Летом 1914 г. Селищев получил возможность провести на Балканах около двух месяцев. Это была лишь предварительная поездка, после которой предполагалась длительная командировка. Война и последующие события не дали возможности вновь побывать ученому на Балканах. Итак, все свои силы он посвятил изучению района, где ему удалось быть всего один раз, да и то совсем недолго. Однако редкое упорство и настойчивость дали возможность Селищеву так глубоко проникнуть во все стороны жизни, быта и языка местного населения, привлечь такое количество самого разнообразного и неизвестного материала, обнаружить такую глубокую эрудицию в области балкановедения, что многие сторонние исследователи были убеждены, что Селищев не только много раз посещал Балканы, но и что он там живет.
Уже в 1915 г. из печати вышел труд Селищева “Отчет о занятиях за границей в летнее ваканционое время 1914 г.”. Здесь подробно сообщается о маршруте, о задачах, о новых обнаруженных материалах. В начале 1915 г. Селищев получил годичную командировку на Балканы, которой он из-за мировой войны не смог воспользоваться. По совету Петровского он уехал в Петроград, где провел целый год. Даже богатейшие книжные и рукописные собрания Петрограда не дали возможности выполнить первоначальный план. Селищев решил до исследования северных говоров дать общую картину македонских говоров. Так возникла книга “Очерки по македонской диалектологии” (Казань, 1918), большая часть которой была написана в Петрограде во время войны. На титуле книги стоит: первый том. Второй том должен был посвящен говорам северо-западной Македонии.
Вспоминая о своем годичном пребывании в Петрограде, Селищев обычно упоминал о многочисленных встречах и беседах с акад. А.А. Шахматовым. Впечатление от этих бесед было ярким, хотя Селищев и не разделял многих воззрений великого русского ученого. Он не принимал сложных фонетических построений Шахматова, относящухся к праславянскому периоду, стремление возвести современные диалектные особености к периоду существования праславянских диалектов, обращал внимание на недооценку Шахматовым морфологических и лексических факторов. Однако Селищев увез с собой из Петрограда воспоминание о необыкновенной личности петроградского академика. В некрологе Шахматова Селищев писал: “Благодарная, светлая память о великом мыслителе и высокогуманном человеке акад. А.А. Шахматове останется вечно у всех тружеников на ниве славянской филологии” (Селищев 1921б, 70).
Во время пребывания Селишева в Петрограде в 1915 г. в русском обществе шли горячие споры о последствиях второй Балканской войны (лето 1913 г.), в результате которой отношения между Болгарией о Сербией приняли весьма резкие формы. В основном речь шла о так называемом македонском вопросе. Публиковались книги, брошюры, статьи различных политических деятелей, публицистов. Не стояли в стороне и некоторые русские и зарубежные слависты. В 1913 г. в Петрограде на русском языке была опубликована книга известного сербского лингвиста А. Белича “Сербы и болгары в Балканском союзе”, в 1915 г. его же доклад “Взаимоотношения балканских союзников”, опубликованный в книге “Сербско-болгарский спор за обладание Македонией”. Здесь все события освещались с позиций официальной сербской стороны. Официальная болгарская сторона нашла своего защитника в лице Н.С. Державина, опубликовавшего книгу “Болгаро-сербские взаимоотношения и македонский вопрос” (Спб., 1914). Официозный характер книги Державина был откровенно подчеркнут тем, что она позже была издана на французком языке болгарским генеральным штабом.
В этой сложной обстановке Селищев, работавший над капитальной монографией по македонский диалектологии, естественно, должен был определить свою позицию. Взгляды Белича и его соратников не находили поддрежки у Селищева. Детальный анализ лингвистической аргументации Белича Селищев осушествил значительно позже в монографии “Македонская диалектология и сербские лингвисты” (1933). Однако Селищев не разделял и взглядов Державина. По мнению Селищева, книга Державина принесла большой вред, так как дезориентировала неподготвленного читателя в сложной проблеме языковых и этнических отношений на Балканах. Здесь русский автор выступил не как лингвист, а как политик, взявший на себя смелость решать вопросы государственных границ. Селищев посвятил книге Державина большую рецензию, которая имеет принципиальное значение для понимания позиции Селищева в македонском вопросе. Она была опубликована в “Ученых записках Казанского университета” (кн. 6-7, 1915). В ней Селищев ясно и определенно изложил свое отношение к так называемому македонскому вопросу. Оно сохранилось неизменным до конца жизни ученого.
