - бомба и консервы...
    Я знаю: земля остывает, и образовался пояс Арона Виланда. Битва при Иссе состоялась в 423 году до рождества Христова. У одуванчиков 28 тычинок. Кошка живет восемь лет. Длина кишек в три раза больше нашего роста...
    На тротуаре перед домом росла толпа. Люди мешали машинам. Кто-то закричал ему с панели. Григорьев встал на подоконник и бросил сорванную занавеску вниз. Она опускалась на асфальтовое дно, подобно медузе. В окнах дома напротив белели лица…"

Борис Иванов, из рассказа "Похороны во вторник"; опубликованный в N4 "Топки", этот рассказ отметил тем грустную годовщину своего написа-ния: 1962-1992 г.г.

    ДРУГУ-СТИХОТВОРЦУ

                            Д.Бобышеву
Любезный друг, не плачь. Что наши горести!
Мы - виноград у Господа в горсти.
И нет для нас на свете высшей доблести,
Чем этот крест принять и крест нести.

Мы родились затем в года зловещие,
Чтоб разглядеть России скорбный путь.
Иеремии, плачем. Слезы вещие -
Поэзии удавленная суть.

Рыдай, моя душа! Кричи о помощи!
Рыдай затем, что друг мой - сух и нем -
Не оттого, что так расслаблен в немощи,
Но оттого, что зрит - кому повем...

Есть времена, когда стихи не пишутся -
Эпохи лицемерия, увы.
Тогда скрипят лишь те, чьи перья чешутся.
Не так ли, друг, на берегах Невы?

Как много в наше время полупишущих,
Не ведающих, Боже, что творят,
Таинственные песни наши слышащих,
Не мыслящих, что сами говорят!

Когда-нибудь вся эта безголосица
Свидетельствовать станет на Суде
О времени, но с них уже не спросится,
Как никогда им не сгореть в стыде.

Им остается вечная оскомина
От винограда тех, всегда иных,
Кто предпочел со всей Россией сгорбленно
Молчанья крест нести за всех за них.
                                 Олег Охапкин
 
 
 

    "На ночь лампочка в "собачнике" не гасится, но биологические часы работают точно, и, несмотря на будоражащий рассказ Герасимова, меня влекло ко сну. Я забрался на верхние нары.
Отшлифованные за долгие годы зековскими бушлатами доски были исписаны именами, номерами статей УК, адресами лагерей, просьбами передать привет комуто лично или целой зоне сразу. Вот и про мой лагерь: "Т/П Грушевка". Это значит: "Тюремный привет зоне в Яблоневке". Разглядывая надписи, я начал засыпать. Внизу сидели Герасимов и Вова. Они продолжали тихо бубнить. До меня донеслись слова Герасимова:
    - Я ошибся, - говорил он, - мне бы надо от каждого трупа отрезать по кусочку и топить в уборной. Меня бы спросили, где недостающий кусочек, а я бы в ответ: съел. Точно бы признали дуриком!
    Потом пауза - и напряженный голос Вовы:
    - А ведь еще не поздно!.."
                Вячеслав Долинин, из рассказа "В собачнике".
 
 

* * *

Никогда не вымолить у себя прощенья.
Кошки беременны временем,
время слепо.
На поминках горькое угощенье
Возле плиты, пережившего войны склепа.
Заросли малины
на вырубках века,
Через окопчик ползу по стволу березы.
Канувшие годы - никудышный лекарь,
Не вынули ни одной занозы.
Вспыхнет береста,
дым комаров разгонит,
Из лесов перелетят в подвалы.
Вместо полевок
по углам крысиные норы,
Ночью не крики сов -
грохочут на рытвинах самосвалы.
Надкусили дичок,
Рот забит соком, слюною...
Спроси - отвечу,
выплюнув камешки на ладонь.
Никто не слышит - заняты своей маятою.
Родилось не время –
данайский конь.

