* * *

А вам временами не хочется
заметить, стирая мундиры,
что сумрачный страх одиночества
не прихоть издерганной лиры?

Слова, ароматы, видения...
Условный рефлекс — торопливо
в корзину смахнуть безыдейные
и слишком плакучие ивы.

Конечно, обиды нечаянны.
но кто-то по улочкам куцым
бредет, всесторонне облаянный,
не смея себе улыбнуться.

Потом, незаметно, безропотно,
нелепы, как спящие грифы,
из полупрозрачного шепота
рождаются мрачные рифмы:

местами недоотшлифованно,
порою кустарно и грубо —
и все же свободней, чем ломаный
казенный писательский рубль,

Странички, пропахшие ивами,
сумеют назвать, если надо,
фальшивые строки — фальшивыми,
и гада последнего — гадом;

и скажут, что жизнь — злая мачеха,
что знак ее — подлость и ложь. —
Но
      где-то в гиперболах спрячется:
не так уж она безнадежна.

О эта доверчивость детская!
Легко ли, считая потери,
идя по бескрайним падениям,
кому-нибудь все-таки верить:

пусть даже заведомой сволочи,
пусть выпрут повадки ублюдьи —
но рушить обидные полочки
и ждать, что откликнуться люди?

Так будут же чаши весенние —
на нервы позебренных клеток —
за признанных всеми негениев
и за одиноких поэтов!

Пусть только с годами, и с именем,
не станут спокойней и суше
их души — воздушно ранимые,
задумчиво светлые души.

август...октябрь 1983