Вокруг философии

* * *

Философия — не наука. Это теоретически оформленное и категориально выраженное мировоззрение.

* * *

Моя философия — это не марксизм, не ленинизм, не еще какой-либо "-изм". Это просто философия. Если я последователен — я говорю не от своего лица, не субъективно, — я лишь выражаю нечто всеобщее. Да, из всего философского наследия прошлых эпох философия Маркса выделяется своей стройной последовательностью, могучей логической основой. Однако это не означает, что я могу стать всего лишь "марксистом", не отступая ни на йоту от "классического наследия". Если я мыслю — это уже означает: по-своему. И потому для меня марксизм - лишь один из источников мудрости; основа же ее — в практике. В конце концов, для самого Маркса слова "ортодоксальный марксизм" звучали бы чистейшим противоречием in adjecto...

* * *

Если свобода — осознанная необходимость, то угнетение — осознанная ненужность.

* * *

В философии — и не только в философии — следует стремиться к ясности стиля, избегать сложных языковых конструкций, иностранных слов. Специальные термины допустимы только в особых условиях, когда определение их постоянно удерживается в памяти — либо потому, что оно дано недавно, — либо когда читатель к термину привык. А если есть выбор между иноязычным термином и словом своего языка — следует предпочесть последнее. Философствование должно опираться на языковое чутье.

* * *

Единство человеческой истории, сходство основных ее этапов у различных народов — обусловлено тем, что сама история имеет материальную основу.

* * *

Религиозные идеи о жизни после смерти в мистифицированной форме отражают независимость бытия человека как субъективного духа (иначе: индивидуализированного явления культуры) от его физиологической оболочки.

* * *

Общее знание — это вместе с тем и знание единичного. Если нет умения увидеть общее в единичном — то нет и знания. Общее здесь — способ выражения единичного.

* * *

Класс, являющийся носителем более высокого способа производства, является и носителем передовых представлений о мире.

* * *

Найти диалектику! Саморазвитие формализма, логика — лишь язык. Иерархичность структур, обращение их в приложениях. Но ни в коем случае не делать из диалектики догму.

* * *

От нерасчлененного, аморфного впечатления — через иерархию абстракций — к целостности, конкретности.

* * *

Гегель: Человек мыслит всегда, даже тогда, когда он только созерцает.
Животное — не умеет созерцать. Созерцание — форма мысли.

* * *

Изначальная нетвердость в мировоззрении — источник ошибок в частных вопросах. Неуверенность в себе заставляет искать поддержки авторитетов. Убежденный идеалист часто бывает лучше колеблющегося материалиста.

* * *

По-видимому, никакие социальные институты не могут надолго пережить свою экономическую основу. К вопросу о семье.

* * *

Ярлыки "марксизм", "ленинизм" и т.п. — скрывают суть дела, низводя основателей того или иного учения до учителей и наставников религиозного толка (ср. "буддизм", "христианство"). В результате любая попытка дополнить, скажем, марксизм принципиально новыми идеями воспринимается как ересь, вызывая яростный критический огонь безотносительно к сути этого нового. С другой стороны, называя себя марксистом, человек причисляет себя к некоторой общественной группе, частично сливается с ней — и тем самым теряет часть себя, ограничивает себя как личность. Достойнее мыслить самостоятельно, не привязываясь к авторитетам; если в результате появится нечто общее — тем приятнее найти друзей.

* * *

Есть "общество" — и есть "общность". Общность синкретична, стихийна. Общество — это целостность, единство, синтез.

* * *

Нет ничего страшного в том, чтобы заимствовать у кого-либо идею, фразу — или даже развернутые тексты. Вовсе не обязательно при этом снабжать рассуждение устрашающим числом ссылок, опасаясь не упомянуть хоть кого-нибудь, имеющего отношение к делу. Если надо сообщить нечто собеседнику — почему не избрать прямой путь, хотя бы даже кем-то уже пройденный? Выявление взаимозависимостей и взаимовлияний — особая задача, самостоятельное исследование; уделяя ему слишком большое внимание, можно потерять собственный предмет. В конце концов, все мы употребляем слова, миллионы раз повторенные миллионами людей.

* * *

Природа в противопоставлении обществу — и природа вообще. По отношению к последней, человечество — ее часть, со своими особыми закономерностями, по-своему развивающаяся, активно воздействующая на природу (и на себя как ее часть).

* * *

Никаких связей, никакой абстракции нельзя увидеть эмпирически, чистым созерцанием. Переход к абстракции — это особая деятельность.

