Если категории — основа философии, то соединение категорий в категориальные схемы — основа всего философствования. По сути дела, любой философ занимается именно установлением связей между теми категориями, которые он сумел выделить в своем кругу проблем. Как и категории, схемы представляют собой особое, философское выражение для тех действительно всеобщих связей, которые возникают в живой человеческой деятельности. Если на практике две ситуации оказываются как-то связанными, и эта связь фиксируется в культуре, то возникновение такой связи было так или иначе продиктовано всеобщими законами развития мира — и потому отражается в связи соответствующих категорий. Но соединение категорий в схему носит не менее общий, универсальный характер, чем сами категории, — и потому сам способ связывания, выражая нечто всеобщее в деятельности, может быть представлен категорией. Эта новая категория, как и любая другая, проходит все стадии развития и разрешения скрытого в ней противоречия — однако в данном случае основное противоречие категории-связи определено самим ее местом — между двумя другими категориями. Соответственно, в связи выделяются две стороны, соответствующие двум ее "концам" — и именно они превращаются во внешнее противопоставление категорий, представляющих эти стороны как всеобщие — снятие этого противоречия дает связь как нечто целостное.

Все это выглядит довольно запутанно — однако на самом деле тут вполне обычная житейская история: в каждом деле сталкиваются интересы разных сторон — и попытка найти решение, учитывающее все эти интересы вместе, представляется внутренним противоречием человека- субъекта, психологически преломляется в борьбе мотивов, в переживаниях... В конце концов каждая сторона получает свое место в ситуации: одни интересы становятся более важными и определяют линию дальнейшего поведения; другие — считаются вредными и мешающими, и с ними надо бороться; какие-то стороны могут использоваться в этой борьбе самым различным образом, образуя своего рода фон, придавая особенные черты развертыванию основного противоречия. Остается только заметить, что общество людей есть лишь один из уровней материального мира, и что его движение — часть движения вообще; потому в любых общественных (и, стало быть, субъективных, личностных и т. д.) явлениях отражены и представлены всеобщие черты единого мира. Это и позволяет строить категориальные схемы.

Понятно, что никакой классификацией нельзя охватить всех возможных схем, — поскольку их количество есть количество всех жизненных ситуаций. Даже если ограничиться лишь небольшим числом категорий, не прослеживая в деталях связей между ними, не развивая их в новые категории, — даже в этом случае приходится иметь дело с огромным полем возможностей, учитывая внутреннюю сложность каждой категории и наличие разных способов их соединения в схемы. Кроме того, создание такой "усеченной" философии предполагает отсутствие внутренней целостности, так что объединение тут возможно лишь с точки зрения какой- либо внешней идеи. Поскольку же таких идей — сколько угодно, допустимы столь же бесчисленные варианты построения целостной "философской системы"... Иначе говоря, лишь с бесконечным числом категорий можно говорить о действительно целостной философии; всякое конечное построение может дать лишь одну сторону этой всеобщности. Именно поэтому, сравнивая труды различных философов, приходится говорить не столько об их философиях, сколько об условиях их жизни, о политических взглядах и классовых позициях, о характере образования и личных склонностях, о влиянии других людей. Такая "побочная" информация позволяет выявить характерный именно для данного философа объединяющий принцип; часто случается, что на протяжении жизни одного человека он переходит от одного принципа к другому — и даже сам не замечает, как изменяется при этом способ его философствования: вроде бы, тот же набор категорий, те же основные приемы размышления... Но философия уже другая — и со стороны это сразу же становится заметно.

Категориальные схемы, как и категории, существуют по отдельности лишь на аналитической ступени своего развития. В конце концов, их приходится объединять, подводить под категории. Никакое размышление не может всегда оставаться хаотичным набором схем, исключая, конечно, патологические случаи. Очевидно, как и в любой деятельности, категории схем выражают собой нечто всеобщее, всюду в мире присутствующее и проявляющееся различными способами. И, конечно, одно из таких проявлений — общественные позиции людей, точнее — возможные подходы к выделению этих позиций. Таким образом в каждом решении, в каждом акте сознательного выбора соединяются различные уровни категорий и категориальных схем. Это и "онтологические" категории, говорящие о мире "как он есть"; и "логические" категории, указывающие на имеющиеся "правила мышления" и, соответственно, отраженную в них "логику бытия"; это и "гносеология", подчеркивающая как раз то, каким образом "онтология" превращается в "логику". Если вспомнить, что в философии, помимо логического, есть еще и эстетический и этический аспекты, — приходится говорить о совершенстве в жизни — и в деятельности, — и о взаимосвязи, взаимовлиянии одного на другое; и надо рассматривать также соотношение того, "что должно быть", — и того, "что получается". Соответственно, требуются категориальные схемы, объединяющие эти моменты в одно целое.

По-видимому, ни одному человеку не под силу проделать всю эту работу сознательно и целиком. Большая ее часть остается на уровне синкретизма, так что все объединяет в конечном итоге сама жизнь. В философии, философском рассуждении отмечаются лишь отдельные ключевые моменты, этапы развития. Философствование — это не целостное учение, а, скорее, краткий конспект. В обществе, где отдельные стороны человеческого отчуждены друг от друга, где люди разобщены и одиноки, обычное явление — отрыв мышления от жизни, выражение идей теми людьми, в жизни которых эти идеи практически не воплощены. Лишь иногда возникают цельные натуры, пытающиеся не только думать, но и делать, — не только мечтать, но и жить. Трудна их роль в предыстории человечества — но именно в них проблеск будущего, когда единство внешнего и внутреннего станет основой каждого из людей.