Рефлексия, универсальное отношение мира к самому себе, обладает внутренней иерархичностью, которая есть просто другая сторона (и отражение) иерархии материи. Можно сразу назвать три уровня рефлексии, которые человеку знакомы с незапамятных времен: существование, жизнь, деятельность.

Существование — наиболее общая форма рефлексии, присущая любой части мира и миру целиком, неотделимая от самих вещей и явлений. Это синкретический уровень — в том смысле, что рефлексия и материя здесь — одно и то же. Однако и внутри этого синкретизма есть свои различия, поскольку всякий уровень иерархии может быть развернут в новую иерархическую структуру — и так до бесконечности. Существование — это единство бытия, движения и развития. Высказывание: "Материя существует." — означает, что материя есть, материя движется, материя развивается. Когда речь идет о существовании, материя и рефлексия — стороны чего-то единичного, будь то отдельная вещь, или мир в целом как нечто единственное. Единичное остается единичным, воспроизводится в рефлексии. Разные уровни существования отвечают разным уровням такого воспроизводства. Так, бытие — это тождество вещи с собой, ее неизменность, постоянство. Тут, собственно, нет в наличности воспроизводства, оно лишь в возможности, или, как говорят философы, "в себе". Движение — уровень простого воспроизводства, когда нечто остается внутренне неизменным, меняя лишь свое положение в мире. На уровне развития — расширенное воспроизводство, изменяющее сами вещи и явления, но так, что они все же остаются собой, хотя и приобретают новые качества.

Аналитический уровень рефлексии предполагает противопоставление материи и рефлексии внешним образом, как принципиально разных вещей. Такая рефлексия, внешняя для материи, называется жизнью. Вещь может существовать, но не быть живой. С другой стороны, жизнь не есть свойство отдельной вещи — это, скорее, совокупное существование многих вещей, интеграция их в организм (единичный — живое существо; особенный — экосистема, популяция; всеобщий — биосфера). Как и в любом существовании, в жизни присутствуют и бытие, и движение, и развитие. Однако здесь они приобретают особый оттенок, поскольку описывают не единичность, а особенное в вещах, их место в организме того или иного уровня. И всякое воспроизводство в живом есть воспроизводство и вещей, и их органической связи — материальной и идеальной составляющих. Две эти стороны обычно называются телом и душой; на уровне жизни они относительно самостоятельны, но, конечно, не существуют одна без другой. Тело без души — это уже нечто неживое; точно так же душа без тела — нечто невозможное в жизни; только на уровне деятельности и мышления возможно абстрагировать одно от другого. Поскольку же тело и душа — противоположности, внешне противостоящие друг другу, их воспроизводство невозможно на одном уровне иерархии; одно живое существо нежизнеспособно, и лишь в среде других живых существ оно становится живым, живет. Особи нет вне вида, а вида нет вне рода, и т. д. Живое в целом представляет собой особую часть мира, подчиняющуюся, с одной стороны, общим законам неживой природы — а с другой, особым закономерностям одушевленной материи.

Единство тела и души в живом существе — очень важный момент для понимания способов развития в мире живого (рост единичной особи, эволюция вида, …). Поскольку душа — не "содержится" в теле, а, скорее, наоборот — "находится" вне него, во внешних связях, во включенности в некоторый организм, — нельзя говорить о чисто внутренних, телесных механизмах развития. В частности, не может быть "генетически запрограммированного" индивидуального развития — генетический код любого живого существа может быть связан с его видовой принадлежностью, но никоим образом не определяет того, каким это конкретное существо будет в жизни, какие особенности поведения будут присущи ему в отличие от других живых существ того же вида. Точно так же, знания строения отдельных тканей и органов, и их взаимодействия внутри организма, недостаточно для понимания поведения живого существа. Несводимость к физиологии, механике или химизму отдельных органов — принципиальна для понимания жизни. Любое исследование (или, скажем, художественное осмысление) живого — требует равно внимательного отношения и к телу, и к душе, — или, что то же самое, к самому существу — и его среде, его поведению в различных обстоятельствах, прежде всего касающихся не лично его, а вида, которому оно принадлежит.