В книге Державина Селишев обнаружил много фактических ошибок. Однако, по мнению рецензента, вредная сторона книги проявляется не только и не столько в этом. Задача добросовестного лингвиста состоит в тщательном и всестороннем анализе современных языковых фактов, в изучении их истории, в их объективном сопоставлении с фактами соседних языков. Достаточно ли все это для решения вопроса о политических границах современных государств? Можно ли только на основе языковых данных решать вопрос о границах между государствами? Селищев дает на это отрицательный ответ. Лингвист не имеет права переходит границу своих специальных проблем. Для этого у него ни профессиональных знаний, ни морального права. “Подошел ли г. Державин к “всестороннему освещению” македонского вопроса? Конечно, нет! Но беда была бы еще не так велика, если бы не общий характер его книги, не крайне резкий тон ее. Не обладая достаточными данными, г. Державин смело, безаппеляционно разрешает необыкновенно сложный вопрос. Если мы упрекаем некоторых болгарских и в особенности сербских ученых и политиков в необоснованности их положений, то тот упрек они, в данном случае сербы, вправе направить и по адресу русского ученого. В этом вредная сторона книги г. Державина (Селищев 1915, 14-15). Позже не раз Селищеву приходилось в той или иной форме высказывать свое отношение к нелингвистическим аспектам македонского вопроса.
Расскажу об одном случае. В 1928 г. в серии “Малка Енциклопедическа Библиотека” (No 61 и 62) в переводе на болгарский язык была опубликована небольшая книжка Селищева “Езикът като социално явление”. Книжка открывалась предисловием болгарского писателя Ст. Чилингирова, выполнившего перевод ее на болгарский язык. “Предлагаемая книжка, - писал Чилингиров, - вышедшая из под пера знаменитого русского слависта А.М. Селищева, одного из самых авторитетных защитников болгарских прав на Македонию, написана специально для “Малой Енциклопедической Библиотеки” ”. До сих пор помню реакцию учителя на это утверждение болгарского писателя. Она была очень резкой и бурной. В те годы Селищев руководил на историко-этнологическом факультете Московского университета комплексным семинарем, посвященным Македонии. Перед началом заседания Селищев счел необходимым высказать свое отношение к утверждению Чилингирова. В общих чертах оно сводилось к следующему. Македонские говоры пережили сложную и во многом запутанную историю. В своей основе они восходят вместе с говорами Мизии, Фракии и Родоп к тем южнославянским говорам, которые принято в науке называть болгарскими. К иной южнославянской группе относились те диалекты, которые дали основу сербо-хорватскому у словенскому языкам. На стыке этих двух групп возникли различные переходные говоры. Все это является предметом моих специальных занятий. К сожалению, часть времени я вынужден уделять анализу разного рода извращений и искажений. Я переходил границу языкознания только в области изучения народного быта, этнографии. Для решения вопросов политической и государственной жизни современных балканских народов необходимы такие запасы знаний и собственных наблюдений, которыми я не располагал и не располагаю. Вмешиваться в решение этих вопросов считаю безнравственным. Убежден, что русские ученые должны здесь держать нейтралитет. Слишком много фактов, говорящих о несовпадении языковых и государственнух границ. Слишком много известно случаев, когда языковые границы не совпадают с национальной принадлежностью. Что произошло бы с границами современных европейских государств, если бы они устанавливались только по языковым признакам? - спрашивает Селищев.
Позже Селищев писал: “Что касается моего личного отношения к македонскому вопросу в общественно-политическом отношении, то я далек от сочувствия тенденциям политического империализма, с какой бы стороны они не исходили” (Селищев 1935, 28).
Работая вдалеке от сложных международных проблем Балканского полуострова, Селищев имел возможность в своих исследованиях полностью игнорировать те политические и национальные требования, с которыми вынуждены считаться С.М. Кульбакин, М.Г. Попруженко и другие русские слависты на чужбине.