                        Валерий Земских
 
 
 

    "...Вот он, вот он, огонек. Как только появится, я уже знаю – это первый знак, за ним последует красно-зеленая ракета - сигнал к началу боя. О, сколько я прослужил на этом КПП! Сперва лейтенантом, затем капитаном, а теперь вот... майора заработал. Подполковник Гришин или полковник Махмудов, а уж тем более сам Али-Акбар-Ахмадади-Автаджеди заседают в своих бесчисленных штабах, выносят резолюции, постановления, регламентируют и направляют действия боевых командиров, вроде меня. А что они знают о настоящем положении вещей? Да они так же далеки от реальности, как, допустим, я от Генерального штаба вооруженных сил блестящих, расположенного, кажется, в галактике 3-Д-Сигмалион...
    Эх, скоро уже зима, земля отцветает последними цветами. Через не-сколько деньков жара пойдет на убыль, и... Эх... как сейчас, интересно, моя милая, моя несравненная Зульфия? Все так же сидит возле окна с печальными карими глазами в ожидании своего отважного полевого командира..? А дядя Саид до сих пор еще староста в кишлаке? А старый мудрец Батыр Шалиевич Аб-дель-Хан? Неужто время так и не замутило извилины его могучего мозга?
    /…/ Чу! Вдали, почти на горизонте, шевеление. Но эти-то, скорее всего, из этики, они, в принципе, не так страшны. Куда опасней блестящие..."
                    Евгений Кушнер, из "Книги Сумерек"
 
 
 

* * *
 

По полям, где гремели сраженья,
Мы идем, избегая сражений.
Постоянные наши напевы,
Словно дудочки, губы натерли.
Наши марши звучат, как фокстрот.

Ходит дудочка во поле-поле,
Вслед за дудочкой дудочек много,
Как положено, строем идут.

Нам положено жить, как живется.
Нам положено петь в этом поле
И в сраженья ни с кем не вступать.

Сколько дудочек ходят в пространстве!
Сколько сложено строк и напевов!
Что нас ждет впереди, моя дудка?
Не положено ей отвечать.

Позади мы оставили что-то,
Там все машут друзья, как шальные.
Мы их предали, став не такими,
Они предали нас, оставаясь.
Им положено плакать о нас.

Что нас ждет впереди, моя дудка?
Что нас ждет там, где все мы бессильны,
Где высокие стены искусства,
Над которыми вражеский флаг?
                    Татьяна Мнёва, из поэмы "Конец эпохи".
 
 
 

    "- Вот что, други! - сказал чернобородый, вставая и засучивая рукава. - Мы, кажется, ошиблись в этом субъекте. Думали, что он наш, а он... Одним словом, пора мочить, а?
И вдруг с треском стул отлетел у меня из-за спины, по потолку рванулись в мою сторону черные тени, я был схвачен десятком рук и опрокинут, так что лопатки мои воткнулись в твердый бетонный пол. Я тяжело дышал, силясь вырваться. Тут, не выпуская меня, клубок разомкнулся, и я увидел, как торжествующим аллюром, с бритвой в руке ко мне вышагивает гладколицый. Он подмигнул мне заговорщицки и кивнул чернобородому. Тот, своею сильной ладонью схватив меня за подбородок, еще сильнее задрал его, и мое сердце затрепетало вместе с огнями газовых факелов, вставших перед меркнущими глазами.
    Чудовищным усилием вырвал я ноги из чьих-то лап и пнул прямо в живот Валюнчику. Тот отлетел с тонким писком. Вдруг входная дверь затрещала, по потолку побежали сполохи от внезапного сквозняка, и я почувствовал, что свободен.
    - Атас, братва! Шухер! - крикнул чей-то высокий и сиплый голос, точно петел пропел. Я вскочил на ноги. В помещение парами, ровно и монолитно, раздвигая путаницу чертежных досок, вливались черные гибеллины…"
 

Евгений Звягин, из повести "Сентиментальное путешествие вдоль реки Мойки, или Напиться на халяву".

* * *
 

На площади Святого Марка, у
Столпа бескрылого (был зверь в починке),
– Вот где живые всплыли вдруг картинки:
Закут припомнил я, лежанку ту.

