"Кто бы слушал Борю Моисеева?"
Андрей: – Прессу интересует прежде всего "жареность" этой темы. Многие журналисты просто выдумывают всякие истории.
К. (не пожелал "светиться"): – Иногда стыдно читать, что пишут. Человек не видел геев, не слышал о них, но у него сложился стереотип, как это должно быть, и он сочиняет.
– Что-то вроде: "Уйди, пра-а-тивный"?
К.: – Вот-вот. Хотя мы юбок не носим, не жеманничаем. Мы ведь разные – есть и те, что по туалетам тусуются, есть всякие. Обычные люди.
А.: – Нам неприятно видеть, как гомосексуальность отождествляется только с Пенкиным и Моисеевым. Их поведение вовсе не значит, что мы все такие.
– Но ведь голубая субкультура нынче "в струе"?
А.: – Эта шумиха создаётся искусственно. Ведь раньше гомосексуализм был в подполье, а теперь свалился на головы людей. Кто-то раздражается, кто-то спекулирует на этом.
К.: – Что значит "голубая субкультура"? Либо есть культура, либо нет, цвет тут ни при чем. У Джорджа Майкла есть голос, он популярен независимо от своей ориентации. Если бы Боря Моисеев не выпячивал свою гомосексуальность, кто бы слушал его песни?
А.: – В сущности, мы ничем не отличаемся от других людей. Между собой два человека разнятся больше – по личностным каким-то критериям, а не по сексуальным предпочтениям.
Мальчишки и... мальчишки, а также их родители
– О гомосексуализме заговорили вслух лишь последние 6–7 лет. Как вам жилось во времена табу и "нелегального" положения?
А.: – Мне было лет 17, когда началась перестройка и что-то где-то уже можно было услышать, почитать. До того момента разобраться в себе было сложно. Я даже не знал, что есть такие же, как я. Кстати, многие думают, что геи рождаются в каких-то неблагополучных семьях. У нас обычная, хорошая семья: мама, папа, две младшие сестренки и я. Кто знает, что меня таким сделало? Я в то время ни с кем не делился, хотя чувствовал себя... как бы это сказать... по-другому совсем. Мне хотелось дружить с парнями. И я совершенно не представлял, как это можно любить девушку?
Лет в 16–17 наступил кризис, я понял: что-то не так. Попытался проанализировать ситуацию и пришел к выводу, что у меня есть выход: либо признать свою неполноценность и жить, не таясь, в гармонии с собой, либо жить двойной жизнью. Это значило приспособиться к окружающим, ничем не выделяться, искать сексуальные – и не только сексуальные – контакты на стороне.
– О том, что победило, можно не спрашивать.
А.: – Процесс раздумий затянулся не на один год. Что мне помогло: с начала 90-х пошла уже какая-то информация. До тех пор я подспудно чувствовал: то, что со мной происходит, – плохо. Но когда прочел о гомосексуализме первые статьи в московских газетах, понял, что есть и другая точка зрения. Важно было услышать, что я не один. Ведь мы – социальные животные и дорожим мнением окружающих.
– Как вы объяснились с родителями?
А.: – Первый разговор отчетливо помню до мелочей. Было чрезвычайно трудно посмотреть в глаза и сказать: я гомосексуалист. Ведь я пытался дружить с девочками, но... Когда начались разговоры "ты не больной, ты не придуривайся", мама вспомнила: так ты же ходил к девушке?! Нет, говорю, вообще-то я ходил к парню.
А сначала я просто написал письмо, оставил на столе и на пару недель исчез в Крым. Когда вернулся, были и скандалы, и крики: тебе надо лечиться. Но я решил: или я отстою право на свою жизнь, или...
Сегодня нас с Сашей понимают и принимают. Мы живем вместе, общаемся с моими родителями, и они ни в чем меня не упрекают. Папа говорит: "Это ваше дело, какие вы. Вы всегда наши". Но сколько нужно было пройти, прежде чем это услышать!