Острая критика А. Белича, его учеников и последователей носила чисто научный (лингвистический характер). Вопросы политического устройства балканских государств, границ между ними Селищев не затрагивал. Это отнюдь не значит, что русского слависта не волновала судьба славянских народов на Балканах. В.И. Злыднев в газете “Камско-Волжска речь” (от 17 мая 1916 г.) обнаружил заметку Селищева под названием “Помогите сербам”. Автор поднял голос в защиту мирного сербского населения от австро-унгарских оккупантов. “С огнем и мечом, - писал Селищев, - прошли вражеские войска по сербской земле. Проникли они и в орлинов гнездо - в Черную Гору... Цель австро-германских вандалов - истребление сербского народа. (Злыднев 1936, 91-92). Глубокое сочувствие у Селищева вызывали горестые судьбы болгарского населения.
В 1918 г. небольшим тиражом в Казани вышла из печати капитальная монография Селищева “Очерки по македонский диалектологии” (т.1). В том же году в Казанском университете состоялся публичный диспут. Селищев единогласно был удостоен ученой степени магистра славянской филологии.
В 1918 г. произошло еще одно важное событие в жизни Селищева. Еще в начале XX в, иркутяне начали хлопотать об открытии в их родном городе университета, первого университета в Восточной Сибири. Начавшаяся война задержала положительное решение вопроса. Торжественное открытие университета состоялось лишь осенью 1918 г. На Казанской университет была возложена забота о формировании педагогического персонала и комплектования библиотеки. В сентябре в Иркутск прибыла первая группа молодых преподавателей Казанского университетам, среди которых находился и А.М. Селищев. Афанасий Матвеевич без всяких колебаний принял предложение возглавить кафедру русского языка в первом восточносибирском университете. Еще в Казани он заинтересовался процессами языковых контактов сибиряков с местными коренными жителями Сибири. Некоторые сведения об этом он получил в Казани от обучавшихся здесь иркутчан. Конечно, не в меньшей степени его интересовали сибирские говоры сами по себе, их история. “С осени 1918 г. до лета 1920 г. А.М. Селищев работал в Иркутске, где он возглавлял кафедру русского языка в только что открывшемся тогда университете. Не будет преувеличением сказать, что буквально с первых дней своего пребывания в “столице” Восточной Сибири он приступил к собиранию материалов по сибирско-русской диалектологии, к подготовке будущих диалектологических экспедиций, к собиранию и воспитанию кадров диалектологов” (Черных 1974а, 60). Так писал ученик Селищева иркутянин П.Я. Черных, после отъезда Селищева из Иркутска продолжавший изучение сибирских говоров.
...
Неизвестно, по какой причине Селищев в 1920 г. вернулся в Казань. Причина должна быть основательной, так как прервалась очень важная деятельность Селищева в области сибирской диалектологии. На обложке “Очерка” (‘Диалектологичский очерк Сибири”) стоит “Выпуск первый”. Второй выпуск Селищев предполагал посвятить полному описанию русских диалектных групп в Сибири. В связи с этим планировалась даже поездка в Обдорский и Туруханской края.
1920/21 уч. году Селищев был профессором Казанского университета. После преждевременной смерти Н.М. Петровского 6 февраля 1921 г. он возглавил преподавание славяноведческих дисциплин в Казанском университете. Однако педагогическа нагрузка была незначительной, так как весь цикл славистических дисциплин подвергся в это время значительному сокращению. Осенью 1921 г. Селищев предпринял поездку в Чувашию, “посетил ряд пунктов в Чебоксарском и Козьмодемьянском уездах с целью ознакомления с состоянием русского языка среди чуваш и их близких соседей горных черемис” (Селищев 1927, 39). На основе собранных материалов были подготовлены и опубликованы статьи “Русский язык у инородцев Поволжья” (1925), “Культурно-общественные взаимоотношения чуваш с соседними народами” и “Русские говоры Казанского края” (1927).
В конце 1921 г. А.М. Селищев получил приглашение из Московского университета возглавить здесь преподавание славянской филологии. Он охотно принял приглашение, так как в Казанском университете в это время почти отсуствовало преподавание славяноведческих предметов. После смерти Р.Ф. Брандта и В.И. Щепкина в 1920 г. Московский университет остался без славистов. Первоначально руководство факультета предполагало привлечь молодого и талантливого лингвиста Н.Ф. Яковлева, но он в это время резко повернул в сторону кавказкого языкознания.
