Еврейская культура. Что включает в себя это понятие? Из чего складывалась культура нашего народа на протяжении поколений? Каковы ее слагающие? Что лежит в ее основе? Как соотносится она с творимой на иврите современной культурой Израиля?

  Эти вопросы в последнее время все чаще становятся темой размышлений и дискуссий в среде израильской интеллигенции, и особенно остро, насколько мне известно, звучат они в кругах выходцев из бывшего Советского Союза.

  Поделюсь некоторыми из своих мыслей по этому поводу.

  На мой взгляд, наша культура – это все, чем обладает народ Израиля, все, что накоплено со времен праотцев и до наших дней, то, что родилось внутри, и то, что усвоено извне, но стало своим, то, что в ходу ныне, и то, что было в ходу во времена минувшие, то, что принималось всеми, и то, что принималось лишь частью народа. Все это и составляет культуру еврейского народа – в нее входит и то, что создано на иврите, и то, что появилось на других языках, и то, что существует в устной традиции.

  Я думаю, что определенные особенности нашего поведения и, более того, некоторые «реакции», являющиеся следствием нашей коллективной памяти, тоже должны быть включены в понятие еврейская культура. Нельзя не увидеть, скажем, того легкого налета юмора, которым окрашен наш подход ко многим явлениям жизни. Четко просматривается несомненная тенденция критического отношения к происходящему: «Никто не вправе указывать, что нам делать! Мы сами знаем это лучше других». А от внимательного взгляда не ускользнут и такие проявления нашего характера, как склонность к самоиронии, стремление выглядеть изощренно умным или вспыхивающая временами жалость к самому себе. На многие явления культуры наложила отпечаток богобоязненность, благочестие, особое, исполненное искренности и глубины, отношение к праведности и к праведнику. В нас, а значит, и в нашей культуре уживаются прагматизм с фантазерством, экстаз со скептицизмом, эйфория с самыми мрачными прогнозами, ликующая радость жизни с меланхолией. Нетрудно заметить и такую особенность нашего восприятия мира, как недоверие по отношению к любой власти: похоже, этот «ген анархизма» заложен в нашем генном коде – не в «физическом», а в «культурном», и, где бы мы ни жили: в России, в Америке, в Германии, в Марокко, в Йемене, в Израиле, он неизменно и властно давал знать о себе. Так же, как и явная наша склонность к протесту против любой несправедливости…

  Я не утверждаю, что эти качества и свойства присутствуют в каждом отдельном человеке. Или что они передаются по наследству. Я не берусь утверждать и то, что все это будет существовать через двести или через пятьсот лет. Но сегодня все вышеназванные особенности существуют, и мне легче опознать их, чем дать им определение, проще описать, чем классифицировать и разложить по полочкам, ибо они с трудом поддаются словесному определению. При этом я не боюсь утверждать, что эти тонкие, едва уловимые свойства и качества составляют общую основу еврейской культуры – во все времена и в каждом из мест нашего рассеяния. И я полагаю, что это – плодотворная основа. Не только потому, что она так богата разнообразием оттенков, не только потому, что она вобрала в себя многое из иных культур, но и потому, что, по каким-то неуловимым законам диалектики, в ней сохраняется и живет то, что я назвал бы «общим знаменателем» нашей культуры.