* * *

Иерархия философии начинается с законов диалектики. Отрицание, борьба — и единство, целостность. Однако синтез всегда в деятельности. Отрицание материальности — самоотражение, рефлексия. Это не идеальность как бытие в идее — однако рефлексия идеальна как противоположность материи. Когда мир порождает себя через рефлексию, он становится деятельным — субстанцией.

* * *

Полемика — душа философии.

* * *

Вера — первобытная форма убеждения.

* * *

Зарождение языка, как представляется, начиналось с минимальной иерархизации (животная "телепатия"). Появление звуковой речи — начало разделения первоначально синкретичного процесса коммуникации на систему соподчиненных уровней. Когда сложился примитивный синтаксис, "телепатия" окончательно оттеснена в эмоциональную сферу. Возможен ли "обратный" процесс? Из общефилософских соображений — необходим, как очередной уровень отрицания. Однако, скорее всего, он связан с упрочением духовного единства человечества, когда значительная часть коммуникации будет происходить через высшие уровни субъекта, через культуру и общество. Это значит, что нельзя форсировать события: только общественное развитие, а не произвол группы ученых.

* * *

Если выяснилось, что некоторый подход не срабатывает в какой-то ситуации, следует выяснить, что помешало — а не отбрасывать этот подход как "опровергнутый опытом". Может статься, что изучение причин неудачи еще более укрепит исходные позиции, послужит еще одним их подтверждением. Нет ничего полезнее парадоксов.

* * *

Диалектика становится системой только тогда, когда это диалектика системы.

* * *

Общество развивается сразу на всех уровнях: и как неживая материя, и как организм, и как субъект. Постепенно развитие это становится все более осознанным, целенаправленным — однако это ни в коей мере не отменяет закономерностей более низкого уровня: они лишь уходят на второй план, проявляясь только там, где еще нет разумного построения общественной жизни, где человек только складывается как человек.

* * *

Элементы и связи — противоположности в рамках одного уровня. Целостность структуры как синтез, и переход к более высокому уровню.

* * *

Нарский:
"...можно показать, что метод Маркса, примененный к изучению капиталистического общества, является всеобщим."

Конечно, "показать" тут ничего нельзя, если не опускаться до пресловутой дюринговской "сосчитанной бесконечности". Дело личного убеждения думать, что любое развитие описывается триадой: тезис — антитезис — синтез. Однако сама возможность думать так имеет вполне объективную основу.

* * *

Общение — естественная потребность здорового организма. Человек не ограничен рамками индивида, сущность его — социальна. Разные уровни разума — разные формы общения. Космическая тоска по своим братьям.

И рядом — самообособление, стремление к уникальности, переходящее в жажду изоляции. Наверно, это диалектика. Противоположность и слияние.

[Молчание доктора Ивенса]

* * *

Как общественное противоречие постепенно становится внутренним противоречием отдельной личности — так и потребность в обществе, в общении, перерастает в потребность в конкретном человеке, потребность любви.

* * *

Организм — жесткость иерархических структур. Субъект — свобода, обращение иерархий.

* * *

Иерархия — порождается рефлексией, и следовательно, определяет время. Например, в музыке: тон, созвучие, мелодия, период, композиция... На высших уровнях иерархии больше характерное время, период рефлексии. Квантованность времени.

В человеке — иерархичность деятельности. Отсюда уровни восприятия, и фундаментальный характер латентного периода — инертность, связанная с наличием внутренней организации [Пономарев, Психология творчества].

Соотношения неопределенности: деятельность будет детерминированной на данном уровне, если ее характерное время (цикл воспроизводства) много больше кванта времени этого уровня.

Однако квантование времени относительно, оно относится к деятельности. На каждом уровне сосужествуют различные кванты, поскольку один человек может участвовать во многих деятельностях. Может показаться, что квант высшего уровня меньше, чем на нижних уровнях, — это говорит о нарушении единства, смешении несопоставимого.

* * *

У истории вообще — нет никакой "цели", никакого "предназначения". Это просто один из уровней развития материи. Однако история каждого конкретного общества — имеет вполне определенную направленность, ибо всякое начало предполагает конец.

* * *

Понятие — не высшее достижение человеческой культуры. Речь — это вторая, аналитическая ступень. А нужен синтез понятийности и образности, практически. Значит ли это, что требуется и новая система коммуникации, третья сигнальная система? С одной стороны, редукция речи до жеста, мимики, действия, звука — но не как доречевым формам коммуникации, а в качестве снятия практики превращения действий в слова и наоборот.