С начала 1922 г. начинается московский, самый плодотворный период научной, педагогической и организационной деятельности Селищева. Она выходит за рамки университета. Его избирают действительным членом Российской ассоцияции научно-исследовательских институтов (РАНИИОН). В те годы научная работа в области гуманитарных наук шла не в университете, а в РАНИИОНе. Ассоциация ни административно, ни в финансовом отношении не подчинялась университету. Здесь же и шла подготовка смены. В состав действительных членов РАНИИОНа входили не только москвичи, но и наиболее известные ученые периферийных вузов. Селищев стал членом Института языка и литературы РАНИИОНс, на заседаниях лингвистической секции выступал с докладами “К изучению культурно-языковых отношений на Балканах (один из ранних балканизмов в болгарском языке)”, “К изучению процесса языковых взаимодействий”, “Славяно-албанские языковые и этнические контакты”, “Роль емоционально-экспресивной функции в развитии современного русского языка” и др. Сразу же по переезде в Москву Селищев становится членом Московской диалектологической комиссии при Академии наук, которая в это время официально называлась “Постоянная Комиссия по диалектологии русского языка”. Председателем комисси был Д.Н. Ушаков.
После Октябрьской революции в Московском университете были произведены коренные реформы. В ходе реформ “было допущено немало ошибок и левацких перегибов в создании советской высшей школы, в том числе и в Московском университете” (Московсий университет за пятьдесят лет советской власти. М., 1967, с.17). После окончания гражданской войны создались условия для более продуманного плана организационной структуры университета и его факультетов. В декабре 1921 г. Наркомпрос утвердил новый состав правления университета из пяти человек. Во главе университета был поставлен историк В.П. Волгин, связанный с университетом еще в дореволюционные годы. По инициативе Волгина на факультетах были созданы комиссии по пересмотру прежних решений, включающие авторитетных ученых. В одну из коммиссий был включен Селищев, который принимал очень активное участие в ее работе.
К 1925 г. была проделана большая работа. В университете восстановили кафедры, которые в 1918 г. были заменены так называевыми предметными комиссиями, в состав которых входили преподаватели соответствующих дисциплин и представители студенческих организаций. Деятельностью вновь созданных комиссий было подготовлено постановление СНК РСФСР от 17 мая 1925 г. Факультет общественных наук (ФОН) был реорганизирован. На его основе созданы два факультета - этнологический (позже он стал называться историко-этнологическим) и советского права. Этнологический факультет включал отделения историческое, литературное, этнографическое и изобразительных искусств. План этнографического отделения был подготовлен А.М. Селищевым и Б.М. Соколовым. Отделение распадалось на циклы восточных славян (руководитель Б.М. Соколов), западных и южных славян (руководитель А.М. Селищев), тюрский цикл (руководитель В.А. Гордлевский), кавказкий (руководитель Н.Ф. Яковлев) и иранский (руководитель Л.И. Жирков).
По своему характеру циклы существенно различались. Так, цикл восточных славян был чисто этнографическим, тогда как цикл западных и южных славян носил подчеркнуто лингвистический характер. Даже специализирующиеся по истории или этнографии зарубежных славянских народов должны были прослушать и сдать зачеты по истории соответствующих славянских языков, по старославянскому языку. В свою очередь и будущие лингвисты обязаны были пройти подготовку по истории и этнографии. Незначительное место занимали курсы по истории славянских литератур. Один раз Селищев читал курс истории болгарской литературы. Проф. Г.А. Ильинский читал небольшой курс истории сребской литературы. За все время существования славянского отделения МГУ не читались курсы по истории западных славян.
В прошлом славистические дисциплины читались будущим специалистам по русской словесности и русской истории. Самостоятельной подготовки славистов в русских университетах не существовало. Теперь впервые подготовка славистов и русистов проводилась раздельно. Подготовкой специалистов по русской филологии ведало литературное отделение факультета. На цикле западных и южных славян были созданы условия не только для теоретического, но и для практического изучения зарубежных славянских языков. Практические занятия вели обычно представители зарубежной славянской эмиграции. Лекции читали и руководили семинариями и просеминариями А.М. Селищев, Г.А. Ильинский, Н.Л. Туницкий, П.А. Расторгуев, П.П. Свешников, историки М.К. Любавский, Ю.В. Горье, С.Д. Сказкин.