  Можно попытаться объяснить все это по-другому. Предположим, вы летите шведским самолетом: его пассажиры выглядят как шведы, говорят по-шведски, у них шведские паспорта, и в их поведении просматриваются общие черты. Когда же вы летите самолетом израильской национальной компании «Эл-Ал», скажем, из Нью-Йорка либо Монреаля в Тель-Авив, или из Тель-Авива в Брюссель, то окажется, что у тех, кто общается друг с другом на иврите или идише – паспорта разных стран: у одного канадский, у другого – израильский, у третьего – бельгийский, у четвертого – американский… Если они летят семьей, то, прислушавшись к тому, как беседуют они в своем кругу, можно услышать самые разные языки. И внешне они отличаются: кто-то – в одежде «хасидов», последователей учения Баал-Шем-Това, жившего на Украине в восемнадцатом столетии, а кто-то – в костюмах их извечных оппонентов «митнагдим», чьим духовным наставником был ученый-талмудист Бен-Шломо-Залман, прозванный Виленским Гаоном, рядом с ними – пассажиры в шортах, а то и просто «хиппи». Да и цвет кожи у них – разный. И вместе с тем, если меня приведут на борт этого лайнера с завязанными глазами, я точно буду знать, что это – самолет «Эл-Аля», и среди его пассажиров – большинство евреев. Как я это определю? Не по языковому признаку: здесь я могу услышать не только и даже не столько идиш и иврит, но и русский, и английский, и еще дюжину языков и наречий. Но есть нечто в самой атмосфере – это невозможно, как я уже говорил выше, облечь в слова, но нельзя не ощутить всем своим существом.

  Попробую уточнить, что я имею в виду, с помощью самого простого бытового примера.

  Если в аэропорту, услышав объявление о том, что вылет самолета задерживается на полтора часа, вы тут же увидите человека, который подходит к стойке и спрашивает: «Почему в 9.30, а не в 8.00?» – и совсем неважно на каком языке он задает свой вопрос! – есть очень большая вероятность, что человек этот окажется евреем. А если в ответ на разъяснение, что вылет задерживается из-за того, что самолет не успели заправить топливом, человек этот скажет: «Разве нельзя использовать для заправки два шланга вместо одного, чтобы вылететь вовремя?» – степень вероятности, что того, что корни у этого незнакомца еврейские, многократно возрастает, хотя может статься, что из его документов этого и не видно.

  Несмотря на бытовую приземленность приведенного мною эпизода, я бы осмелился утверждать, что корни эти уходят в самую глубину нашей истории – во времена пророка Моисея. Вспомните, сам Всевышний все время говорит о «жестоковыйности» еврейского народа, о том, что он по любому поводу готов вступить в пререкания: народ спорит и пререкается с Моисеем, Моисей спорит и пререкается с Б-гом и даже подает ему «заявление об отставке», которое, в конечном счете, забирает обратно, – но только после ведения переговоров, после того, как Господь принимает его главные условия.

  Здесь стоит остановиться на одном обстоятельстве, наложившем отпечаток на наш национальный характер, наше восприятие мира и, следовательно, – культуру. Мне представляется чрезвычайно показательным то, что в иврите нет такого слова (я скажу его по-русски – религия), какое присутствует, скажем, в английском, французском, испанском и многих других языках. Наше слово дат, которым принято обозначать это понятие в словарях, гораздо шире, объемнее и, главное, во многом носит, если можно так выразиться, более земной характер.

  Опять-таки попробую пояснить свою мысль на примерах.

  Когда в Мегилат Эстер (Книге Эсфири) сказано «штия ка-дат», то это не значит «drinking accordig to Religion» или «drinking religiosly», – просто пьют, как привыкли – «ка-дат». Когда в той же Книге Эсфири мы читаем: «ахат дато леха-мит» («один закон для него – смерть»), то это не значит, что его религия предписывает его умертвить, и не значит, что он должен быть умертвлен по причинам религиозного порядка, нет: это просто вынесенный ему за его проступок приговор.

  Многие – и сами евреи в том числе – склонны думать, что иудаизм подобен христианству или исламу. Но хотя иудаизм и является первоосновой этих религий, он не подобен ни христианству, ни исламу. Иудаизм – это цивилизация, а религия –одно из важнейших слагающих этой цивилизации. Но отнюдь не единственное.

  Когда меня спрашивают, может ли существовать «светский» иудаизм, я обычно отвечаю: «Что значит – может ли существовать? Он существовал на протяжении тысячелетий – от библейской «Песни Песней» до «золотого века» средневековой еврейской поэзии в Испании и Провансе.

