Приступая к этой работе, я не могу быть уверен, что доведу ее до конца. Однако мне всегда хотелось увидеть книгу, в которой философия была бы представлена ясно и откровенно, последовательно и широко, убежденно и мудро. Мне претит туманное наукообразие — и расплывчатая игра словами; я хочу сознавать, что философия — существует на самом деле, что она отлична от любой другой человеческой деятельности, или какой-то из ее сторон. Достаточно ли я мудр, чтобы создать такую книгу? Это решать не мне. Но я вправе попытаться собрать в одном месте все то, что нравится мне в философствовании и деятельности других, — и осознать, почему оно мне нравится.

Тем самым определяется жанр этой книги — размышление. Я говорю здесь только от своего лица, и не нуждаюсь в указаниях на мнения других, в цитатах и ссылках. Но я не обязан строить философию с нуля — и могу почти буквально повторить чье-либо рассуждение, если оно вписывается в течение моей мысли; было бы нелепо скрупулезно отмечать подобные заимствования, поскольку речь идет не о формальном переписывании из одного места в другое, а лишь о совпадении взглядов. Разумеется, можно долго выяснять, как и откуда пришла та или иная фраза, — это вполне законная деятельность, хотя и не имеющая отношения к собственно философии.

Разумеется, всякий должен заботиться о точности цитирования там, где приходится говорить о чужих взглядах. Но я хотел бы по возможности исключить подобные прямые ссылки, поскольку меня интересует не автор — а явление, тенденция, принцип — то, что представлено в деятельности многих и многих людей.

Поскольку я говорю о своей собственной позиции, исчезает необходимость спорить, доказывать или убеждать. Я могу не объяснять, почему я пришел к тому или иному убеждению, — достаточно того, что убеждение есть. Если кто-то думает иначе — это его право; но и я вправе выбирать себе друзей.

Даже если мне не придется увидеть сколько-нибудь совершенного творения, сама попытка приблизиться к совершенству делает человека выше и свободнее. Это не подведение итогов, это распахивание окон в новый мир, который обязательно придет, и будет прекраснее, чем полуживотное сейчас. И от маленького камешка волны бегут далеко. То, что я делаю, ляжет в основание по-настоящему человеческого мироустройства — возвышеннее такой цели нет ничего.

Как

Книга задумана как нечто единое — однако эта целостность должна образоваться из трех качественно разных частей. По своему содержанию все они одинаковы, и любой вопрос, затронутый в одной части, должен так или иначе затрагиваться и в другой. Однако размышление в первой части не формализовано и внешне случайно; здесь я лишь предваряю изложение последующих частей, даю общее представление о тех вопросах, которые предполагается обсудить. Без предварительного интуитивного ощущения основных философских идей было бы трудно обсуждать формы их бытования в философии — категории и категориальные схемы; тем более необходимо философское чутье при конкретизации схем.

Вторая часть книги мыслится как последовательное развертывание иерархии категорий. Внимание здесь сосредоточено на формальной правильности построений, и потому важно всегда иметь в виду неформальные рассуждения первой части — иначе схемы станут пустыми, ни на чем не основанными, и может сложиться впечатление, что порядок следования категорий в схемах совершенно произволен, что любые другие схемы — тоже подойдут. Это не так. Возможны самые различные способы развертывания, но все они подчинены определенным принципам и отнюдь не произвольны.

Только в третьей части книги, обладая необходимым запасом категориальных схем, я могу показать, как эти схемы проявляются в тех или иных конкретных ситуациях. Философия здесь раскрывается со своей практической стороны, как орудие принятия принципиальных решений. Поскольку практика человека бесконечна, я не собираюсь говорить обо всем. Достаточно нескольких проблем, которые, с одной стороны, послужили бы примером применения абстрактных схем — а с другой, были бы все еще достаточно общими, чтобы стать основой для последующих прикладных работ.

Но никакая форма изложения идей не связывает читательского творчества, и любой вправе по-своему расположить слова, которые у автора выстроились именно так. Возможно, кому-то захочется сначала поупражняться в формальном конструировании — и лишь после этого попытаться его осмыслить. Некоторые, по-видимому, захотят сразу обратиться к прикладным вопросам, лишь по мере необходимости обращаясь к универсальным обоснованиям. У каждого свой путь — и я выбираю свой.

Зачем

Целостное изложение взглядов невозможно, если нет целостной личности и, стало быть, определенного отношения ко всему что происходит в природе и обществе, и определенного отношения к себе. Настоящая мудрость предполагает, что мысли и слова человека не расходятся с его делами. Трудно стать мудрым, оставаясь частью современного мне общества, расколотого видимыми и невидимыми границами на сотни мелких и крупных ячеек, каждая их которых навязывает человеку свой частичный мирок и пытается убедить его, что это и есть весь большой мир. Никто не может быть "выше" своего времени — каждый из людей вынужден уподобляться ему. Поэтому и мудрость моя неполна, частична — поскольку неполон и частичен я сам. И тем более нельзя пренебрегать почти единственным средством самоконтроля, позволяющим во многих случаях не уклониться от мудрости, несмотря ни на какие соблазны, или давление со стороны. Средство это — правдивость перед самим собой, убежденность, твердая мировоззренческая позиция.

Можно ли считать мудрым человека, который приноравливает свои взгляды к обстоятельствам или позволяет себе высказываться как угодно, лишь бы произвести должное впечатление? Хитрым — возможно. Умным — может быть. Но мудрым — никогда. Человек бывает разным с разными людьми. Однако за всеми его личинами, за многообразием его поступков и мыслей — должно чувствоваться общее ядро, прочное и устойчивое. Именно это остается с человеком, когда он оказывается наедине с собой, когда ему уже не надо вписывать себя в условия осторожного общения. Это окрашивает всю жизнь человека, делает его по-человечески индивидуальным и оставляет вечный след на мимолетности поколений. Пусть даже это не сможет никогда проявиться во всей своей определенности, пусть остается в тени, в глубине, "за кадром". Но это есть — и значит, есть человек.

Но если важно не терять себя в повседневных заботах и обыденных делах — еще важнее не потеряться в философии, с ее кажущейся отдаленностью от "здравого смысла", с ее способностью влиять на выбор жизненного пути. Если я хочу собрать в этой книге все крупицы мудрости, которые удалось мне когда-либо найти, я должен говорить лишь то, в чем действительно убежден, — и не выдавать предположения и догадки за истину в последней инстанции. Пусть даже сами убеждения не могут еще быть высказаны явно и до конца — они придают особую окраску любому рассуждению и проявят себя в поступках и речах. Эта книга, по сути дела, и есть способ выражения моих убеждений, осознания их.