– Саша, вам было сложно войти в дом Андрея?
С.: – Да, я комплексовал. Такие тяжёлые взгляды сначала...
А.: – Кстати, легче всех ситуацию восприняли наши бабушки. Моя передает привет Сане, а его бабушка – мне.
С.:–А я сказать родителям так и не решился. Знаете, один ребенок в семье... Если меня спросят, я скажу. Но пока не спрашивают, хотя в курсе, что мы живем вдвоем в однокомнатной квартире уже несколько лет, но объяснить у меня силы не хватает.
К.: – Однажды мы стояли с мамой на балконе, и я сказал: "Мам, я не хочу, чтобы у нас с тобой были секреты. Я гей. Голубой, чтобы понятнее было". Помолчали. Мама призналась: "Ну что, сынок, ты меня не убил". Но легче мне не стало. Как будто этого разговора и не было.
А на работе я опасаюсь рассказать. Частная фирма, понимаете, кто его знает, как директор отнесется.
– Скажите, чья поддержка для вас важнее: общества или родителей? Хором: – Конечно, родителей!
Мы не муж и жена!
– Андрей и Саша, вы хотите, чтобы вас считали семьей или нет?
А.: – В общем-то нас вряд ли можно назвать семьей. Мы не любим, когда спрашивают: кто у вас муж, кто жена? У нас такого нет. Нам хорошо вместе, мы живем вдвоем, но с другой стороны, допускаем, что завтра можем разбежаться, можем позволить себе секс на стороне.
– Ну, гетеросексуальные семьи тоже порой не могут похвастаться верностью. А с продолжением рода как же?
С.: Насчёт ребёнка. Я, например, боюсь приручать кого-либо. Это ведь такая ответственность.
А.: – Если бы у нас было разрешено регистрировать партнерство, усыновлять детей, а так...
– Это для вас важно – регистрация отношений?
А.: – Мне хотелось бы знать, что часть нашей собственности после, например, моей смерти достанется Саше. Чтобы ему ничего не приходилось доказывать.
К.: – В Венгрии геям можно заключать обычные браки, но усыновлять детей – нет. В Голландии – наоборот: взять в семью ребенка можно, а пожениться, как натуралам, – нет. Только регистрация партнерства. У нас, конечно, еще общественное сознание не созрело ни для того, ни для другого. Как будет чувствовать себя ребенок в такой семье у нас?
А.: – Знакомый психиатр рассказывал, как в его дежурство привезли двух парней, пытавшихся свести счеты с жизнью. И таких случаев, когда гей воспринимает происходящее с ним как трагедию, достаточно. Я пытаюсь им говорить: не бойтесь, чем открытее мы будем, тем объективнее к нам станут относиться.
– Десять лет назад психиатрия однозначно относила гомосексуальность к переверзиям, то есть к половым извращениям. Если человек с гомосексуальными наклонностями попадал к психиатрам, ему ставили диагноз – психопатия. Это считалось тяжёлым расстройством.
Гомосексуалов пытались лечить, даже с применением гипнотерапии. Но такое лечение применялось, когда пациент сам считал себя извращенцем и хотел избавиться от "дурных" наклонностей. Должен заметить, что сексуальное влечение очень стойкое и поддается коррекции с трудом. Несколько лет назад на прием пришел красивый молодой человек, студент пединститута. Он дружил с девушкой, которая очень хотела выйти за него замуж. У них был секс, но особой активности парень не проявлял. Узнав о его гомосексуальных связях, девушка привела жениха к врачу.
Мы долго лечили парня, и в конце концов они поженились. Но спустя несколько лет муж сказал жене: "Все хорошо, все прекрасно, но, извини меня, я хочу мужчину..." По сути, наше воздействие на пациента было кодированием. Коды не вечны, и биологическая основа прорывалась изнутри, вытесняя психотерапевтические наслоения.