  Возможно, не всем известно, что в средние века некоторые наши раввины, пользовавшиеся высоким уважением и заметным влиянием, писали на иврите любовные стихи, насыщенные весьма смелыми эротическим образами и аллюзиями. Повторяю, это происходило в средневековье, но никто не наложил на них «херем» – их не подвергли отлучению, не предали анафеме. Они оставались раввинами, исполняли возложенные на них обязанности. Они не только создали эротическую поэзию – более смелую, чем «Декамерон» Джованни Боккаччо. Они писали исполненные радости стихи о гомосексуальных отношениях, открыто делясь страстью и восторгом, и никто не считал, что следует лишить их права быть раввинами.

  Мне могут возразить, что в еврейской цивилизации, в еврейской культуре были и существуют по сей день этакие «анклавы» слепого повиновения. К сожалению, это правда. Но по моему разумению, подобные «анклавы» – это отклонение от традиции, даже тогда, когда они претендуют на то, чтобы быть самой традицией, воплощением традиции.

  Еврейская культура – это нечто гораздо более великое и обширное, чем ортодоксально-жесткий круг верований, моральных принципов и жизненного уклада, сложившихся некогда в среде восточно-европейского еврейства и известных в современном мире под общим названием «идишкайт». Признавая все значение «идишкайт», я в то же время убежден, что это – всего лишь эпизод в истории нашей культуры. Она существовала задолго до того, как в шестнадцатом веке раввин Иосеф Каро опубликовал свой кодекс «Шулхан Арух», регламентирующий религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев. Существует и ныне, через несколько столетий после выхода этого основополагающего свода правил и понятий. Существует не только у нас в Израиле, но и в Америке, Германии, Венгрии, Йемене, Марокко, Ираке… И, разумеется, в России, где «возраст» ее исчисляется столетиями.

  Общность и связь между всеми «локальными» еврейскими культурами, естественно, определяется не только теми чертами национального характера и восприятия мира, о которых я говорил выше, но – и это главное – тем, что любой еврей, даже тот, кто вовсе не знает иврита и вряд ли собирается в будущем выучить на нашем языке хотя бы слово, даже он, в силу неких факторов, анализировать которые в данной беседе не входит в мои намерения, изначально причастен к сущностной еврейской основе и, хочет он сам того или нет, несет в себе еврейское «ядро».

  Позволю себе маленькое отступление: я намеренно подчеркиваю слово еврейское, а не иудейское, потому что слово иври-еврей более древнее, чем иехуди-иудей. Сравнивая то, как называют евреев в разных странах, скажем, в Германии, Англии, Америке, я предпочитаю русский вариант, поскольку русское слово еврей значительно ближе к его ивритскому собрату иври. Если бы царю Давиду сказали: «Ата иехуди» (Ты – иудей), он ответил бы: «Да, я из колена Иехуды». Так он понял бы сказанное, а все остальное, включая и «идишкайт», было бы вне его понимания.

  Но давайте вернемся с разговору о тех качествах и свойствах, которые являются неотъемлемой частью нашего душевного строя, а значит, и теми кирпичиками, из которых складывается наша культура.

  Я уже говорил о «гене анархизма», тесно сопряженном с другим «геном», которым наделила нас природа еще в те времена, когда само понятие еврейский народ еще, можно сказать, не родилось на свет. Во всяком случае, уже праотец наш Авраам ведет спор со Всевышним по поводу судьбы заслужившего Божью кару города Сдома (Бытие, 18:23-32). «Может быть, есть в этом городе, – говорит Авраам, – пятьдесят праведников? Неужели ты погубишь и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?» А далее он пытается «сбить цену»: сорок пять праведников, сорок, тридцать, двадцать, десять… Словно торговец подержанными автомобилями, спорит он до хрипоты со Всевышним о «цене» уничтожения Сдома. И понимая, что победить в этом споре он не может, ибо никому не дано победить Его, Авраам произносит поразительную фразу: «Не может быть, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым… Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Бытие, 18:25) И огонь небесный не испепелил праотца Авраама. Ничего плохого не случилось с ним…