Яркий и самобытный талант А.М. Селищева в полную силу раскрылся в 20-е годы, когда он создал свои лучшие труды, когда он с большим успехом читал в университете разнообразные курсы и умело руководил семинарскими занятиями. Основными дисциплинами, которые преподавал Селищев, были введение в славянскую филологию и старославянский язык - для студентов I курса, история болгарского или сербо-хорватского языков - для студентов II курса, сравнительная грамматика славянских языков - для студентов III курса. Любил он вести семинарий по польской диалектологии, ежегодно руководил комплексным семинарем по Македонии. Этот семинарий пользовался большим успехом. В нем принимали участие студенты не только этнографического, но и литературного и исторического отделений.
Селищев был необыкновенным лектором. Опубликованные курсы не дают полного представления о его лекциях. Наибольшим успехом пользовались лекции по праславянской фонетике. В них он страстно полемизировал с уже покойным А.А. Шахматовым, со своими современниками А. Беличем, Н.Н. Дурново, Н.С. Трубецким, Л.А. Булаховским и др. Селищев обладал большим даром полемиста. Аргументация го была безукоризненой во всех отношениях. Нельзя забытя его лекций о праславянских диалектах, о праславянском , о времени появления фарингального г и мн. др. Лекции Селищева были всегда насыщены полемикой, часто язвительной и иронической. Он превосходно владел студенческой аудиторией. В лекциях он обычно не сообщал готовых результатов своих исследований и раздумий, а умело, как подлинный мастер, показывал путь их решений. Нередко он предлагал и как будто защищал определенный взгляд на тот или иной вопрос, но затем умело и совершенно неожиданно показывал его противоречивость. И вдрух оказывалось верным то решение частного вопроса или большой проблемы, которое поначалу как будто не находило поддрежки у профессора. Не раз не без лукавства Афанасий Матвеевич готовил студентам также сюрпизы и искренне радовался, когда замечал на их лицах неподдельное удивление.
К студентам Селищев предъявлял повышенные требования. Он был очень строг на экзаменах и на практических занятиях по чтению древних текстов или диалектных записей. Отвечать всегда нужно было быстро и точно. В то же время он никогда не обижал студентов, не относился к ним высокомерно. Среди студентов он пользовался большим уважением, а многие платили ему даже любовью. Особенно строго Селищев экзаменовал студентов по курсу старославянского языка, в котором основное внимание отводилось характеристике праславянского периода. Здесь, говорил профессор, мы закладываем фундамент, на котором будет строиться все здание специальной подготовки. Он мечтал написать учебник старославянского языка, однако осуществить это ему удалось только перед самой войной. Полностью он успел завершить лишь первую часть, содержащую введение и фонетику. Селищев передал в издательство рукопись в мае 1941 г. Вторая часть, которя должна была содержать полное изложение морфологии, основных особенностей синтаксиса, лексики, в издательство не поступила. В виде второй части были изданы подготовленные Селищевым тексты со словарем и краткие замечания из словообразования и морфологии. Начавшаяся война задержала издание труда. Он был опубликован лишь к 1951 г., через девять лет после кончины автора. К сожалению, при подготовке рукописи к печати и чтении корректуры не было проявлено необходимы заботы о точности авторского текста. Особенно много отпечаток в примерах.
В 1925 году Селищев подготовил к печати книгу “Введение в изучение славянских языков”, содержащую очерки истории зарубежных славянских языков. Были неудачные попытки опубликовать ее в Чехословакии и в Болгарии. Лишь в 1938 г. возникла возможность ее публикации в учебно-педагогическом издательстве Москвы. Однако теперь рукопись нуждалась в серьезной доработке. Автор решил значительно расширить объем и издать труд в трех книгах. Быстро была подготовлена первая книга “Западнославянские языки”, которая увидела свет в начале 1941 г. Переработать и дополнить рукопись второй книги “Южнославянские языки” автор не успел.
Селищев находил время для чтения лекций в иногородних педагогических институтах. Особенно тесно он был связан с Ярославским педагогическим институтом. Из его ярославской аудитории вышли С.А. Копорский, В.К. Чичагов и А.М. Иорданский.