* * *

Необходимо ли эксплуататорское общество? В земных условиях — да. Но всегда ли развитие разума проходит одни и те же ступени? Возможно, что когда-нибудь мы столкнемся с принципиально иной последовательностью общественно-экономических формаций.

Однако это не отменяет универсальности самой категории ОЭФ, даже если предположить возможность совершенно иной организации общественно-исторического развития.

Тем не менее, при изучении раннего человеческого общества, становления человека, следует разделять универсальное и локально-историческое (человеческое, земное).

* * *

Семья в самой основе своей нестабильна. Поэтому нельзя делать ее экономической единицей, нельзя доверять семье.

* * *

Избегать лозунгов, абстрактных призывов. Пусть каждый думает за себя — и решает сам.

* * *

Как человеческий организм объединяет в себе все адаптивные признаки живого, но ни в одном из них человек не достиг совершенства, — так и разум будущего неизбежно будет энциклопедичен, что, впрочем, возможно только при опоре на низшие формы.

* * *

По сути дела, вся человеческая деятельность есть навязывание природе ее собственных законов. А значит, голое схематизирование, построение абстрактных объектов и "наложение" их на объективную реальность — это совершенно естественный и единственно возможный путь познания.

* * *

То знание, на которое опирается научная теория, большей частью весьма далеко от непосредственного опыта человека. Фундаментальные понятия любой науки — выражение типовых способов выражения типовых способов выражения ...(много-много уровней опосредования)... типовых способов выражения типовых способов деятельности. Отдельный человек не в состоянии пройти все эти этапы обобщения самостоятельно — будь он тысячу раз гениален. Формирование знания есть дело общества в целом, и любой его член причастен к любой теоретической находке, даже если он никогда в жизни не слыхал о существовании соответствующей теории. Если задаться такой целью, можно всегда проследить связь между любыми двумя общественными явлениями — однако в большинстве случаев достаточно лишь сознавать, что эта связь есть. Следует, однако, отметить, что имеется и обратное влияние: самое абстрактное теоретизирование оказывает воздействие на культуру общества в целом — и тем самым на обыденную деятельность совершенно далеких от науки людей. Как теоретик не может обойтись без "простых трудяг" — так эти люди, создающие нечто такое, что можно пощупать (или съесть), нуждаются в тех, кого они зачастую считают обыкновенными бездельниками, дармоедами, живущими за чужой счет.

* * *

Универсальность — когда специализация доведена до предела. Уникален каждый человек, понимание только через посредника... Субъект.

* * *

Любая мысль привязана к своему окружению. Без него она лишена смысла. Поэтому применение общих положений в каждом единичном случае требует особого, именно для этого случая годного языка — а не простого повторения когда-то построенных фраз. Надо постоянно перефразировать общие схемы, переносить из одной области в другую не готовые формулы, а способ действия. Иначе теряется предмет мысли: речь идет уже не о нем, а о том, в каких формах можно его мыслить.

* * *

Как рефлексия тановится внутренней на уровне сознания, так и классовая борьба становится внутренней: для индивида, для личности, для любой группы.

* * *

Распределение обязанностей заранее — вырождение. Когда есть общность деятельности, детали выстроятся сами собой, и каждый нужен каждому. В мобильном, переменчивом движении обязанностей, они перестают быть таковыми, и рождается подлинное единство. Например, в быту, в совместной жизни.

* * *

Незаконченность и противоречивость — естественные атрибуты нормального, развивающегося знания. Поэтому любимый аргумент бывшей "марксистской" критики буржуазных "лжетеорий" — отсутствие законченной системы взглядов — это скорее похвала, чем хула. Критики утонули в метафизике, не смогли выйти за рамки собственных куцых схем, встать на точку зрения собеседника ( но не принять ее!). Так буржуазная идеология представлялась в более привдекательном свете, нежели идеология коммунистическая, несмотря на все достоинства последней, — просто потому, что буржуазные идеологи зачастую оказывались умнее советского философа в законе.

* * *

Универсальность человека выражается, в частности, и в том, что в любой культуре явно лишь то, что не зависит от частностей.

* * *

Почему, собственно, десяток макросемей нужно стремиться свести к единому праязыку? Вполне может оказаться, что сходство древнейших языков не является свидетельством их общего происхождения — скорее, оно отражает сходство самих процессов становления языка у людей. Аналогично тому, как пентатоника (а еще ранее трихордовые попевки) возникла независимо у совершенно разных народов — благодаря единому устройству голосового аппарата, сходной организации слуха и общности законов их развития в речевой и музыкальной практике. Тогда имеет смысл попытаться реконструировать процесс возникновения мышления по тем чертам, которые присущи различным языковым системам, и тем самым, предположительно, выражают общелогические закономерности.

