|
За красоту
микропоэма
Открываю газету,
как новый мир,
распахиваю пошире глазищи,
и мозг опять — ненасытный вампир —
свежей мысли — как крови — ищет.
Бегло скользит над пустой шелухой
чистосердечно-официальных слав...
Политику съел, запил чепухой
высокоакадемического осла...
Вдруг
споткнулся
и упал взгляд:
Снова диспут?..
Так, ерунда.
Миллионы лет тому назад
по земле бродили мамонтов стада...
Тогда было просто: дай бог сил да нервов.
Неандерталец
зверски
туп.
Ему
плевать
с верхушки дерева
на так называемую
красоту.
Самки, самцы — ни женщин, ни мужчин.
Все натурально до осточертения.
Сердце мотористо не стучит —
движение по течению.
Дико животен огонь в крови,
время в мутном полусне плыло...
Не было там
никакой любви,
но человека
тоже
не было.
Мало-помалу —
что лучше, что хуже...
Но самочки завелись — прихотливые:
всякий обрубок уже не нужен —
подавай красивого им!
А мужики долго не вытерпели
и, помянув какую-то мать,
морды шкурой вытерли —
и тоже
красивых
стали брать.
Там потом было всего до черта:
дошли аж до того,
что из-за смазливой девчонки
не вылезали из войн.
Позже вообще
с ума сходили:
шастали по лесам,
серенады под окнами выли,
рвали на себе волоса,
в пустыни сбегали
стихи кропать,
друг друга
давили
не по-божески.
И все для того,
чтобы переспать
пару ночей
на супружеском ложе.
Наше время
скользко стремительно:
атомы, гены и прочее.
Благ — по горло. Берите, живите — но
жить не хватает мочи.
Темпы
давят,
торопят,
гонят:
годы — века, века — года.
Некогда таять
в любовном стоне:
промедлил — опоздал.
Ритм
железно
вбит,
усвоен,
выверен на деле:
смотришь,
только встретились двое —
а уже в постели.
Тут не до потери головы и покоя,
красота на втором плане.
К черту мораль
и все такое,
главное — удовлетворить желание.
Бывают, правда,
калеки —
жалуются
на невыразительные черты.
Для этих —
пожалуйста! —
есть
Институт Красоты.
Если тело
надоело,
обращайтесь — и, уверяю,
там вас
так
отделают,
что мама родная
не узнает.
Просто, надежно, доступно всем.
Миг — и себя распрекрасили вы.
Люди
без мелочных проблем
по-доистоически
счастливы.
Плевать
на журнальных споров лай!
Пусть говорят,
решают пусть.
А вопроса — нет!
И все дела.
И сразу
в спорах пошло
и пусто.
Дешевый покой приятно сладок.
Кажется — все.
Живи и радуйся.
А я снова слова в строки
складываю,
и стаи сомнений
глухо подкрадываются.
Так ли все просто?
А вдруг
есть еще
что-то такое,
что затаилось в душах
вокруг
и не дает покоя?
За внешним эффектом
губ и глаз,
за рук приятным теплом,
за тайным смыслом банальных фраз
спряталось —
но обожгло.
И в миг
забываешь
про мирские дела,
к дьяволу шар земной!
В бешеной жажде
сгореть
дотла
в пламя
бросаешься
с головой.
Что там стада
отупевших лет,
мамонтово шагающие черепами!
Это —
больше всего на земле.
Это —
страдание,
счастье
и память!
И
все равно,
есть ли в чем-то смысл, —
стоит жить, работать стоит.
Только одна
безнадежная
мысль:
что
это?
Черт совершенство? — Не исключено.
Мягкость и ум? — Вполне возможно.
Но
что
это
такое
все же?
Не случайно выхваченная черта,
не мысли,
ловимые с лету.
Это...
красота!
Красота — и все тут.
Сгинь,
свора пошлых чувствишек,
нервы щекочущих
воспоминаниями.
Поэты
о гадости этой
не пишут.
А если и пишут —
проклиная.
Жги
ученейшую
спесь!
Споров нет —
красота есть!
Пусть мало,
пусть редко,
но есть!
А значит
в силах
человечьих
мир —
переиначить.
Поэт,
строй батальоны строк!
Грохотом штурма
раздери рот свой!
Пусть
каждый
исписанный тобою листок
в штыки
атакует
земное уродство.
Сломаем, сомнем —
вот тогда перекур.
А над землей, от боя стынущей, —
как взгляд, — полетят
от цветка к цветку
люди — потрясающей красотищи.
А мы,
скрыто празднуя,
скажем: "Неплохо..." —
возьмем топоры,
рукава засучивая,
да такую жизнь
отгрохаем,
что вряд ли кто
придумает лучше.
1976
|
