Я пишу о давно прошедшем, отразившемся на моем настоящем. Теперь наши чувства - как мост между двумя городами: Вильнюсом и Ригой, где живет Гайда. Я ей нужна, она нужна мне, Она одна, Она была моей единственной, моим счастьем, моим началом.

Длинные прямые волосы, яркие пухлые губы, карие ясные глаза, хрупкая фигура - все в ней привлекало взоры мужчин. К их вниманию она относилась благосклонно: флиртовала, кокетничала. Уверяла меня, что ей это жизненно необходимо, но ни один мужчина не сможет заменить для нее женщину, тем более меня. Я сдерживалась из последних сил, тихо ненавидела вьющихся вокруг нее мужчин. Мы жили как на необитаемом остраве и только самых близких друзей посвещали в тайну нашей любви. Нам приходилось многое скрывать и как следствие - ложь, которая подмешивалась к счастью. По две недели мы жили в Вильнюсе и Риге. Это продолжалось без малого семь лет. Внешне подруги, занятые совместным бизнесом, а на самом деле - обыкновенная семья. У Гайды была двадцатилетняя дочь Лаура, которой она решила все рассказать, чтобы не было лжи в отношениях с близким человеком. Она сказала: "Для меня главное, чтобы мама была счастлива". Потом было лето нашего отдыха. Мы сняли домик у озера на хуторе в Литве и стали дачницами, - рыбалка, грибы, лес и озеро. Гайда - медлительная, но взрывная, нервная и избалованная. Я любила ее и хотела ее любви. Я ни в чем не могла ей отказать и в конце концов полностью подчинилась ей. Я боготворила Гайду, а она унижала меня. На безумную любовь редко отвечают взаимностью. Однажды наступил момент, когда я собрала вещи и ушла. Она приехала ко мне на следующий день. Плакала, негодовала, во всем винила меня и... просила, требовала вернуться. Но я сказала "нет". Через день я узнала, что Гайда хотела покончить с собой, но ее спасла дочь. Она, Лаура, и принесла письмо от мамы. В письме Гайда заклинала меня вернуться. Лаура тоже умоляла не бросать маму. Сердце - не камень, и мы вновь стали жить вместе. В первое время все было прекрасно, я почувствовала себя человеком. Но, увы, длилось это недолго, привычка помыкать мной брала свое. Гайда опять входила в роль, и я поняла, что не выдержу, уйду. Я "пряталась" в книги, телевизор, газеты, всеми силами избегала скандалов. Даже разговоров избегала, ведь все они кончались конфликтом. "Что же происходит?" - сверлила, не давая покоя, мысль. И я начала догадываться. Гайда бисексуальна - вот разгадка. Нить, связывающая меня с ней, стала тоньше. Она не могла целиком принадлежать мне. Избегая объяснений, я, пообещав позвонить, уехала в Вильнюс. Я не стыжусь признаться - звонить ей я боялась. Позвонила сама Гайда. Говорила, что это ошибка, что мы просто обязаны быть вместе. Я поняла, что не выдержу, вернусь, и все начнется вновь - примирение, счастье, разрыв, горе... И я бежала из Вильнюса.

Через полгода, когда я вернулась, она сообщила мне, что встречается с женщиной. Все, казалось бы, было в прошлом, я порвала с ней сама, но мне стало больно. Я чувствовала словно земля уходит из-под ног. В апреле я вновь услышала в телефонной трубке голос Гайды: "произошла трагедия! Лаура погибла в автокатострофе. У нее должна была через месяц быть свадьба..." Я каждый день ходила в костел и только там могла успокоиться. Мне хотелось упасть лицом в землю, плакать и молиться. Трагизм - это способ, возможность понять, что произошло по воле случая. Лаура была художницей, писала лики святых. Может, поэтому и призвал ее Бог? Через два месяца после похорон дочери Гайда приехала ко мне в Вильнюс. Я не нашла слов утешения, и мы, обнявшись, молча сидели. Мы должны быть вместе - все остальное не имеет значения. Гайда страшно изменилась: седые волосы, блеклый свет некогда сиявших карих глаз. От нее исходила какая-то внутренняя трагическая тишина. Мы по-прежнему любили друг друга и были готовы начать все сначала. Нам захотелось оторваться от города. И мы уехали в деревню. Ночью, оставаясь наедине со звездным небом, Гайда плакала. Плач переходил в истерику. Успокоить ее было невозможно. Страшные ночи. Мне хотелось уехать в город от этого беспредельного, черного неба. Жизнь стала ей ненавистна. И меня она возненавидела. После гибели Лауры мы прожили с Гайдой год, понимая, что нашим отношениям пришел конец. Я устала от ее надрыва, а другой она уже быть не могла. Мы расстались. Теперь мне все равно, куда идти, что делать. Я не живу назад. Жизнь движется, я окаменела. Моей любимой нет рядом.