Над Арно, где, слезу смахнув тайком,
Входил впервые я под свод Уффиций,
Душа опять на миг взметнулась птицей
- Куда? Туда, под крышу с гусаком.

Баварский мюнстер, что о двух главах
(и обе луковкой), Пинакотека
(где Лукас Кранах чудный и Эль-Греко),
- И вдруг - задвижки масляный желвак.

Шекспировская труппа, Барбикан,
Зарезан братец Кларенс - славный норов
У Ричарда!.. - а рядом - главный боров,
Запорный клапан, роторный стакан.

В котельной, на Адмиралтейской шесть...
Уж если говорить о ностальгии,
Она - по молодости: мы - другие.
И кто теперь дежурит там? Бог весть!

            Юрий Колкер, из поэмы "Вослед за Персефоной".
 

    "Тихая, по-своему уютная келья с техническим камином, регулярный заработок (хотя и равный нищенскому пособию)? Да, наверно, и это. Но прежде всего - внутренняя эмиграция, нежелание толкаться и "проталкиваться" ни туда, ни сюда. Уход в газооператоры нашего поколения - поступок. Социальный. Решительный. Нас легко упрекнуть в том, что большинство из нас не боролось (и не борется) за какой-либо альтернативный вариант жизни. Но в культуре, в литературе такая борьба, с каким бы чувством в нее не вступали, в конце концов почему-то оборачива-ется тривиальной возней за теплое местечко под солнцем.
    Кочегары в этом отношении - люди без комплексов. Нам и так теп-ло у наших закопченных котлов... Настолько тепло , что мы даже отдаем часть тепла людям. И, что бы мы не насочиняли, наша жизнь оправдана этим конкретным делом".
                Из "Задвижки на вводе" к N 2 "Топки", 1989 г.
 

* * *
 

Я знаю, что Цербер окажется крошечным псом,
Что главный палач домовит и страдает одышкой,
Что в детстве мы часто играли с Фортуной в серсо:
Она убегала, а я забывалась над книжкой.
Я знаю, что Парки прозрачная нить вплетена
В ту грубую ветошь, которой мараюсь в котельной,
Я знаю: безмерна тем более наша вина,
Что наши убоги враги и уступки бесцельны.
Ушастые карлики, войско седых мелочей
Зачем нас учили безмерности нашей стыдиться,
И как мы забыли, жалея своих палачей,
Что наши сородичи - боги, деревья и птицы?..
                                Елена Дунаевская
 

    "Весь последний урок мальчики перешептывались друг с другом, и записочки летали с парты на парту.
    Сидевшая впереди Галя строго смотрела прямо перед собой. Только один раз она обернулась, посмотрела на Сережу, покраснела до самых ушей, быстро отвернулась и уткнулась в свою тетрадь.
    Наконец, прозвенел долгожданный звонок.
    Сережа с бьющимся сердцем медленно собрал тетради, застегнул портфель и вышел из класса.
    К нему навстречу шагнул Валера Смирнов.
    - Мы тут, Сережа... - сказал он. - Мы тут решили... Ну, в общем, мы не будем тебя пороть: ты такой рисунок нарисовал... Ты нас извини...
    - То есть как так - не будете?! - воскликнул Сережа. - Вы что, за дурачка меня считаете, что ли?
    - Да нет... Ну, понимаешь, Сережа, - нельзя... Ты ведь... Да ну тебя вообще! - махнул Валера рукой и быстро зашагал по коридору"…
                Владимир Эрль, из рассказа "После шестого урока".
 

* * *

Под дождем деревья мокли.
Птиц совсем не слышно певчих.
Я откликнулась на оклик -
Стало легче.

И не так уже дождливо
Петь на тополе высоком.
Пусть течет неторопливо
Свет из окон.

Вымокшее оперенье,
Песня (или спазмы) в горле,
Тополь, над землей паренье -
Вздор ли?

Вздор навзрыд, без перерыва, -
Птицей в песне звонкой канем
И, напев-шись до надрыва -
Обземь, камнем.