* * *

Наука не может дать никакой "картины" мира — это не входит в ее компетенцию. Всякое обобщение такого рода — уже философия. Когда ученый начинает говорить о мире в целом — он выходит за рамки своей науки, и науки вообще. Потому "научные" картины мира оказываются весьма бледны и однообразны.

Другое дело, что философские построения (и в том числе катина мира) влияют на развертывание науки. Более того, наука невозможна без них. А значит, ученые должны так или иначе быть философами — чтобы не перестать быть учеными.

* * *

Мерой прочности семьи является степень личной свободы всех ее членов.

* * *

Общее все-таки есть. Хотя и проявляется оно лишь как совокупность единичностей. Надо просто думать, говорить, действовать — по-своему, не оглядываясь на мнения других, не подстраиваясь под их понимание. Быть — как это необходимо. А значит — быть всеобщим образом, всегда.

* * *

Система порабощения одних людей другими делает большинство бесправным, лишает его возможности легально бороться за свою судьбу. Единственный выход — восстание. А это кровь и смерть во все времена.

* * *

Земная философия слишком антропоцентрична. И материалисты впадают в частности, как только заходит речь о сознании. Но когда-то надо выходить за рамки обыденных представлений и постигать разумность во всех ее проявлениях, вплоть до разумности Вселенной как таковой.

* * *

По-видимому, окончательное вытеснение капитализма (и вместе с ним классовой общественной организации как таковой) может произойти только тогда, когда человек преодолеет зависимость от своего биологического тела, научится сознательно воспроизводить себя, и физиологически меняться по необходимости. Пока попытки такого самоизменения носят поверхностный, декоративный характер. Но искусственное оплодотворение (и клонирование), операции по изменению пола — это уже намек на освобождение человека от собственной физиологии.

* * *

Структура — "внутреннее" определение (из чего состоит, как устроено).
Система — "внешнее" определение (как себя ведет).
Система не может что-либо "включать" в себя — не переставая быть системой. Как только речь заходит о внутреннем устройстве системы, образуется нечто, объединяющее черты системности и структурности, — иерархия. Система не может, в частности, содержать сама себя. Самоподобие — модель рефлективности.

* * *

Религия — разновидность наркотика. Точно так же она дает иллюзорное облегчение, уход от жизни в мир призраков. Однако возвращение неизбежно, и с каждым разом больней. Требуются все большие дозы, чтобы сохранить эффект. И возможно помешательство — полный уход в мир религиозных иллюзий. Все, что препятствует добыванию религиозного дурмана, — устраняется огнем и мечом. Нет преступления, на которое не мог бы пойти наркоман — или верующий — во имя своего бесплотного мира. Толкачи от религии продают ее на каждом углу: разные дозы, разные смеси... Для неопытных и опасающихся — поменьше, в сладкой оболочке, чтобы привлечь кажущейся безвредностью. А там, где церковь (наркомафия) забирает власть, людей "сажают на иглу" с раннего детства, выстраивая систему тотального отравления народа. часто и представители господствующих классов не избегают наркомании. Но особенно процветает она в трущобах — здесь и вербуются команды головорезов для охраны религиозного порядка, погромов в инакомыслящих кварталах и войн во имя "божественного" промысла.

* * *

Первичные потребности биологического происхождения: в защите, в еде, в сне, половая — могут выступать на первый план только при отсутствии потребностей более высокого уровня. Желание поесть, например, можно сделать универсальным заменителем всех других потребностей, придав ему особые, культовые формы. Как мат заменяет человеческую речь, если не хватает способности выражать себя иначе. По-видимому, жизнь людей будущего будет достаточно богата, чтобы им стало просто не интересно набивать брюхо, хотя бы и в комплексе с букетом тонких ощущений. И тогда характер питания будет безразличен, и люди постепенно сведут эту процедуру к минимуму. С изменением материального носителя разума питание, как оно существует сейчас, окажется ненужным.

* * *

Возможно ли всеобщее знание? Не зависящее от условий места и времени. Остающееся навсегда.

Да, возможно. Собственно, человек тем и отличается от всего остального, что способен представить всеобщее — и не как предельный переход, вечное приближение к истине, но актуально, в пределах одного конечного и ограниченного человеческого существа. Однако одно дело быть бесконечностью, а другое — сознавать ее в себе. Найти конечную форму для выражения бесконечного, всеобщего — невозможно. Вопросы философии — это вечные вопросы, получающие новое освещение в каждую эпоху.

