МАЯКОВСКИЙ

Множество
                    разнообразных побасок
Сложат про него
                            досужие века.
Он в них
               из летосчисления рвался,
Тянул календарь
                            и людей закликал.
Он в них летел
                          угорелым галопом,
Сбивался,
                 срывался с дороги подчас,
Но с равным усердием
                                       ухал и топал,
По лужам,
                   буграм
                              и ухабам мчась.
Стремясь напролом,
                                    вопреки полустанкам,
Столбами вгоняемый
                                    в ярость и в раж,
Он был
             ломовым, мускулистым
                                                      мустангом,
Впряженным в поэзию,
                                         как в экипаж.
Она колыхалась порой катафалком,
Порою пролеткой —
                                    доехал и слазь!
Порою арбою тащилась вразвалку,
Порою простыми дровнями неслась.
А он,
         чтоб не падала
                                  скорость движенья,
Чтоб даль
                 с одинаковой силой плыла,
Тем большее прилагал напряженье,
Чем туже натягивались удила,
Чем больше положено всякого груза.
Не медли,
                 вези как можно скорей,
Не глядя на то,
                          что стеснительно узок
Размер
            искривленных, избитых колей.
Во время оно
                       здесь кто-то первым
Проволокся
                    и путь проложил,
А ты изводи отчаяньем нервы,
Стараясь жить,
                          как умерший жил.
На кой ему
                   это безвольное деланье?
Он сам не кукла,
                            он смыслит сам.
И вот тарахтит
                         его жизнь оголтелая,
И ливень часов
                          шелестит по глазам.
Чуждаясь трусцы
                              и рысцы игривой,
Он прыгал с размаху,
                                     гибок и крут,
Всем телом чуя
                          над крупом,
                                              над гривой
Спешащих событий
                                  свистящий кнут.
Он мчался
                   крупным, решительным почерком,
Напропалую,
                       в трам-тарарам,
И встречные
                     свертывали к обочинам,
И рощи шарахались по сторонам.
В искусстве
                    искренность слита с риском.
Проехаться хошь —
                                  на скаку вскочи.
Это не то, что,
                         сподобившись кискам,
Хватать втихомолку с печи калачи,
Это не то, что читать
                                    между прочим
Кровью исчерканные листы,
Потягивать кофе,
                             поругивать почерк,
Посвистывать
                        посвистом холостым.
Упреки, укоры, наветы, насмешки
К нему мошкарой налипали в пути.
И он разгонялся,
                            пищанием взбешен,
И рвался вперед,
                             чтоб скорее уйти.
Он сызмалу стал и ретив, и упорен,
И храбр, если надо,
                                 и нежен, и груб.
И он не боялся ни битв, ни боен,
Как дрессировщик — тигриных губ.
Грядущих явлений густое сукно
Он голосом
                    навкось порол и резал.
Желая одно:
                     чтоб в него,
                                         чтоб в окно
Целил враг из обреза.
Он чувств
                 никогда не считал
                                                на костяшки,
Даже средь самых несносных годин.
Если не было пристяжки,
Он воз свой вез один.
Какие массивы
                          прорваны, пройдены,
Как трудно давалась
                                  победная новь!
За это он ждал,
                          как зарплату от Родины,
Не званье, не славу,
                                  а просто любовь.
Слава — призрак, слава — помеха,
Слава — пустая, красивая грусть.
Но если разносятся щепки
                                             от смеха,
Но если учат стихи наизусть,
И если рабочие,
                           как пословицей,
Кроют мерзавцев
                              его строфой —
Этим не имя его славословится,
Этим он сам остается живой.
Пером воскрешая
                              давнишние диспуты,
Размахивая беспокойной рукой,
Он с нами шагает
                              на новые приступы
И спорит каждой своей строкой.
Он к нашим мненьям
                                    и к нашим думам
Без лживых ужимок,
                                   без поз напускных
Встает и идет нестихающим шумом
С листвы
                своих рослых и свежих книг.
Они тебя до крови исполосуют —
Попробуй только
                             их книзу прижать.
Он думал об этом,
                               любуясь лазурью,
Перед тем,
                   как курок нажать.
Выстрел грянет
                           звоном соборным
В эту галчиную, мутную тишь,
Где позабытые по заборам
Мечутся клочья
                           вчерашних афиш.
Слегка ухмыльнувшись,
                                         он четко представил
Оторопь,
                похороны,
                                  родню.
Он много должен
                              и много оставил
Навязчивому земному дню.
В письме получилось
                                    шутейней и проще,
А в биографиях этот скачок
Займет
            непомерно огромную площадь
И стягивать сплетни
                                    к себе начнет.
Толпу поклонников
                                  растолкавши,
Приклюнется критик,
                                     болтун-коновал,
Присядет на цыпки,
Привстанет и скажет:
"Да, много надежд
                                он еще подавал!"
Умолкни, валух!
                             Его ли удали
Крестами поблескивать
                                        по куполам!
Довольно
                 его вы дразнили и путали,
Довольно
                 клубящаяся кабала
Условностей ваших
                                  катилась и ныла,
Как шина,
                 треснувшая на ходу!
Заткнись,
                и замкнись,
                                    и заквасься уныло,
Когда своей строчкой
                                     в тебя попаду.
Я встречусь с тобой
                                  и, не давши раздеться,
Согну тебя правдою
                                  напополам.
Помимо поэм,
                        от поэта в наследство
Повадки его
                     оставляются нам.
Ни надобности, ни отрады нет
Живучей душе
                         в панихидном хныканье.
Он реет, как знамя,
                                над уймою лет,
У всех на виду,
                          у ветров навыкате.
Такие
          в церковных мощах
                                           не хранятся.
Такие сами
                   сгорают огнем,
Чтоб всякий
                     выравниваться и равняться,
Блукая во мраке,
                            мог по нем.
Чтоб был он заметен,
                                    пригожий собою,
Из всех закоулков,
                               со всех дорог,
Своею особенною судьбою
Дающий людям
                            открытый урок.

1940