                    Александра Сандомирская
 

КОТЁЛ - устройство, имеющее топку. К. подразделяются на паровые и водогрейные: первые вырабатывают из воды пар, тогда как вторые только греют ее. Те и другие отличаются от распростр. в быту к. (уменьш. мн. - котелки) тем, что их конечный продукт (пар, подогретая вода) находит использование "вне самого устройства" (4, стр.102), т.е. – а: не для отапливания котельной, b: не для выпаривания из нее кочегаров. Это наполняет, в отношении сих последних, качественно-иным, значительно более альтруистическим смыслом словосочетания типа "общий котел", и это сближает наши к. с к. военной терминологии (харьковский, сталинградский к/к) - что дополнительно оправдывается наличием у наших к/к – фронта.

    Из "Словаря живого кочегарского языка", NN "Топки" 1, 3-4.
 
 

* * *

Можно лежать и не спать до утра,
рифмы текучие перебирая.
Скажут: поэзия - это игра;
что ж, я участвую и принимаю.

За образец детективный роман
взят, и читатель идет к результату
через искусственно плотный туман,
сбитый, как сливки, старушкой Агатой.

Драма внедряется в крошку-отель
на живописном просёлке, под сенью
латника-дуба. Сверхличная цель
тянет преступника на преступленье:

может, инстинкт разорения гнёзд
стареньких мисс, доживающих в девстве,
может... И вывод шекспировски прост:
что-то подгнило у нас в королевстве...

                Андрей Крыжановский. 1950-1994 г.г.
 

    "Над землей плыло облако. Белое, большое. Оно было в штанах, поигрывало желваками, щурилось то на левый, то на дурной, сурово и нежно хмурилось... И улыбалось.
    Сбросив туман волнистый с непорочного тела, облако в темных кущах отца-Океана сплеталось в быстрый с нимфами хоровод (перевод Пиотровского). Залетало и в топь меотийских болот, и на льдистые гребни Миманта. Черпало дождь золотым ведром из верховий Нила... И припадало к флейте, и надувало щеки, и так - взмывало.
    Внизу были очереди, невозмутимо-достойные, пестро-узорно-чешуйча-тые, за товаром. Внизу был транспорт, неистребимо-частный, неоценимо-об-щественный, специализированный изысканно и сугубо. Были дома, выстроив-шиеся в каре, в шеренги, в колонны, в свиньи - оно бросало на это, облако, не-изгладимо-мимолетную тень. Чесало за ухом вдетой в златое стремя бодрой ногой - и улыбалось.
Внизу стояли два чудака, задрав кверху бороды. Один говорил другому:
    - Взгляните на это облако: не правда ли, оно решительно походит в данный момент на чувственность?
    - Еще бы! - соглашался другой. - Чистейшая, ярко выраженная чувственность, и притом - заметьте: абсолютно земная!
    - Ну, а теперь, - не успокаивался первый, - не правда ли, это уже, скорей, безответственность... или индифферентность?
    - Пожалуй, нет: тут, скорее, жалость - этакая, знаете ли, болезненная, никчемная... Но, и - боюсь сказать - целеустремленность?..
 
                Алексей Давыденков, из повести "588 и черепаха".
 

НАВОДНЕНИЕ

Мой плащ промок сегодня, как вчера,
В сентябрь этот, в пору наводненья.
Разорванные ветром вечера -
Удавшиеся мне стихотворенья.

Там появлялся всадник за углом,
Бежал Евгений, разнесло кладбище,
Плывут гроба, любимой смыло дом -
Пора, мой друг, пора остаться нищим!

Там славен град непотонувший мой
С дворцами и деревьями сырыми...
...Я просто в непогоду шел домой
И вас застал нечаянно живыми.