К московскому периоду жизни и деятельности Селищева относится публикация таких его капитальных монографий, как “Язык революционной эпохи” (1928), “Полог и его болгарское население” (1929), “Славянское население в Албании” (1931), “Македонские кодики XVI-XVIII вв.” (1933) и др. К этому времени к Селищеву пришло широкое признание. Профессора факультета всех возрастов относились к Селищеву с большим уважением и даже с пиететом. При обсуждении различных организационных вопросов на Ученом совете факультета часто принимались предложения Афанасия Матвеевича. В 1929 г. он единогласно был избран членом-кореспондентом Академии наук. Пришло и международное признание. В 1926 г. Селищев был избран членом-корреспондентом Академического финно-угорского общества в Хельсинки, в 1930 г. - членом-корреспондентом болгарской Академии наук и в том же году - почетным членом Македонского научного института в Софии.
В 1930 г. при НКП РСФСР был открыт Научно-исследовательский институт языкознания (НИЯЗ), который просуществовал около трех лет. Селищев состоял действительным членом института.
В 1931 г. гуманитарные факультеты МГУ были выделены из университета и начали существовать самостоятельно. Историко-этнологический факультет (к 1931 г. он стал уже именоваться историко-философским факультетом), претерпев ряд преобразований и наименований, с 1936 г. стал именоваться Институтом истории, философии и литературы (ИФЛИ). Здесь самостоятельной подготовки славистов уже не было. Кафедра славяно-русского языкознания (руководителем ей был Д.Н. Ушаков) обеспечивала славистический аспект подготовки русистов. С 1936 по 1938 гг. Селищев состоял профессором ИФЛИ. Он и обеспечивал эту подготовку. С 1939 г. и до конца жизни Афанасий Матвеевич работал на Педагогическом институте имени В.И. Ленина.
Природа наделила Селищева могучим здоровьям. Его рабочий режим дня (14 часов за письменным столом ежедневно, включая праздники) мог выдержать только очень сильный человек. В поведении Селищева, во всем его жизненном укладе было много необычного. Все свои жизненные силы, все время он целиком отдавал науке и преподавательской деятельности. Личной жизни в обычном смысле у него не было. Отдыхом для него были встречи с коллегами и учениками, но всегда только на специальные темы. Он вел спартанский образ жизни, был совершенно безразличен к пище, с вещам. Он был настоящим подвижником в науке и в жизни.
Великая Отечественная война нарушила обычный ритм жизни Селищева. Беседы на научные темы как-то незаметно прекратились сами собой. Его очень волновала судьба племянника Гоши, учеников сражавшихся на поле брани. В июле 1941 г. я привел к Селищеву Т.П. Ломтева, который только что бежал изгорящего Минска и с большим трудом добрался до Москвы. Афанасий Матвеевич подробно расспрашивал его обо всем, что в эти дни он пережил. Тимофей Петрович находился в страшно подавленном состоянии. События его просто раздавили. Никогда не забуду слов учителя: Большое горе на нас свалилось, но не надо предаваться унынию. Немцы опасные враги, но даже они победить нас не смогут. Сказано это было со спокойной и глубокой уверенностью.
В эти тяжелые дни Селищев потянулся к публицистике. В журнале “Славяне” появились его статьи - “Извечная борьба славян против немецких варваров”, “Культура западных и южных славян и ее вклад в мировую культуру”. Он начал усиленно хлопотать о возобновлении специальной славистической подготовки, указывая на острую необходимость в людях, хорошо знающих зарубежные славянские языки, культуру славянских народов. Это возымело свое действие. Уже в 1943 г. в Московском университете было открыто отделение западных и южных славян. К великому горю нашему, Селищева уже не было в живых. Он скончался от тяжкого недуга 6 декабря 1942 г., не дожив до 57 лет.
Последний раз мы виделись 5 октября 1942 г., за два месяца до кончины
учителя. Он сильно похудел, но ничто не предвещало скорого конца. В этот
день в педагогическом институте состоялась защита диссертации П.П. Свешникова
на тему “Балканский конъюктив”. Официальными оппонентами выступали А.М.
Селищев и М.В. Сергиевский. Думали ли мы год тому назад, что в Москве
возможно будет проводить защиты диссертаций! - сказал Афанасий Матвеевич.
- Еще будет много испытаний, многие сложат свои головы, но уже ясно
теперь, что победа приближается. Это сказано было в канун великой
Сталинградской победы. “Верой в русский народ, в его творческие силы, глубоким
демократичным сочувствием народу полна вся жизнь, вся научно-общественная
деятельность А.М. Селищева” (Виноградов 1947, 49).
[Previous] [Next]