На уровне существования всякое сущее есть вместе и действующее, и подвергающееся воздействию — деятельное и претерпевающее, активное и пассивное, — причем обе эти стороны слиты в едином акте взаимодействия. Напротив, на уровне жизни наблюдается отчетливое различение активного и пассивного поведения; эти две стороны не обязательно одновременны, принадлежат различным уровням иерархии. Однако в каждом живом существе пассивная сторона его поведения первична по отношению к активной, и внешние воздействия определяют возможные реакции; эта жесткая (хотя и не обязательно однозначная) зависимость называется рефлексом. Такая внутренняя (физиологическая) связь есть отражение внешней включенности в организм более высокого уровня, принадлежности своему виду и роду. Живое существо подчинено жесткой необходимости, определяющей течение самой его жизни. И в этом еще одно его отличие от неживого, где формы движения связаны с внешними, случайными обстоятельствами, не имеющими отношения к сущности вещи. Необходимость в поведении живого выглядит как некоторое внутреннее побуждение, инстинкт, заставляющее искать внешние условия, позволяющие осуществлять родовую сущность живого существа. Подобная направленность — одна из основных черт души; часто полагают даже, что душа полностью сводится к совокупности влечений. Конечно, это не так, ибо активность не существует без пассивности, чувствительности, восприимчивости. Однако именно влечения наиболее ярко обнаруживают одушевленность, проявляют ее вовне.

Высший, синтетический уровень рефлексии — деятельность. Если в неживом мир воспроизводит себя случайным образом, а на уровне жизни воспроизводство есть необходимость, — в деятельности выступает на первый план произвольность, свобода. Это значит, что в деятельности важно не само по себе изменение материи, ее воспроизводство как таковое, — но то, насколько это воспроизводство уже содержится в материи, до начала внешней деятельности. Рефлексия здесь не просто возвращение мира к самому себе, как такому же или равному себе; мир порождает себя как реализацию некоторого "замысла", как материализацию, воплощение "идеи". Именно в таком вечном превращении "субъективного" в "объективное", в труде, — основа синтеза, единства материи и рефлексии, когда их различие снимается за счет воспроизводимого снова и снова их взаимного превращения.

Подобная последовательность уровней легко прослеживается в жизни и деятельности людей. Так, некоторая связь вещей (например, порождение одного другим, причинность) на синкретическом уровне выглядит чем-то единичным, случайным ("явление"). Впоследствии выявляется совокупность обстоятельств, потребовавших именно такого явления, именно такой связи вещей. Событие становится необходимым, поскольку оно включено в некоторое "органическое целое", подчинено ему. Лишь потом осознается всеобщий характер этой частной зависимости, ее предопределенность всем ходом событий, связь с самыми простыми и наиболее универсальными закономерностями природы; событие становится не просто необходимым — а предрешенным, и направленным к некоторой "цели". Иначе говоря, существование направлено в прошлое, жизнь — всегда сейчас, а деятельность — смотрит в будущее. Три уровня: случайность, необходимость, свобода — присущи и всей истории человечества, определяя ее направление, от прошлого к будущему. Человек является собственно человеком, субъектом деятельности, лишь поскольку он свободен; если же он низводится до вещи — ему остается лишь существование, а если он подчинен любому другому субъекту ( будь то отдельный человек, сословие или класс) — остается только пустая, лишенная созидательной деятельности жизнь, прозябание.