                        Борис Григорин
 
 

    "…Вдруг Она заметила, что самый отчаянный щенок, первым вылезший на палубу, отличается от остальных игривым бантиком, повязанным на шее. Ну, конечно же, это будущие хозяева отмечали своих избранников. Только вот бантик был из какой-то знакомой ткани. Где же Она ее видела? Вспомнила! Из такой ткани была сшита рубашка, привезенная Ему мамой. "Как странно", - удивилась Она.    Выбравшись на палубу, щенки прижались к Ее ноге, подобно мидиям, облепившим сваи причала, и тотчас заснули. Ногу ломило, стало еще жарче. Она приоткрыла глаза, силясь понять, не отбрасывает ли парус тень на палубу, чтобы перебраться в прохладное место. И вдруг всё видимое Ею пространство заслонила лукавая рожица смуглой кареглазой девчонки с длинными черными волосами. Девочка взмахнула чем-то, отдаленно напоминающим пилу, и азартно принялась за мачту. С ужасом наблюдая за ее движениями, Она приподнялась и попыталась предотвратить крушение, но звук застрял на пересохших губах, и Она бессильно опустилась на палубу...
                Виктория Шек, из новеллы "Английский грипп".
 

* * *

Цветет в губах неумолимых ласка
И милая бессмыслица любви,
А над тобой снегов вечерних пляска
Ход времени кривит;
Безмолвно, неостановимо
Идет крылатой радугой зима -
И на твои бессонные зеницы
Роняет мед-ленная тьма
Холодные лучистые крупицы!
            Георгий Тураев, из поэтического цикла.
 
 

"Кончился 1984 год, начался перестроечный 1985. В лагеря привозили новых зеков. Андропова уже не было, но в скорую оттепель не верилось. Остаток срока я провел в лагере N 37. Перед отправкой в ссылку в мае 1986 г. я вновь оказался в 35-й зоне, в больнице. Изоляция там под конец лагерного срока была обычной практикой. В зону из больницы не выпускали. Котельную я увидел лишь один раз - мимо нее меня вели на этап. Из трубы в голубое небо уходил дым, новый незнакомый мне зек разгружал тачку со шлаком"…

Вячеслав Долинин, из статьи "Не столь отдалённая кочегарка";
рубрика "Запальная свеча".

* * *

Багровея, горит над землей полоса,
А ночное пятно расплывается шире...
На огонь слишком долго глядели глаза -
И теперь черно-красным всё видится в мире.

Трудно дышит земля. Горький вкус на губах.
Запах дыма проносит по улицам ветер...
Слишком долго трубила над миром труба -
И теперь каждый звук отзывается медью.

Сколько зорь над землею должно отгореть,
Сколько звезд - отблестеть и разбиться слезами,
Чтоб умолкла наш слух оглушившая медь,
Чтоб погасло глаза ослепившее пламя...
                            Наталья Ланковская
 
 

"...и, когда я впервые увидел самосвал с портретом Сталина на ветровом стекле, я даже восхитился. Вот, думал, смельчак!.. Но самосвалы попадались всё чаще и чаще. И не только с грузинскими номерами... Я задумался. Я пришел домой, отыскал в старых журналах, в книжках портреты Сталина. Я развесил их по всей комнате. Благо, мать уезжала в дом отдыха. Тогда я стал рисовать... Я рисовал пастораль - он выглядывал из-за облачка, рисовал батальщину - он парил над кустами взрывов... рисовал порнографию... да, Лёка, мне не чужд этот жанр... но при тебе я не могу назвать место, которое в композиции занимал он... рисовал трудовые будни, которые, как известно, праздники для нас, рисовал праздники, которые... ну, неважно... Рисовал флаги с его профилем, значки с его усами, рисовал его руки, ноги... Я раздевал его донага... Одевал в одежды римлян, сантехников, в различные мундиры всех времен и народов... Я наряжал его шейхом, пашой, мандарином... Он во всём был хорош! Он был красивый мужик!.. Я думаю, он не одну бабу свел с ума. Да и не только!.. Я видел, что сам сошел с ума. Я стал как маньяк. В голову лезли всё новые и новые сюжеты... я, кажется, никогда столько не рисовал... У меня не было холста, я почти не работал маслом... И я понял, что могу - хочу! - умереть за него... Мне стал близок и понятен каждый человек, каждый, кто - "За Родину! За Ста-лина!.." /…/ И тут приехала мать... Я забыл о ней! Я бы убрал! Но я забыл!.. Я бы, может, вспомнил в последний момент, ну, хоть когда услышал бы, что она вошла в квартиру... Но тут получилось так, что Сережа Кольцов позвал меня помочь ему красить машину... а это, ты знаешь, оказывается, надо делать но-чью, чтоб она успела подсохнуть, пока нет пыли... И я уехал к нему с вечера... Ну, потом, конечно, обмыли покраску... Вернулся - что такое! - двери настежь, в ее комнате всё переворочено, битые ампулы кругом... К соседке... «Увезли, говорит, еще часа в четыре увезли». Что? Куда?.. «Кажется, острый приступ гипертонии...»"
 