* * *

Рефлективные категории? Условность. Все категории рефлективны, и все они сопоставлены со своими противоположностями. Поскольку категория есть всеобщее, она содержит все.

Уровни по "приложениям"? Но категории "чистой" философии (материя, субстанция и т. п.) ничем не лучше категорий любой части ее (например, "теория", или "классовая борьба"). В каждой категории — вся философия.

* * *

Гегель великолепен в своей всеобемлющести. Даже забота о собственном здоровье превращается у него в необходимое условие духовной свободы человечества!

* * *

Сознание — способ самовоспроизводства высокоорганизованной материи. Оно не привязано к биологическому телу, к мозгу.

Но все же: что происходит, когда умирает человек? Где то нарушение организации материи, которое воспринимается как смерть разумного существа? Это явно не связано с биологической смертью — ведь разум иногда умирает и в живых.

И почему требуется больше сил на построение иерархии, нежели ее разрушение? А может быть, разрушение только кажущееся?

* * *

Вера, опосредованная знанием, превращается в убеждение. Опосредованная незнанием, вера превращается в суеверие.

* * *

Культура предполагает синтез традиционности и прогресса. Культурный человек умеет выйти за рамки общепринятого, не порывая с ним.

* * *

Первое орудие человека — другой человек. Мысль о "первобытном коммунизме" поэтому вряд ли соответствует действительному ходу общественного развития. "Коммунистические" элементы, наблюдаемые в более поздних примитивных сообществах — отнюдь не осколки прошлого; наоборот, то, что считается зародышами эксплуатации, — на самом деле есть первобытная основа. То, что называют "первобытным коммунизмом" — результат застойного существования на низком уровне развития производительных сил.

Однако это не значит, что такова вечная и неизменная природа человека, и эксплуатация человека человеком не исчезнет никогда. Скорее, это говорит о том, что собственно человеческого, разумного общества еще нет, ему только предстоит родится.

* * *

Возможно, развитие устроено таким образом, что, несмотря на всю его неравномерность, одна часть не может сильно обогнать другие. И потому коммунистическое государство просто не могло появиться в капиталистическом окружении.

Упругость: можно оттянуть кусочек в сторону, до определенного предела, — но как он впечатается в общую массу, если его отпустить! Впрочем, если сильно потянуть, он просто оторвется.

Суть в соответствии общественного устройства и культуры в целом уровню развития производительных сил. Азбука.

* * *

Единственный из советских философов, кто сумел — в движении мысли — подняться до уровня Маркса, Энгельса и Ленина, — это Эвальд Ильенков. Но классиком он не стал. Почему?

Основа, конечно, в экономике. В конце 50-х — начале 60-х XX века время логики еще не пришло, а диалектика была чужда механизмам общественного производства. Субъективным выражением этого стало то, что у Ильенкова не было ни товарищей, ни серьезных оппонентов. Он был до безумия одинок, ему просто было не с кем разговаривать.

Время Ильенкова — конец хрущевского волюнтаризма и начало брежневской эпохи, когда экономика окончательно теряет социалистическую ориентацию, дисциплина труда (а тем более мысли) становится чистой абстракцией, духовное опустошение и моральное одичание толкают людей — особенно молодых — к пессимизму, к идейному вырождению. Мысль заменяется штампом, цитатой. Энтузиазм? — только за деньги или по разнарядке. Бюрократия и формализм всюду и всегда.

Удивительно, как Ильенков смог устоять на подлинно марксистских позициях, несмотря на идеологическое давление. Но устоял. И немногочисленные его работы стоят в истории развития философской мысли на одной полке с трудами классиков марксизма.

* * *

Диалектике нельзя научить. Диалектике можно научиться.

* * *

Терроризм — оборотная сторона демократии. Когда большинство решает, меньшинству остается либо покориться, либо получить свое любой ценой.

* * *

Спокойствие и уравновешенность сельских жителей стали притцей во языцех. Однако проистекает это спокойствие от невежества, от неумения предвидеть последствия. Точно так же горожанин, попав в дикий лес, не обратит ни малейшего внимания на то, что для лесных обитателей — явный признак опасности. Деревенские привычки мешают в городе, городские в деревне. Отсюда всевозможные глупости.

И все же городская жизнь динамичнее, разнообразнее и универсальней. А значит, адаптивные возможности горожанина значительно выше. Устойчивость к стрессам, гибкость мышления. Все это постепенно привносится городом в деревенскую жизнь, по мере ее преобразования к индустриальным формам. И именно горожанин впоследствии становится хранителем природы, а не только потребителем ее.