Как и в любой иерархии, высшие уровни включают в себя все, что имеется на предшествующих стадиях развития; жизнь поэтому предполагает существование, а деятельность — невозможна вне жизни. Субъект — это ближайшим образом живое существо, однако особое, не укладывающееся в рамки живого вообще. Иначе, для субъекта не существует места в биологической иерархии видов живого, его нельзя отнести ни к какому роду, семейству, классу... Именно поэтому оказываются беспочвенными и бесплодными попытки как-то классифицировать биологических предшественников человека: гоминины, гоминиды, Homo sapiens и т. д. В такой систематике — человека просто нет; теряется как раз то качество его как живого существа, которое и определяет способность к деятельности, к субъектности — универсальность, непохожесть ни на что живое. Любые признаки, по которым возможна биологическая систематика, — для человека лишь второстепенное, несущественное, исчезающее в процессе окультуривания. Даже такие, казалось бы, важнейшие черты, как строение мозга и руки — для современного человека уже не столь критичны: руки заменяются протезами или манипуляторами, мозг дополняется интеллектуальными машинами. Именно слабость, невыраженность каких угодно биологических (адаптивных) признаков, именно универсальная неприспособленность — главное в человеке как живом существе. Разумеется, пока человек существует в условиях Земли, относительно постоянных и требующих определенных приспособлений, он остается относительно стабильным как биологический вид, и кажется, будто возможно отнести его к тому или иному раз и навсегда фиксированному разряду биологической типологии. Однако на самом деле, если какие-то человекообразные существа сложились в вид, — они перестали быть собственно людьми, потеряли универсальность, необходимую для субъекта. Нынешний облик человека — лишь временное его пристанище, какой бы страшной ни показалась подобная перспектива многим и многим из людей, привыкших к своей телесной оболочке. Человек сам изменяет мир вокруг себя настолько, что требуются и новые телесные возможности, и совершенно иной склад души. В конце концов, человечество начнет осваивать не только ближний, но и дальний космос — и здесь необходимо должен будет стать более разнообразным биологический тип человека, набор его телесных форм. Более того, если потребуется жить в условиях, резко меняющихся на протяжении жизни отдельного человека, — тогда человек должен будет научиться изменять себя достаточно быстро, выбирать нужный биологический тип и придавать себе соответствующий облик. Каким образом это будет сделано — вряд ли кто сейчас сможет сказать. Но развитие в этом направлении необходимо, и оно так или иначе произойдет.

Уровень деятельности соединяет жизнь и существование не только в субъекте; объект, поскольку он противопоставлен субъекту и определен как объект только через него, — тоже приобретает особое положение, позволяющее наделять его чертами как живого, так и неживого — и далее, их синтеза, деятельного существа. Иначе говоря, на уровне деятельности объект столь же деятелен, как и субъект, — это две стороны одного и того же, продукт. Воспроизводство здесь представляет собой единство двух циклов: объектного — и субъектного; объект воспроизводит себя в цикле

объект ® субъект ® объект' ® ... ;

субъект воспроизводится в цикле

субъект ® объект ® субъект' ® ... ,

представляющем собственно деятельность (в узком смысле слова) как производство субъектом некоторого продукта — и его последующее потребление другим субъектом, объединяющим его с производителем в одно целое, субъект более высокого уровня. Оба цикла воспроизводства представляют собой единство простого и расширенного воспроизводства, как и в случае существования вообще. С другой стороны, в обоих циклах воспроизводится нечто подобное характерному для уровня жизни единству тела и души — единство плоти и духа. Материальное в объекте или субъекте — их плоть, содержащая в снятом виде уровни неживого и живого, существующего и органического. Идеальная сторона объекта или субъекта, дух, — это именно то, что отличает рефлексию как деятельность от ее низших уровней. Дух — это всеобщность рефлексии, ее универсальное содержание. В отличие от внешнего отношения души к телу, дух не просто соединяет плоть с другой плотью в нечто целое — он, скорее, "пропитывает" плоть, делая ее саму целостностью. Если душа проявляет себя прежде всего во внешней активности, в подвижности — дух, напротив, представляет собой некоторое внутреннее беспокойство, нечто, происходящее не в среде, не в окружении — а в самом субъекте или объекте. Такая внутренняя активность, впрочем, отличается и от обычных процессов на уровне существования — тем, что она представляет не саму себя, а весь мир, в его наиболее общих чертах. Собственно говоря, только делая мир внутренним для себя, человек-субъект становится равен этому миру, снимая свою противопоставленность объекту. Наиболее яркий пример — мысль о мире; для мысли нет никаких преград, она легко осваивает бесконечное и вечное, вместе с конечным и ограниченным. В мысли — мир един; однако это еще не полное единство, ибо требуется также воплотить мысль, сделать ее объектом — и тем самым передать в общее владение всем людям. Только всеобщее делает мир на деле единым — и человечество существует как целостность лишь поскольку люди не разделены барьерами собственности и клановыми границами. Другая сторона этого единства — соответствие единичного духа всеобщему, освоение каждым человеком всего духовного богатства и возможность внести в него свой вклад — свобода. Это означает, что единичный человек думает не как угодно — но всеобщим образом, как представитель духа вообще, как субъект. "Для себя" и "для людей" здесь не противопоставлены, они совпадают, поскольку сделать нечто для себя как человека — и означает сделать нечто всеобщее, для всех.