        Лариса Махоткина, из пьесы "Кошмар в квартире напротив".
 
 
 

ДОМ НА ЛИТЕЙНОМ

У Литейного моста,
Беспощадно-серый,
Дом поставлен, как плита,
Символом и мерой -
Переходов через страх
В пустоте каркаса,
Превращенья в грязь и прах
Человечьей массы,
Производства на века
Лжи неутомимой,
Нераздельного греха
Всех
    идущих
            мимо.
 
            Римма Запесоцкая
 
 

* * *
 

Наместник. Наедине с собой и Империей.
Иных уж нет,
а те уже далече...
Опасен ли Империи чудак?
Казнить опасней -
трон щекочут свечи
Паломников...
Не лучше ли чердак
Пожаловать?
Патлатый диссидентик
Остолбенеет...
Супер-пилигрим...
Вот причешись,
одумайся,
оденься,
Тогда...
Тогда еще поговорим
На языке понятных недомолвок:
Что - истина,
что - слава,
что - слова...
Империя - курятник недовольных.
Пусть петушится чья-то голова:
Лишь гребешок, а не очаг пожара...
Да и атлант
с кувалдою в руках...
Империя нуждается, пожалуй,
В птенцах, чтоб не остаться в дураках.

        Ольга Бешенковская, из рок-поэмы "Монологи" по мотивам оперы "Иисус Христос – супер-звезда".

    "В отличие от их идеологического предшественника /Великого Инкви-зитора, - Ред./, не могущего не чувствовать разлада своих дел с заветами Учителя, противоречия с восходящим к нему нравственным Абсолютом, а потому не отрицающего понятия греха и свой грех в частности, но стремящегося оправдаться с позиций, главным образом, земных интересов, а не иной истины, "котлованщикам" не перед кем и незачем оправдываться. Ничего собственно безусловного, нравственно-идеального вообще не предстоит их чувству и мысленному взору. Всё сущее они представляют сугубо вещно, натуралистически. Поскольку в мировоззрении активистов нет места какому-либо моральному императиву, а мир и человек воспринимаются лишь с точки зрения всецелой нормируемости, организуемости, управляемости, то здесь мы встречаем не абсолютизируемую идеологию (выходящую из-под контроля человеческой духовности, нравственности; противопоставляющую себя личности и, следовательно, так или иначе признающую ее), но идеологию абсолютную. Последняя, в своей сущности, не ведает ни личного, ни общественного, ни божественного суда, ибо отрицает суверенитет духа в человеке, мире, истории и вещное делает мерой человеческого".

Юрий Булычёв, из статьи "Первоистоки ‘котлованности’: социально-философские размышления над повестью А.Платонова ‘Котлован’".

