Sonnet
I From fairest creatures we desire increase, That thereby beauty's Rose might never die, But as the riper should by time decease, His tender heir might bear his memory: But thou, contracted to thine own bright eyes, Feed'st thy light'st flame with self-substantial fuel, Making a famine where abundance lies, Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel. Thou that art now the world's fresh ornament And only herald to the gaudy spring, Within thine own bud buriest thy content And, tender churl, makest waste in niggarding. Pity the world, or else this glutton be, To eat the world's due, by the grave and thee. |
Сонет
1 Мы от существ пригожих ждём приплод, Чтоб не погибла Роза красоты, И в зрелости едва к ней смерть придёт, В наследнике ищи её черты. Но ты, за ясный взор свой чтя сговор, Кормя свой пламень, чахнешь в худобе, Из изобилия творя лишь мор, Враг милости своей ты сам себе. Сейчас ты свеж, но, украшая мир И возвещая вёсен пышный цвет, В бутон свой прячешь наслажденья пир И сводишь, нежный скряга, всё на нет. Над миром сжалься, иль обжора злой Съест белый свет могилой и тобой. |
Sonnet
II When forty winters shall besiege thy brow, And dig deep trenches in thy beauty's field, Thy youth's proud livery, so gazed on now, Will be a totter'd weed, of small worth held: Then being ask'd where all thy beauty lies, Where all the treasure of thy lusty days, To say, within thine own deep-sunken eyes, Were an all-eating shame and thriftless praise. How much more praise deserved thy beauty's use, If thou couldst answer, 'This fair child of mine Shall sum my count and make my old excuse,' Proving his beauty by succession thine! This were to be new made when thou art old, And see thy blood warm when thou feel'st it cold. |
Сонет
2 Коль сорок зим в осаде на челе, В полях красы твоей, пророют рвы, И юности наряд, дотоль в хвале, В лохмотьях будет, в грош ценой, увы, То на вопрос, где клад твоих прикрас, Где бодрых дней твоих алмазы счесть, Отрезать, что внутри западших глаз, — Стать тем, кого снедали б стыд и лесть. Каких похвал снискал красы б залог, Когда б ответил ты: "Ребёнок мой, С меня вину сняв, подведёт итог", — В красе наследник он — вот довод твой! Ведь юным быть ему, когда ты стар, Зри в нём своей остывшей крови жар. |
Sonnet
III Look in thy glass, and tell the face thou viewest, Now is the time that face should form another; Whose fresh repair if now thou not renewest, Thou dost beguile the world, unbless some mother. For where is she so fair whose unear'd womb Disdains the tillage of thy husbandry? Or who is he so fond will be the tomb Of his self-love, to stop posterity? Thou art thy mother's glass, and she in thee Calls back the lovely April of her prime: So thou through windows of thine age shalt see Despite of wrinkles this thy golden time. But if thou live, remember'd not to be, Die single, and thine image dies with thee. |
Сонет
3 Глянь в зеркало на то лицо, что зришь, Лицу как раз пора принять другое, Чей свежий вид коль вновь не повторишь, В обман ты мир повергнешь, матерь — в горе. Найди мне дев, чьим без семян утробам Плуг мужа-пахаря б презренен был! Иль глупых себялюбцев, ставших гробом, Какой стезю потомству перекрыл! Ты зеркало: себя в нем лицезря, Свой мать твоя апрельский вспомнит цвет. Ты так же, на морщины несмотря, Свой блеск увидишь в окнах зрелых лет. Но коль живешь, забытым быть навек, Умри без жён, чтоб образ твой померк. |
Sonnet
IV Unthrifty loveliness, why dost thou spend Upon thyself thy beauty's legacy? Nature's bequest gives nothing but doth lend, And being frank she lends to those are free. Then, beauteous niggard, why dost thou abuse The bounteous largess given thee to give? Profitless usurer, why dost thou use So great a sum of sums, yet canst not live? For having traffic with thyself alone, Thou of thyself thy sweet self dost deceive. Then how, when nature calls thee to be gone, What acceptable audit canst thou leave? Thy unused beauty must be tomb'd with thee, Which, used, lives th' executor to be. |
Сонет
4 Пригожий мот, где ты узрел в том толк, Что дар природы выбросил на ветр? Она не просто так даёт, а в долг, И, не скупясь, даёт тому, кто щедр. Милашка жадный, что ж не применил Ты данное так, чтобы ты давал? Транжира-ростовщик, зачем прожил Такую сумму сумм, но жить не стал? Вступая в торг с собой наедине, Ты же обманываешь сам себя. Когда природа призовет вовне, Какой отчет оставишь ты, уйдя? Краса без пользы с тем погребена, Чью волю с пользой воплощать должна. |
Sonnet
V Those hours, that with gentle work did frame The lovely gaze where every eye doth dwell, Will play the tyrants to the very same And that unfair which fairly doth excel: For never-resting time leads summer on To hideous winter and confounds him there; Sap cheque'd with frost and lusty leaves quite gone, Beauty o'ersnow'd and bareness every where: Then, were not summer's distillation left, A liquid prisoner pent in walls of glass, Beauty's effect with beauty were bereft, Nor it nor no remembrance what it was: But flowers distill'd though they with winter meet, Leese but their show; their substance still lives sweet. |
Сонет
5 Часы, что обрамили так умело Прелестный вид, где жил бы каждый взгляд, Тиранов в тот же круг замкнут всецело, Что несказанно исказив подряд. А время лето подведёт затем К зиме ужасной, чтоб повергнуть там: Сок скован стужей, листьев нет совсем, Краса заснежена, пустынно по долам; Не будь дух лета спрятан под навес, Меж стенок жидкий пленник за стеклом, Плод красоты с красою бы исчез — И ни его, ни памятки о нём. Цветы ж экстракт, хоть и зима их ждёт, Покров лишь сняли: дух же их живёт. |
следущие сонеты 6-10 |
Copyright (c) 1998-2002 by Scythian Dead
The latest touches to this page were made on 2002-04-26 13:04 +0300