Здравствуйте! Как дела? Спешите? Я тоже: жизнь на бегу, жизнь в бегах... Нам по пути? Тогда... можно? К сожалению, только в стихах. Но Вы ведь все поймете, да? На своей, что называется, шкуре. Я по натуре совсем не мечтатель,                                      но иногда... Знаете, мне вот иной раз такое                                                       чудится... — Только не смейтесь, прошу Вас! — Будто Время —                             оно совсем как люди, не отличишь подчас. Время умеет стоять — и ходить, — и бегать умеет: попробуй, догони! — может научить — и проучить, пощадить — или изменить; может сжиматься, как в автобусе, или мнется и тянется — когда нечего сказать. Время импульсивно: ни один предсказатель не угадает и минуты — а уж чтобы все... Что же, у каждого свои                                          странности. А Время — то вкалывает на кого-то, то играет против. Время заговаривает раны — и убивает,                   как люди,                                    невзначай. Знаете,              как иногда секунды кричат? Болью спрессованные лица. И — муки рождения. Неизвестность. Девочка — мальчик? Добро — зло? Любовь — или только вожделение? Истина — или игра слов? И кроме того время рождает Движение. Движение рождает вопросы. А вопросы не ходят поодиночке — табунами кочуют                                в пампасах тем. Но       среди всех прочих главные — два: что? и зачем? И я,         корчась в припадках буден, трачу            время                        и слова, трачу душу —                          и еще какое-то непонятное нечто — или ничто? — роюсь в груде мыслей и мыслишек, распутываю                       сновидений моток, от усталости                       не падая едва, но верю: это муки искупления за смерть бесчисленных                                           мгновений, убитых по моей вине.

Точки. Линии. Поверхности. Объемы. Вырастаю,                     врастаю в гиперпространство. Я — почти Вселенная: дышу,             взрываюсь, источен пеной топологий                     в бездне                                     очарования и странности. Но все начиналось с точки. Я — точка.                     Спрессованное воедино                     Бытие и Сознание,                     Возможность и Действительность,                     Величие и Нищета —                     вне размеров и размерностей,                     вне Времени и Пространства.          Но Движение делает меня линией. Я — линия.                     Бесконечность точек,                     их прошлое и будущее,                     их настоящее —                     невидимый след их судьбы,                     неспособный нести даже свет.          Но Движение превращает меня в поверхность. Я — поверхность.                     Бесконечность линий,                     прогибаюсь упруго                     под ветрами непонятых                                                               далей,                     а сквозь старые дыры                     просвечивают звезды.          Движение придает мне объем. Я — тело.                     И во мне                                     бесконечность,                     осязаемость плоти —                     совершенно реальной,                     но безжизненной                     и одинокой.          Только Движение может вдохнуть в меня жизнь. Я — жизнь.                     Бесконечность понятий — и ощущений,                         животный талант — и машинный разум,                              нечеловеческая доброта — и человеческая жестокость,                                  обнаженная красота — и тайная подлость,                                      бессмысленность — и необходимость,                                           рождение — и смерть. Трудно поверить,                                 что все это — я, точка.

Он был распят. Тихий философ со взглядом ребенка. В мелочных распрях его окружавших подонков, в лязге мечей                         и оков, он видел — и верил: спасение —                       это покой. Он говорил:                       мы все не вечны, — и был прав. — Хлеб, и вино, и любимая женщина — все прах. Все изменяется, все — теряется, только покой ныне един — и повторяется во веки веков. Наши дороги —                              искание встречи с ним, и не свернуть; но лишь                созерцание                                     будущей вечности — истинный                    путь... И он был распят. Море боли — такое соленое! — у креста,                 сколоченного наспех, волны              разбиваются о слезы... Вера           не нуждается                                    в слезах. ... И потом,                      в музеях и церквах, сквозь скучающих посетителей с распятий                     ценного дерева он смотрел                     снисходительно на попытки                      моря                                загладить                                                 резкости берега. А я —             стоял за его спиной и думал:                быть может, движение                   и покой — одно и то же? Созерцание постоянства? Нет! Все — изменение. А философия постояльства — от нетерпения, от неудач,                   от препятствий, от лжи, против банальной фразы: такова жизнь... — против остановившегося Сейчас. Срок короток, как дорога на плаху. В Гефсиманских садах                                        снова ловят — и плачут, словно на самом деле                          верят в невосполнимость потери. Но все не так...

Дальше? Куда? И как? В эти шторма и скалы?! Трезвому лезть в капкан?!! Бунт! — взорвалась команда. Стой! — осадил капитан. И взгромоздив                           себя над склизкой,                         соленой палубой, он проорал:                       Ребя! Сворачивай к черту жалобы! Нам ли к лицу роптать, что впереди неизвестность? Да это ж,                  так вашу мать, самое интересное! Кто из вас не дурак — и без меня                    рассудит: главное — будет                               не так. А лучше уж верно будет. В душу              вгрызется                                 червь желания самооваций — и вечный вопрос: зачем? — то есть, стоит ли надрываться? Пусть не во имя покоя встать над собой                                крестом. Но что же тогда такое — ради чего идем, ради чего страдаем, любим ради чего? — В развалинах ожиданий вой        сумасшедшим                                 волком. Но Время — как чувство долга — рвет сети сомнений                           в клочья, взвилось                 над душой,                                     как плеть: жить — чтобы жить. И точка. Остановился — смерть. Хочется, чтобы лучше? Не знаешь, как поступить? Хватит              маразмом мучиться! Надо всего лишь                               жить. Надо спешить — и падать, надо бежать,                        лететь, путаться в суете и рваться к свободе —                                        надо! И не бояться лезть в самое              пекло                         горя: если история                         есть, лучше — закон                           истории. Пусть все наперекосяк, и путь             изуверски                                труден. Главное —                     будет не так. А значит — и лучше                                      будет.

апрель ... июль 1980