    «Итог: аббревиатура "Топки" - такой же блеф, как наша печаль по поводу невозможности "объединения творческих кочегарских сил": кочега-рам, в силу самой специфики их работы, не может не быть близка та, все еще для многих странная - и жестокая - истина, что творчество - удел одиночек, а не коллективов. Творческий кочегарский союз реально существовал - и действовал - на страницах нашего альманаха; в остальном - было довольно участия его авторов в профсоюзах.
Еще больший блеф - термин "кочегарская литература" (кое-где принятый-таки, как ни странно, на вооружение). Кочегарской литературы (за исключением чтимых нами справочников, пособий, инструкций) нет - как не может быть никаких специально писателей-деревенщиков (кроме авторов соответствующих пособий и руководств - и, по спецрекомендации Ленина - графа Льва Толстого), фронтовиков (он же: см. "Севастопольские рассказы") и пролетарских (см. кошмар и предсмертное видение Анны Карениной)... Впрочем, до претворения этой идеальной схемы в литературную жизнь, готовы числиться одной из независимых фракций сих последних, - с переименованием котельных в Ясные – хоть овраги, например… котловины».
                    Из "Задвижки на вводе" к N 4, 1992 г.
 
 

* * *

Ни порох придумать не в силах,
Ни, что ли, машину для дойки...
Мы сгинем в безвестных могилах
Счастливых времен перестройки.

Ни ветры над нами не взвоют.
Ни древо не скрипнет ветвями.
Друзья-кочегары по-свойски
Забудут нас в угольной яме.

А ты говоришь о потомках!..
А ты говоришь - разберутся!..
А я говорю - в кривотолках
Сгорает азарт революций!
Так что ж упражняться в глаголах,
Обвислых, как стертые плети?

Чтоб вычислил нас археолог
С погрешностью в пару столетий?..
 
                    Лариса Махоткина
 
 
 

* * *
 

Гость подумал: "Хорошо-т-как!
Здесь что хочешь, то и делай!.."
На окне моем – решетка,
Потому что мы – в котельной.

Тяжесть в области затылка
Безответственно-лукава:
Гость принёс с собой бутылку, –
Вызов чести, вздрог стакана!..

В сердце – загнутые гвозди, –
А зачем?.. – а кто их знает…
Выпроваживаю гостя, –
Говорю: стакан, мол – занят.

                    Алексей Давыденков
 

    "Неофициальное искусство - не продукт творческого труда, а его метод. Он сложился из опыта "второй действительности" и безнадежно прогрессирующей в кроликоизм "первой" (иначе "нельзя" или "бесполезно"): из памяти о прошлом и представлений о будущем.
    Интересно, что питательная среда неофициального искусства как раз самая официальная: Государственный Эрмитаж, Государственная публичная библиотека имени беспощадного критика российской рутины, Государственная филармония, носящая имя ошельмованного в том же партийном постановлении, что и Ахматова, спасшегося от забвения только блокадными заслугами, композитора...
    Молодая культура 80-х осознанно, а не вынужденно идет в самую глубь: ночью - в независимые котельные, утром - куда глядят глаза пробуждающейся души...
    Это уже не дешевенькое кафе-Сайгон, устраивавшее кроликов как выставка-продажа щенков..."

О.Бешенковская, "Волки и кролики" (записки молодого поэта); рубрика "Запальная свеча".

* * *
 

Новорожденный - дерево Тысяча семь -
был к дощечке привязан прутом насовсем.
Но потом, подрастая, он стал понимать,
что досочка - для дерева Семьдесят пять.
Как от номера этого можно уйти?
- Крепко связаны кем-то их были пути.
Вырастая, он всех обогнать был бы рад,
но чужая дощечка тянула назад.
Наконец, разорвал он стволом этот плен
и возрос над болотом, где каждый - согбен.
Но однажды в грозу был сражен наповал
и, сожженный, на мокрую землю упал.
Он лежит, а над телом осталась стоять
инвентарная палочка - Семьдесят пять.

                Юрий Анищенко. 1958-1988 г.г.
 

    "Эффект неизбежного (для маргиналий) присутствия белового текста сообщает стихам Григорьева ту парадоксальную простоту, которая, требуя сопряжения разных систем восприятия, в конечном счете освобождает от обладания вещью как от насилия над ней.
    Над головой грохочет поезд
    он мог меня сегодня увезти
    но мне важнее переход
    через пути.
    И представляется, что петербургская поэзия может пойти не только правильно кушнеровским, завораживающе сосноровским или притягательно бродским путем, а - через... Что, может быть, придет время, когда само наличие поэтического мира будет обнаруживаться (или востребоваться...) редко... И тем сильней удивлять в каждом новом своем явлении".