На уровне деятельности главное — противоположность и единство плоти и духа. Однако это вовсе не означает, что здесь тело и душа уже не играют никакой роли. Напротив, субъект — это живое существо, и потому обладает и душой, и телом. Однако душа и тело никоим образом не совпадают с его плотью и духом. Плоть — гораздо шире органического тела субъекта, поскольку включает также его "неорганическое тело" — все те вещи, которые субъект использует для расширения возможностей своего восприятия и своего воздействия на мир. Соответственно, дух пронизывает и органическое, и неорганическое тело субъекта; он не "находится" ни в каком определенном месте, и не привязан только лишь к отношениям тела к другим телам, — дух связывает единичность субъекта с его же всеобщим, универсальным образом, затрагивая любые стороны мира, и деятельности. Иными словами, на уровне существования — единичное сопоставлено с единичным; на уровне жизни единичное сопоставляется с общим, однако это лишь внешнее сопоставление — противопоставление; наконец, на уровне разума (деятельности) единичное связано с самим собой как всеобщим.

Душа отдельного человека — это душа живого существа, связывающая его с другими людьми как представителями того же рода, необходимым образом. Однако, как тело человека испытывает влияние его деятельности и преобразуется в ней, — так и душа его сильно отличается от души животного. Отличие это прежде всего — в универсальности рефлексии; если животное отражает главным образом свою среду, свой вид, свою жизнь — человек отражает весь мир, и любое человеческое движение души касается не только самого человека, его близких или даже человечества вообще — оно касается мира в целом, представляя особым образом некоторую всеобщую связь вещей.

Другая особенность человеческой души — ее действительность. Если у животного различные стороны души слиты воедино, не отделены одна от другой, — у человека любая из сторон души может в соответствующих условиях обособиться, принадлежа как бы другому живому существу; человек, таким образом, объединяет в себе все живое, лишь иногда уподобляясь чему-то одному.

Дух — это печать всеобщности; в объекте всеобщность объектна, в субъекте — субъектна. С одной стороны — воспроизводство материальности мира, с другой — воспроизведение идеальности, рефлексии. Важно, что дух — только в деятельности, а не в объекте или субъекте по отдельности. Поэтому человек ощущает дух прежде всего в другом, в чем-то отличном от себя; свою собственную духовность он постигает лишь постольку, поскольку учится смотреть на себя со стороны, отождествлять себя с другими, с любым человеком, любой вещью. Живое существо живет своей собственной жизнью; человек умеет жить жизнью других. Единственно возможный способ что-либо узнать — частично уподобиться ему. Полное уподобление, слияние с предметом на уровне деятельности, конечно, невозможно; речь идет лишь о единстве, об отражении или освоении внешнего мира, через преобразование его — в частности, во внутреннее движение субъекта. Объективное и субъективное, внутреннее и внешнее обязательно различаются — но только как различные стороны одного и того же.

Развитие мира — это и развитие вообще, на уровне существования, — и органическое развитие, необходимое превращение единичного в особенное и наоборот, — и деятельное развитие, творчество. Всякая деятельность так или иначе связана с творчеством, поскольку она изменяет мир. Однако и здесь возможны три уровня: синкретический, аналитический и синтетический. На первом из них — творчество неотделимо от всех остальных моментов деятельности, представляя собой лишь один из них, нечто случайное, попутное. На аналитическом уровне — творчество обособляется в самостоятельную деятельность, особый род занятий. Возникает различие материальной и духовной деятельности, их противопоставление, отчуждение. Наконец, на уровне синтеза, материальная и духовная деятельность снова объединены в целостности, называемой трудом В труде — обязательны обе стороны: без материальной основы труд становится пустым времяпровождением, игрой, забавой; без духовности, творчества — это лишь работа, отупляющая и убивающая человеческое в человеке, делающая его животным, или даже чисто вещным орудием в чьих-то руках. Как обычно, все три уровня сосуществуют в каждом человеке, в любом его действии; это снятие истории общества, ее этапов, которые в каждую эпоху, на каждом уровне снова и снова воспроизводят ту же последовательность, вовлекая в деятельную рефлексию все более широкий круг вещей.