Пидараска ли Астрид Линдгрен?

Исследование на тему

Детям возраста периода формирования сексуальной ориентации, как и легко влияемым индивидуумам, разрешать читать Астрид Линдгрен стратегически не правильно.  На сегодняшний день это позволяет утверждать опыт мировой литературы, трансакционного и психоанализа, а также опыт сексуальной революции в России.  Великая детская писательница из Швеции провела одну из лучших кампаний по внедрению в восприятие нескольких поколений читателей завуалированных потоков сознания гомосексуалиста.  Результат ли это реализации программы творческого замысла или естественное, невольное отражение персоналии автора в системе идей и образов ее светлой, остроумной и невычурной прозы?

Ответ на эти вопросы находится скорее в области изучения психологии творчества, и было бы неправильно в исследовании фактической сути изложения углубляться в рассмотрение надцелей.  Поразителен тот факт, что А. Л. удается, пожалуй, единственной в истории мировой литературы, достичь эффекта вырастания центрального сознания в сугубо специфическом жанре детской литературы.  Это определяет неизменно положительную оценку и интерес также со стороны компетентного читателя.  В то же время, этот эффект достигается простыми выразительными средствами, не создающими препятствий для детского восприятия.  Несмотря на кажущуюся тривиальность философского обобщения «на детском уровне», афористичность детского мышления, краски подростковой эмоциональности, чувствование душевных импульсов Малыша в повестях А. Л. восходят к литературным традициям высокого модернизма и следующих за ним эпох.  Очевидно, что это и следующее из него заявление, о том, что А. Л. занимает сове место в цепочке Джеймс-Пруст-Джойс-Фолкнер, может вызвать, как минимум, несерьезное отношение к данному тексту.

Однако мы беремся утверждать, что, как это и следует из принципов развития сознания и духовной культуры, выражаемых посредством искусства, А. Л. удается зафиксировать поток сознания как бы на втором уровне опосредованности.  Т. e.  с помощью утверждения прямой реализации мировидения и инициаций психологической системы Малыша.  Таким образом, здесь можно говорить о принципиальном достижении А. Л.  Для прочтения гомосексуального подтекста необходимо разрушить так называемое «замыленное» видение книги «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» (разбор по изданию: Astrid Lindgren.  Lillebror Och Karlsson Paa Taket.  Stockholm, Raben c Sjogren, 1955.)

Взгляду исследователя предстает мизансцена бесхитростного, неокрашенного половозрелым цинизмом, внутреннего мира среднестатистического мальчика (А. Л. сама акцентирует внимание на «среднеручности» общей жизненной ситуации и самого ребенка в целом).  Это точка фокуса для выяснения гомосексуальной сути «Малыша и Карлсона», которая послужила информационным поводом для написания этого миниатюрного обозрения.  При внимательном изучении повести, становится очевидно, что Карлсон — это не что иное, как бессознательная пубертатная проекция именно гомосексуалиста в период его либидиального становления.

Подтверждение этому мы находим буквальном в каждом эпизоде общения Малыша с выражением своего эго.  Например, в ущербном подростковом самоутверждении и заявлении своего суперлятива в недвусмысленных сферах «Я красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!» слова «красивый», «упитанный», «мужчина» индикаторы присутствия системы гомосексуальных комплексов.  Подтверждаются сложные отношения Карлсона со своими родителями, факт ориентационного формирующего.  Импринтинг их образов произошел в объекты далекие от сексуальной сферы («Мой папа гном, а моя мама мумия»), не смотря на то, что эти отношения были особенно сексуально насыщенны (вероятны обе формы инцеста).  На подобную активность указывает домашняя форма называния Карлсона «Хулиган» с соответствующей непедагогической интонацией.  Постоянное томление невоплощенного, еще неясного желания Малыша вначале выражается в наваждении, связанном с собакой, а потом усилием развивающегося либидо переносится на образ друга-мужчины.

Надо отметить, что здесь А. Л. не воспользовалась возможностью радикального подхода и не зафиксировала развитие сексуальных устремлений Малыша на животном.  Гиперсексуальное проявление либидо Малыша (т. e.  Карлсона) мы встречаем и в эпизоде, когда в клюв фарфорового голубя и в ручку спящей малютки Гюльфии вставляется колбаса.  Вуайеризм Карлсона (=Малыша), который постоянно за кем-то подглядывает, наиболее ориентирован на мужчин, как это следует из фабулы повести, где особое внимание мальчиков вызывают криминальные типажи Филиппа и Рудольфа (Филле и Рулле), с которыми их постоянно пересекает шведская писательница.  В сцене, где Филле и Рулле пытаются обокрасть побочного виргильного персонажа (Оскара), дается детальное описание манипуляций мужчин под столом и напряженного внимания мальчиков, сидящих под ним среди ног взрослых.  В принципе Малыш еще не ориентирован окончательно, об этом нам рассказывает внутренняя тенденция к перевоплощению в трансцендентной образ, лишенный половой определенности, — образ привидения.

Стремление к театрализованному перевоплощению восходит к женскому началу личности Малыша.  Свидетельство о гомосексуальаности мальчика — это и его отношения с окружающими людьми.  Малыш ведет двойной образ жизни, скрывая идеального друга от друзей и семьи, хотя постоянно пытается поговорить на эту жизненно важную тему.  Он с особенным трепетом и радостью доверяет свою тайну близким и товарищам, испытывая невероятное душевное облегчение.

Отношения с фрекен Бок — наиболее красноречивая ориентационная характеристика героя повести.  Их конфликтность и неприятие фрекен Бок как индивидуума характерны в целом, как черта, свойственная некоторым гомосексуалистам, черта женоненавистничества.  Однако подспудное чувство неудовлетворенности и жгучей ревности к линии фрекен Бок дядюшка Юлиус, остается, наверное, одним из главных проявлений формирующейся ориентации Малыша—Карлсона.  Как мы видим, А. Л. не утяжелила свои милые повести описаниями «духовного онанизма» и других форм болезненного самокопания гомосексуалиста.  Не замкнулась она и во «взрослой» ориентационной фабуле.  Она создала удивительно легкую и остроумную книгу, на которой будут воспитываться поколения и поколения людей.  Гомосексуальна ли сама А. Л.? Думала ли она скрыть нетрадиционную ориентированность своей работы, использовав перерождение отрицательного образа шведского фольклора (как известно, Карлсоном в Швеции пугают детей, как в России — Бабой-Ягой)? Эти вопросы, как и вопрос, следует ли рассматривать героиню другой книги А. Л., «Пеппи—Длинный—Чулок», как носителя идей феминизма или как очаровательную юную лесбиянку (возможны и перекрестные варианты), остается открытым и раскрывает новые горизонты исследования.

Член-корреспондент РАН, руководитель кафедры изучения гетеросексизма и ассимиляции гомосексуалистов в гетеросексуальном сообществе ГНИИ перверзий и нетрадиционных сексуальных ориентаций, директор-распредитель департамента по вопросам секса и проституции Фонда Дж.  Сороса, лауреат Государственной премии в области мандежа и премии Ю.  Лужкова «За поддержание нравственного облика Столицы», заслуженная хабалка России, народная подстилка, почетная блядь Москвы

Римма Амбаловна Дырочкина