Борис Григорин, из рецензии на книгу Дм.Григорьева "Стихи разных лет";
рубрика "Тайны шамотной горки".
 

У бледнолицых жителей столицы
Привычка есть - не жить, а только сниться
Коням, грифонам, сфинксам, львам, химерам
И людям, что ни в чем не знают меры.
Привычка есть: не приходить - являться,
И не письмо писать, а ставить знаки,
И не соседа злобного бояться,
А мрака.
Столице не бывать уже столицей.
Она в чулане времени пылится,
Как старые часы с внезапным боем,
Который будит тех, чье роковое
Дыханье над Невой клубится...
 
                            Елена Пудовкина
 

    "Я родился и большую часть жизни прожил в городе, в котором университет назывался ЛГУ, а архив – ЛГАЛИ. Эти умопомрачительные аббревиатуры, закрепившие в моем родном языке ложь как норму, осеняли мое детство, напутствовали мое взросление. В них, точно в скобки, была заключена карикатурная действительность, где не то что высокое или хотя бы целесообразное, но откровенно бесчеловечное и бессмысленное доминировало и доминирует. В этой действительности надо было как-то выжить, следовательно, что-то ей противопоставить. На минуту мне показалось, что поэтика футуристов (ибо для меня речь могла идти только о стихах), абсурдистов, вообще – авангардизма, годится для подобного противопоставления (так, несомненно, шла эстетическая мысль обэриутов). Вскоре, однако, оказалось, что это означало бы выши-бать клин клином. Оказалось, что авангардизм и большевизм – близнецы-братья, братья-разбойники, повздорившие чисто породственному, но увлекающие человека в одни и те же тоталитарные потёмки. И тогда мне обозначился другой путь, сводимый к одному ёмкому и воодушевляющему слову: точность"…

Юрий Колкер, из статьи "Несколько наблюдений" (о стихах И.Бродского)
 

Откуда готика, откуда прежде сны?
Откуда рог возвышенной луны,
И хвойный дух в лесах белопогонных?

И снеги идут.

В зеркалах темноты.

И пропуски в словах: Санкт-Петербург,
ума единорог, откуда морок
второразрядный, инфлюэнца, насморк,
и кенотаф из скандинавских плит, -
избыток, патока несбыточного рая,
твердыня и цезура мира,
крен балтийской синусоиде...

Попытка

в семнадцатом не суицида, но...
А что пенька и лён в твоей Тавриде?..
В скалистых фьордах фолианты Фрейда
листай, там всё написано о смертных,
торгующих деторожденьем смертных.

А снеги идут.

В оранжерее разоренной Биржи
раскрой объятья залетейской стуже
и яблочком катись по Малой Невке,
на частничке к Некрасовскому рынку,
к постриженному аглицкому парку,
где вреден север, где скрипят полозья
как армия писцов нотариальных.

Здесь похоронен неумытый князь.
В камзоле, в тоге?
Прах ни отряхнуть,
ни вытряхнуть. Санкт-Петербург ума,
откуда готика, когда еще не назван
никак - но существует?
Существуй!
Как ты да я, как гений и злодейство.

Откуда готика? Откуда прежде сны.
Откуда рог возвышенной луны?
"Все, кто блистал в тринадцатом году -
Лишь призраки на петербургском льду".

И хвойный дух в лесах белопогонных...

Подошвы чуют гуд грунтовых вод.

            Александр Скидан, "Литераторские мостки"; фрагм. IY.
 
 

    Из Словаря: "То, что у кочегара - лицо, у котла - фронт. Кочегар всегда перед лицом - всегда лицом к фронту. С прошествием лет кочегара легко бывает распознать по лицу: по ФРОНТУ"…
 

                …что, смеем думать, только оттенит наших "фронтов необщее выраженье"… Читатель уже заметил, что другие рубрики благополучно расположились, на сей раз, в рамках этой, – этим дополнительно воздано и начальному топочному названию, и – пророку.