Процесс слияния города и деревни — объективен. Его можно только затормозить.

* * *

Единственный путь что-то преодолеть — отчасти уподобиться этому. Война делает человека убийцей. Противостоять фашизму способен только тоталитарный режим. Взорвать господство одного класса над другими способна лишь измена части его представителей. Спиноза.

* * *

В философии все — дилетанты.

* * *

Безусловно, в религии есть определенное культурное содержание. Но признать церковную обрядность культурным явлением можно лишь абстрагируясь от ее идеологической основы. Я готов считать приходской клир чем-то вроде профессионального фольклорного коллектива, вроде ансамбля балалаечников. И даже оплатить (по тем же расценкам) его деятельность. Но возводить религию в ранг высшей истины и вершины человеческого духа — увольте, не позволю.

* * *

Люди объединяются по-разному. Конструктивное объединение развивает личность, деструктивное — подавляет. Например: пара влюбленных — и пара волов в одной упряжке. Союз во благо, если он вырастает как развитие внутренних тенденций; все, что исходит от внешней необходимости — мертво.

* * *

Мировоззрение — способ деятельности.

* * *

Ленин: "Марксист вполне признает законность национальных движений. Но чтобы это признание не превратилось в апологию национализма, надо, чтобы оно ограничивалось строжайше только тем, что есть прогрессивного в этих движениях..."

* * *

Математические формулы — не сами по себе. Они лишь выражение вполне реальных схем деятельности, наших обычаев и привычек. Открытия на кончике пера, осознание существующего.

* * *

Корни религии не в отношении человека к природе — они всегда в отношениях между людьми. Странно ожидать от первобытного человека страха перед природными явлениями, с которыми он постоянно имел дело в своей жизни; здесь человек ничем не отличается от животного, и его реакция на игру стихий — это прежде всего действие, попытка избежать опасности — до всякого ее осознания. Только тогда, когда одни люди начинают направлять жизнь других людей, — природные силы уподобляются общественным отношениям, приобретая подобие человеческой души.

* * *

Всякое понятие — пограничное.

* * *

Возможно, капиталистическая наука должна быть эффективнее социалистической — просто потому, что иначе ей не справиться с задачей сохранения отживающего общественного строя. Другая сторона того же самого — необходимость животной борьбы за существование, когда требуется больше изворотливости, чем разума.

Однако общественная значимость науки при капитализме крайне мала, поскольку ее результаты служат не людям, а капиталу. Ограниченность собственника — ограниченная наука.

* * *

Раб не человек — пока он в рабстве. Атрибут человека — свобода; необходимость — удел животного. Человек является человеком поскольку он свободен — а свободен человек даже в необходимости. Например — Диоген в рабстве. Тот, кто смирился со своей несвободой, — не заслуживает человеческого отношения к себе.

* * *

Настоящая философия едина. Поэтому последовательный идеализм в ней тождествен последовательному материализму, а метафизика в своем полном развитии тождественна диалектике. Светлые мысли возникают в темные времена.

* * *

Свобода в выборе цели сочетается с необходимостью путей ее достижения. Но всякий путь есть движение от одной промежуточной цели к другой — и тем самым всякая цель служит чему-то более высокому, и тем самым предопределена. Свобода становится необходимостью, а необходимость — свободой.

* * *

Диалектика не просто метод мышления — это прежде всего мировоззрение. Она не предсказывает будущее, а создает его. Не оракул, а человек.

* * *

Никакое, даже самое абстрактное, знание не может возникать только из себя, самопроизвольно. Когда в обыденной деятельности людей намечается некоторая закономерность, когда отдельные стороны этой деятельности выходят за рамки индивидуального опыта и приобретают всеобщий характер, — это выражается в первичных, эмпирических обобщениях. Делают такие обобщения отнюдь не мужи науки, а наоборот, менее всего связанные с наукой люди, просто желающие упростить себе жизнь за счет автоматизации и стандартизации собственных действий, свертывания их в операции, выполняемые без участия сознания, как бы сами собой. Набор подобных автоматизмов постепенно становится достоянием определенной социальной среды — точнее, свертывание действий в операции происходит как раз в силу того, что эти действия освоены многими людьми, обобщены. Но как только некоторое явление возникло в обществе — оно неизбежно отражается в каких-либо культурных образованиях. Например, в искусстве. Или, скажем, в представлениях о предмете исследования той или иной науки. Подобные нерасчлененные (синкретические) представления и служат основой для дальнейших обобщений, которые кажутся совершенно самостоятельными и не опирающимися ни на какой опыт — всеобщими априорными формами мышления. На самом же деле, игра абстрактными формами не может дать знания. Знание не сводится лишь к некоторой информации на ту или иную тему — это прежде всего умение находить в окружающем человека мире, в его повседневности, определенные закономерности, которые обязательно включены в человеческую деятельность. Чисто абстрактные построения, игра ума, способны лишь вызвать недоуменный вопрос: ну и что? Но если такие построения соотносятся с практикой (хотя бы и косвенным образом, через практику научной деятельности) — они будут приняты как интуитивно оправданные, не требующие дальнейших обоснований.