К сожалению, существенных изменений в психиатрии по отношению к гомо-сексуалам не произошло. Сегодня лишь немногие психиатры склонны рассматривать сексуальную ориентацию как личное дело каждого. В наш центр приходят и гей, и лесбиянки с вопросом: "Я понимаю, что это нехорошо, как мне от этого избавиться?" Я им советую не валять дурака. Что нужно такому человеку, так это найти связи с другими, такими же как он.
Проблема гомосексуальности – морально-этическая. Люди не могут изменить свое отношение к этому.
"Голубые" страшно раздражают женское любопытство самим фактом своего существования. Ну чего они такого друг в друге находят, что могут, забыв обо всем на свете, замирая от любви, всматриваться в такое же, покрытое трехдневной щетиной лицо, как у себя самого?
Именно такой взгляд мне случилось однажды перехватить в очереди у кассы гастронома. И с этого взгляда мое прежде вялое любопытство по отношению к героям анекдотов о "представителях сексуальных меньшинств" резко обострилось. Два стоящих впереди меня молодых человека внешне были совершенно различны. Один был никакой – серый и невзрачный, раньше примерно так выглядели утомленные столичными магазинами командированные инженеры из провинции. Второй же отличался от прочей очереди своей продуманно-элегантной внешностью. Вернее, тем, что элегантности в нем было немного чересчур – чуть больше, чем положено мужчине. Чуть длиннее и мягче пальто, чуть ярче шарф, чуть наряднее кольцо, чуть сложнее и тщательнее прическа. Мои соседи по очереди разговаривали, как настоящие влюбленные – не о чем, придавая ничего не значащим словам скрытый смысл. При этом, не замечая никого вокруг, они так сияли от любви и счастья, что я просто открыла рот от зависти и удивления. Черт побери, хотелось бы, чтобы на меня так смотрели хотя бы раз в пять лет!
С того самого случая я гораздо внимательнее присматриваюсь к своим знакомым мужчинам и не пропускаю мимо ушей разговоры о том, что "они просто живут в одной квартире". Какой там просто так! А идеальный порядок на кухне, увешанной полочками с самыми редкими приправами, а уютный полумрак в спальне, а немерянное количество банок с собственноручно сваренным вареньем? Да они прекрасно обходятся без женщин, мы им просто не нужны.
Хотя в гости приглашают, и дамы, насколько мне известно, охотно в эти гости ездят. Во-первых, потому, что хозяева и схожие с ними во вкусах гости-мужчины постоянно тешат дамское любопытство. А это ощущение для любой женщины очень приятно. Во-вторых, если хозяева таких кухонь вполне по-мужски умны, проницательны и наблюдательны, то разговаривать с ними очень интересно. Но при этом можно ощущать себя в полной безопасности, зная, что никто из участников этих разговоров не сочтет своим джентльменским долгом забраться под утро к гостье под одеяло или хотя бы свернуть разговор на себя любимого, чтобы лишний раз проверить неотразимость своих мужских чар.
Есть и еще одна, довольно экзотическая, на первый взгляд, но вполне злободневная на самом деле причина, по которой те самые деятельные и энергичные женщины не упускают случая пообщаться с условно-противоположным полом. Оказывается, у них можно многому поучиться. У большинства современных бизнес-леди женская мягкость, уступчивость и беззаботность либо исчезли в процессе естественного отбора, либо не проявились с детства. В этом случае говорить о таких виртуозных женских навыках, как умение воспринимать близкого человека без иронии, всерьез ссылаясь на его мнение в решении жизненно важных вопросов, умение зависеть от него беспрекословно, да еще и быть благодарной за эту зависимость, просто не приходится. Нет, к сожалению, времени и на плавные жесты, быстрые взгляды и выразительное молчание. У них же, самозванных представителей слабого пола, все эти качества, как правило не врождённые, а благоприобретённые в процессе долгого опыта. И потому особенно впечатляющие.
|
|
|||
|
|
|
|
|