Жил-был один мальчик.
Звали его Мишей. И вот как-то проснулся Миша в воскресенье после полудня и ему нестерпимо захотелось чистой и ясной любви. Ну очень сильно захотелось. Поэтому он, превозмогая сонливость, кое-как оделся и поехал на площадь перед театром, чтобы там себе эту любовь найти. Но вечер был какой-то не сильно удачный, и людей там было не очень много, а проще сказать и вообще никого не было. Но Саше любви очень хотелось, поэтому он сел на лавочку и стал с нежностью смотреть на всех прохожих. И вскоре был вполне вознагражден, поскольку из-за карусели вышел некий блондинчик, и похоже из наших. Смотрел он на окружающих тоже с какой-то томной любовью, и Гришу с удовольствием осмотрел. Тогда Гриша встал и пошел за ним, а херувимчики уже кружились где-то рядом, над самой верхушкой шпиля.
Так они обошли раза три вокруг памятника, а потом рыженький уселся на ту же самую лавку якобы для отдыха, но сам все время косился на Вову. А у Вовы к этому времени в груди уже разжегся целый мартен, и искры из него так и скакали во все стороны, поэтому много слов и не понадобилось. Так что ребята дружно поднялись и поспешили синхронно к выходу из парка. Коля шел рядом со своей новой любовью, у любви хайры развевались во все стороны, встречные прохожие на них смотрели и это было очень приятно. Потом они долго ехали в трамвае через весь городишко, и сердце Андрея, гоня кровь в пещеристые тела, билось все сильнее, особенно когда он косился на сиденье рядом с собой. Медленно полз трамвай, громыхая на стыках, и с каждой остановкой мир все больше плыл и покачивался из стороны в сторону, а когда вышли и оказались у подъезда, ничего кроме прически каре, голубых глазок и нежных ушек для Артема уже не существовало и он с трудом дождался, пока ключ провернется в замочной скважине.
Что происходило в самой квартире, мы описывать не станем, поскольку это все-таки не сборник эротических рассказов, а научно-просветительский журнал. Скажем только, что парни скакали друг на друга как дикие кони Пржевальского, если вам это о чем-то говорит. И долго скакали. А когда все скачки закончились, Сережа вышел из упомянутого подъезда, прошел мимо пенсионерок, огляделся на облезлые хрущевские дома, и ему стало отчего-то очень стыдно. Он вдруг понял, что это была совсем не любовь, и не чистое чувство, а просто организм своего требовал, и этот, черноволосый, совсем не принц, и даже не придворный, а так, просто. Плохо от этого стало Роме, неприятно как-то, все равно, что червяка в компоте обнаружить. И тогда он остановился, и на набережной, овеваемый ветром с моря, поклялся больше так никогда не делать, не разменивать сотенную настоящей любви на ржавые пятаки, никогда-никогда, ни с кем, кроме одного, Единственного. И после этого, просветленный, поехал домой.
|
|
|||
|
|
|
|