* * *

Появление разума — такая же природная необходимость, как существование галактики, или электрона. Вопрос "почему?" здесь просто неуместен. Однако вполне допустимо интересоваться деталями процесса, исследованием условий, необходимых для возникновения разума, и возможных его форм. Как человек стал тем, что он есть? Что в его развитии имеет всеобщее значение, а что является специфически земным? Можно ли ожидать принципиально иных форм разума, не привязанных к органике белков? Каждый ответ — окно в будущее.

* * *

"Однородный организм", contradictio in adjecto.

* * *

Культура невозможна без постоянного обновления. Что-то должно уходить в прошлое, забываться, не путаться под ногами, не сковывать движения вперед. Однако это не значит, что следует начисто искоренить все следы былого в современной культуре, — память нужна, без нее нет человека. Надо только уметь помнить без излишеств, не дать прошлому повода возомнить себя выше настоящего — и навязать себя в качестве высшего критерия цивилизованности. Люди прошлого были еще более дикими, чем современный человек, — каковы бы ни были проявления человеческого варварства. Искать в прошлом эталонов нравственного, физического или общественного совершенства — занятие напрасное; не было их там, и не могло быть. Пока остаются убожество и нищета, пока миллионы людей влачат жалкое существование, обеспечивая безбедное житье кучке "избранных", не знающих куда приложить свое богатство, — всякая культурность возможна только в намеках, отдельных проявлениях, разрозненных проблесках разума.

Бережное отношение к культуре — не в том, чтобы дрожать над каждым камнем, над всякой бытовой мелочью или осколками нравов. Культурные ценности прошлого следовало бы оставлять последующим поколениям в "законсервированном" виде, в описаниях, моделях, копиях. Дело не в том, чтобы сохранить какую-либо вещь на тысячи лет, — она не может нести никакого культурного содержания, пока остается лишь уникальным экспонатом, недоступным большинству людей. Вещи должны жить. Что уже не годится в быту, не вписывается в новый образ жизни — пусть уходит навсегда; остающиеся описания при этом должны быть доступны каждому, кто хотел бы воссоздать нечто подобное для своих личных нужд. Как правило, такое воссоздание не будет в точности повторять прошлое — оно способно породить лишь стилизации, особые формы вполне современных вещей.

Особенно важно — уйти от прошлого в условиях жизни, в способах ее повседневной организации. Это означает, помимо всего прочего, изменение среды обитания человека: архитектурной инфраструктуры, коммуникаций, домов, интерьера. В идеале, конечно, человек должен иметь возможность выбирать, сознательно конструировать свое жилище, по-своему вписывать его в общий архитектурный ландшафт. Пока подобная индивидуализация жилья невозможна, следует решительнее рвать с архитектурными традициями, перестраивать города в соответствии с новыми жизненными стандартами, новыми возможностями строительной индустрии. Пусть остаются отдельные зоны исторической застройки — только не в качестве жилых массивов или деловых центров. В конце концов, и старые города можно оставлять лишь в макетах, если нельзя поднять их до уровня современности. Особенно это касается разного рода культовых сооружений, теряющих свое прямое значение — и мало пригодных для чего-либо еще. Например, после социалистической революции остатки религиозности надо уничтожать вместе с храмами, монастырями, предметами культа. Разумеется, при сохранении подробных описаний, моделей, копий — выполненных на достаточно высоком техническом уровне. Нельзя оставлять религии никаких реликвий; конечно, при случае попы с охотой фальсифицируют их (вроде пресловутых мощей "убиенного" царевича Дмитрия, или кусочков "гроба господня", или даже города Назарета, не существовавшего до второй половины XX века) — однако фальсифицированные "реликвии" не столь пригодны для оболванивания верующих, как нечто подлинное, старинное, проникнутое духом древности... То же относится и к разного рода дворцовым ансамблям, усадьбам, мемориалам и памятникам. По-видимому, когда в будущем отомрет любовь публики к массовым зрелищам (так что каждый сможет наслаждаться тем, что ему приятно, у себя дома, наедине с собой, или вместе с близкими людьми), — исчезнет нужда в особых зрелищных центрах (театры, киноконцертные залы, спортивные сооружения, выставки и музеи); все они также должны будут уступить место чему-то другому, сохраняя в описаниях лишь исторический интерес.

