В своей синкретической, не отделенной от деятельности форме — философия, естественно, всегда направлена на предмет этой деятельности. Однако для философии в предмете важна прежде всего его всеобщность, его принадлежность единому миру (материальность) — и место его в мире (идеальность). Конечно, эти две стороны любого предмета в синкретической рефлексии не осознаются, отражаясь лишь в частных оценках и способах обращения с ним. Философия не отделена здесь от мышления в целом — и не имеет своих собственных черт, не обособляется в отдельную деятельность со своим предметом.

На аналитическом уровне — появляется философствование как особое занятие, род деятельности и, наконец, профессия. При этом в самой философии разделяются многочисленные направления, в соответствии с происхождением от того или иного вида деятельности. Переходная стадия "околопредметного" философствования наиболее ярко выражена в обыденной жизни, в "светских" беседах — или, попросту, разговорах "за жизнь". Однако очень скоро все многообразие философских оценок-идей распределяется по трем основным классам. Прежде всего предмет (вещь, отношение вещей, деятельность, ...) оценивается с точки зрения "внутренней" завершенности, целостности, соответствия своему назначению. Такая оценка называется эстетической — и в философии выделяется эстетика как особое направление, формирующее вкус в человеке, способность давать эстетические оценки — и в своих действиях руководствоваться эстетическим чувством и эстетической позицией. Другое, "противоположное" первому направление — оценка этическая, выражающая желательность вещи или действия, совместимости предмета с определенной культурой, его необходимости для дальнейшего развития. Если эстетика говорит о том, что есть, — этика показывает как должно быть. Эстетическое чувство подсказывает как делать, этика требует ясного сознания того, что следует делать, а чего следует избегать.

Понятно, что ни эстетика ни этика не привязаны тесно к объективности, к тому, каков предмет сам по себе. Они выражают, скорее, две стороны отношения человека к предмету — пассивную и активную, формальную и содержательную. Третье направление философии, логика, как раз и занимается тем, что может быть, что возможно или невозможно, правильно или неверно. Логика ограничивает полет художественной фантазии — и ставит предел мечтаниям. Логика требует, чтобы эстетическое чувство не отрывалось от реальности — а этические оценки принимали во внимание конкретные обстоятельства, определенную ситуацию. Логика показывает, когда развитый вкус превращается в пустое эстетство, а чуткая совесть — в ханжество. С другой стороны, логика часто приносится в жертву этическим или эстетическим взглядам отдельного человека — и лишь общественное бытие тех или иных логических принципов, их постоянное соприкосновение с практикой приводит к отсеву случайных, чисто конъюнктурных или просто ошибочных псевдологических построений. Не является исключением здесь наука. Именно в науке веками вырабатывались формы логического мышления, и научное сообщество тщательно испытывает на логичность любую идею — но как раз для науки острее всего стоит проблема ее логических оснований, ее методологии. Споры здесь крайне остры — а новое в науке вынуждено пробивать себе дорогу сквозь барьеры логических запретов, и новая логика долго не может утвердить свое право на существование, хотя мешают ей не собственно логические возражения, а предрассудки этического или эстетического плана.

Итак, целостная философия объединяет в себе три раздела: этику, логику и эстетику. В каждом философском учении так или иначе представлены все три направления, хотя на первый план выходит то, что ближе к практическим интересам автора. Так, приходящие в философию из искусства значительное внимание уделяют эстетике; бывшие ученые как правило занимаются вопросами логики; философствующие политики неравнодушны к этической проблематике. Философы-универсалы появляются очень редко — в основном же философия рождается из практических нужд и обслуживает конкретную область человеческой деятельности.

Здесь мы поднимаемся к новому, синтетическому уровню философии. Пройдя через обособление своей сферы интересов от прочих видов деятельности и рефлексии, философия возвращается к предметам их, обогащенная осознанием всеобщности философских форм, а значит — применимости этих форм в любой практической работе. По сути дела, только на синтетическом уровне, превращаясь в "прикладную" философию, философствование может стать действенным элементом человеческой культуры. И судят о философии, как правило, по ее "приложениям", по тому, насколько активно она помогает — или мешает — преобразованиям в какой-либо сфере. Конечно, такая оценка слишком одностороння — все равно что судить о прочности дома, сбрасывая на него атомную бомбу, или о достоинствах молотка — по ушибленному пальцу горе-строителя. Однако доля истины здесь есть: именно приложения раскрывают не только возможности философского учения — но и само его содержание! Никакая "чистая" философия вообще невозможна, философствование обязательно имеет своим предметом нечто, за рамки философии выходящее. Впрочем, такова любая рефлексия, любое размышление: даже думая о мышлении, невозможно мыслить само это думание; его мимолетность осознается лишь задним числом, представляя собой уже нечто завершенное — и нечто отличное от процесса своего становления.

"Как же так?" — спросит проницательный читатель. — "Тогда получается, что есть в мире нечто принципиально непознаваемое, неподвластное любому мышлению — и, следовательно, теряется единство мира, утверждать которое призвана философия! Мы знаем только ставшее, только результат движения — но само становление или движение недоступно человеческому уму?"

Отнюдь нет. Речь идет лишь о том, что мимолетное постижимо лишь постольку, поскольку оно представлено в чем-то более постоянном, в общественно закрепленном, ставшем частью культуры. Философский материализм утверждает, что нет в мире ничего, что — рано или поздно — не вошло бы в человеческую культуру, не было бы освоено и закреплено в ней — а значит и познано человеком. Однако далеко не всегда — для данного предмета — такое освоение непосредственно возможно, и для каждой предметной области требуется определенный уровень зрелости разума. Особенно заметно это в философской рефлексии, когда требуется постоянно обращать внимание на способы собственной деятельности, ловить себя на слове — и даже на мысли — и даже на смутной идее.

Итак, философия неизбежно оказывается "прикладной" — и, философствуют люди не ради самого философствования — а ради чего- то другого. Если в искусстве можно это другое не осознавать, если в науке можно делать вид, что заинтересован лишь в "истине", — в философии человек обязан осознать собственное отношение к миру, к людям, к себе. Иначе вместо философии — лицемерие и фальшь. Но человек может понять себя лишь через человеческую культуру — и философия вынуждена постоянно обращаться к нефилософским источникам, опираться и на бытовые наблюдения, и на достижения искусства, и на результаты научных исследований. Поэт или ученый — могут всецело посвятить себя поэзии или науке (хотя и здесь слишком узкая специализация обычно вредна). Философ же всегда должен быть энциклопедистом. Суть философии — нахождение общего в самых различных сферах человеческой деятельности, связывание всех ее частностей воедино. Таким образом, несмотря на формально прикладной характер любого философствования, предмет философии отнюдь не сводится к предмету, от которого она отталкивается и к которому приходит. Скорее, частный предмет, становясь предметом философствования, приобретает черты всеобщности, становится столь же значимым, как и мир в целом. Так мир выражает себя в частном предмете, существует (и развивается) через него.