С Дэвидом Таллером беседует Рекс Уокнер, руководитель агентства "Международные геевские новости" (публикуется с сокращениями)
 

Уокнер: На что станет похожим русское гей-сообщество или движение в своем развитии?

Таллер: В чем-то оно будет похоже на наше, но в чем-то будет также и отличаться. Мы хотим передать нашу идею сообщества, но русские - вследствие их опыта при советской системе, когда их постоянно втискивали в идеологически ориентированные группы - невероятно неподатливы какой-либо концепции, которая связывала бы их с людьми, которых они не знают и которым не имеют причины доверять.

Так что, когда выходят этакие геи и говорят: "Эй, вот тут есть большое геевское сообщество и ты такой же, как и все остальные геи", им отвечают: "Отвяжитесь". Для меня идея сообщества имеет вполне определенный смысл: "Я - гей, ты - гей, мы не знаем один другого, но у нас есть общность интересов, которая должна позволить нам отождествить себя друг с другом". Это концепция, которой действительно трудно пустить корни в России в это время. Русские доверяют друг другу не абстрактно, но только через непосредственное и личное общение.

Уокнер: Так они называли тебя "американский секс-шпион"?

Таллер: Да, народ, та группа, в которую я попал, собиравшиеся на даче (этакая лачуга в сельской местности) в Подмосковье. Это было их гей-сообщество, где фокусировались их жизни.

В Штатах мы столь горды быть постмодернистскими и "голубыми" и революционными, но мои друзья делали всё это безо всякого теоретизирования в течение 20 лет. Они не говорят об этом таким же образом, так же открыто как мы. Так что когда я проводил там свои интервью, то они посчитали всё это очень и очень забавным и стали звать меня "американский секс-шпион". Когда же я рассказал им, что открылся своему кузену - русскому еврею из московского пригорода, - они посчитали это ещё более веселым и стали называть меня "американским секс-террористом".

А я осознал, что они не открываются своим семьям не потому, что они стыдятся этого, не из-за так называемой интернациолизированной гомофобии, но потому что в Советском Союзе люди были немногословны в тех вещах, которые были наиболее важны для них. Это был их способ защиты, сохранения достоинства, в действительности их версия гей-прайда.

Уокнер: Есть немало американских геев, которые найдут весьма эксцентричной формой гей-прайда помалкивание об этом.

Таллер: Ты не можешь просто так взять наше представление о том, что есть правильно и перенести его туда. Да, я предпочитаю нашу ситуацию, я предпочитаю не молчать, а говорить об этом.

Но там психология совершенно другая. И было бы несправедливо приписывать это стыду, самоосуждению, всякому такому. Все - не только геи и лесбиянки - выживали в Советском Союзе, храня всё в тайне; у каждого было свое укрытие - политическое, идеологическое. Для геев и лесбиянок это был просто ещё один способ, которым они обустраивали свои жизни, чтобы выжить. Это была защита, а не разрушение.

Уокнер: Россия всё ещё взбаламучена, но совсем по-другому, чем при коммунистах. Начинают ли люди открываться теперь, потому как гораздо меньше стало страха перед правительством?

Таллер: Я думаю, да. Люди определенно начинают бояться всё меньше. Есть пара геевских дискотек и клубов, где люди могут расслабиться, если они в состоянии себе это позволить.

Уокнер: А как насчет их раскрытия перед своими семьями?

Таллер: В этом гораздо больше трудностей. Там все живут в двухкомнатных квартирах со своими матерями. Если бы я не жил в 3000 милях от моей матери в Нью-Йорке, я, возможно, колебался бы, быть ли с ней столь открытым как я сейчас. Там приватность становится ментальной конструкцией. Дело не просто в нежелании рассказать своей матери, потому что ты не хочешь быть с ней откровенным. Все научены уважать необходимость других людей удерживать часть себя скрытой, поскольку общество было столь склонно открывать всё.

Уокнер: Увидим ли мы когда-нибудь тысячный гей-прайд парад на улицах Москвы?