Настоящая архитектура служит прежде всего удобству людей, она не имеет права впадать в абстрактно-художественные извращения. Пусть будет поменьше внешних украшений, архитектурного пижонства; если архитектор не умеет совместить удобство и простую красоту — это просто никудышний архитектор.

Современный человек еще не избавился от глупой страсти к туризму, к осмотру достопримечательностей, поверхностному ознакомлению с чужеземными диковинками. Эта страсть побуждает его к вечной суетливой гонке от одного впечатления к другому, столь же пустому и не дающему ничего для души. Туристическая индустрия порождает разного рода архитектурные извращения, возведение практически бесполезных сооружений, призванных только привлечь внимание тупоголового любителя развлечений. При этом, естественно, силы и средства отнимаются у жилищного и производственного строительства, у культуры в целом. В нормальном обществе строится только то, что нужно для улучшения условий жизни людей, безотносительно к мнениям и пожеланиям досужих путешественников. Когда возможность сколько-нибудь обеспеченного существования связана с пресмыкательством перед праздношатающимися богатеями — возможна лишь культура пресмыкающихся, а не человеческая культура; человеческих условий жизни тут ожидать не приходится.

Еще одна сторона псевдокультуры — архитектурный символизм, когда возводится нечто, воплощающее какую-то отвлеченную идею, будь то божественность фараона, незыблемость самодержавия, вечная память, национальная исключительность или всеобщий космизм. Часто случается, что символический оттенок приобретает нечто, построенное ранее — например, резиденция власти становится символом державы (московский Кремль). В этом случае следует немедленно принять меры к устранению вредной ассоциации, изменяя назначение зданий — вплоть до уничтожения их при невозможности приспособить для каких-либо иных нужд. Между прочим, такой подход способствует выживанию наиболее универсальных и максимально удобных строений, архитектурной лаконичности — и подлинной красоте.

* * *

Воздействуя на мир, человек вместе с тем изменяет и свою собственную природу; точно так же, преобразуя общество, люди воспитывают самих себя.

* * *

Деятельность человека иерархична: что-то выдвигается на первый план, что-то считается не столь важным — до поры. По-другому человек не может. Импульсивное поведение, при котором любое действие равно возможно, выглядит болезненным отклонением; сверхозабоченность, пристальное внимание к каждой мелочи — еще одна разновидность сумасшествия.

Как человек действует, так он и мыслит. Мысль сама — лишь одна из разновидностей действия. И мышление неизбежно становится иерархичным, выделяя в мире самые разные сочетания уровней и различая существенное — и случайное. Любое сопоставление двух вещей уже предполагает их различие, а значит и упорядоченность. В самом деле, если Y отлично от Z, можно отыскать в Y нечто такое, чего нет в Z (или что присуще ему в меньшей мере). И наоборот, в Z найдется нечто отсутствующее в Y. Тем самым Y и Z оказываются упорядочены по наличию/отсутствию соответствующих качеств.

Но человек, и все, что он делает, и его мышление — это лишь часть единого мира, отражающая собой и мир в целом. Иерархичность мышления и деятельности — не субъективное свойство, не случайность и не произвол. Человеческая деятельность есть один из уровней воздействия мира на самого себя, его самодвижения и саморазвития. И в ее иерархичности представлена иерархичность самого мира — поскольку он всегда представлен в любой из своих частей.

* * *

Гегель — вершина немецкой классической философии. Я бы назвал его также последним выдающимся философом эпохи Возрождения. На протяжении нескольких столетий из единой средневеково-латиноязычной философии вырастали национальные философские школы, в которых философствовали на родном языке и опирались на его глубинное строение, в конечном счете выражающее строй мысли нации. Так сложилась английская философия, потом французская, и наконец немецкая. Гегель писал для немцев живым немецким языком, максимально используя его выразительные средства. Такое трудно переводить на другие языки. Однако после Гегеля философия вступила в новую фазу. Началось движение к единству, к синтезу национальных философий и построению новой философии, которая не зависела бы от национальных и языковых особенностей. Процесс этот пока не завершен, и трудно судить, как философия сумеет вобрать в себя национальные черты универсальным образом. Возможно, потребуется создание особого языка, наподобие формальных языков в науке, которые неизбежно дополняются обычным языком, но все же дают основу для взаимопонимания представителям самых разных культур.