  Подобный поступок совершенно неприемлем в христианстве – невозможно даже представить себе, что кто-нибудь осмелится так разговаривать с Богом, кроме Иисуса. Но Иисус ведь – еврей. И когда он вопрошает: «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил?» (Матфей, 27:46), то это, можно сказать, в порядке вещей – он ведь из наших, он вопрошает, он не соглашается. Да и сами эти слова «Для чего ты меня оставил?» – это стих из Книги Псалмов Давида: Иисус цитирует первоисточники…

  Но вернемся к Аврааму. Каков смысл его слов: «Судия всей земли поступит ли неправосудно»? Говоря современным языком, он заявляет высшей власти, скажем, президенту, что тот не может быть выше конституции. «Хотя именно Ты установил законы, но и Ты должен поступать согласно этим законам, и Ты не вправе относиться к закону с пренебрежением».

  И это – одна из самых глубоких, самых принципиальных идей, которые питают культуру Израиля. Это – залог демократических устоев. Любой человек, любой простолюдин, любой пастух может, подобно пророку Амосу, вступать в спор даже со Всевышним. Это – наша традиция, идущая из самой глубины веков и не утраченная поныне: уже в двадцатом веке хасидские раввины, потрясенные Катастрофой, вызвали Бога на «Суд Торы».

  Эта извечная тяга к справедливости мне видится одной из глубочайших основ нашей культуры – всюду и во все времена. Неслучайно во всем мире евреи были в первых шеренгах борцов за справедливость, пусть даже их участие в этой борьбе оказывалось трагической ошибкой, как это случилось в России в двадцатом веке. В любом уголке Земли, на любой баррикаде евреи занимали боевые позиции, сражаясь за справедливость – так, как они понимали ее. Во время Гражданской войны в Испании они были по обе стороны баррикад. Порою их ошибки носили даже трагикомический характер, но они не могли не броситься в бой с несправедливостью, потому что с молоком матери впитали мысль, что каждый еврей лично отвечает за порядок в мире.

  Расскажу одну историю. Случилось это в 1949 году, когда шла война в Корее. Министром финансов в Израиле был тогда Леви Эшкол. Только что закончилась война за Независимость, и государственная казна была практически пуста. И вот в одно прекрасное утро является к Эшколу молодой человек. Член социалистического движения «Ха-шомер ха-цаир» с просьбой выделить ему пять тысяч долларов, чтобы он мог отправиться в Корею и воевать там за социализм против американского империализма. Леви Эшкол предложил ему прийти завтра в десять утра: «Я подумаю, что можно для тебя сделать». Едва за этим посетителем закрылась дверь, как к министру финансов явился другой молодой человек и тоже попросил выделить ему из казны пять тысяч долларов – он считает себя обязанным отправиться в Корею, чтобы сражаться на стороне американцев за демократию и свободу. И ему назначил встречу Леви Эшкол на то же время. На следующее утро, когда оба они пришли к нему, обратился к ним Леви Эшкол: «Сделайте одолжение, сэкономьте казне десять тысяч долларов: выясните отношения здесь, зачем вам отправляться для этого в Корею?»

  При всей курьезности этой истории, она представляется мне чрезвычайно характерной. Готовность встать на защиту справедливости, точнее сказать, особая чувствительность к любой несправедливости и стремление восстать против нее – это то, что лежит в самой сердцевине еврейской культуры.

  Поделюсь еще одной историей, почерпнутой прямо из сегодняшней действительности. В университете им. Бен-Гуриона в Беэр-Шеве, где я преподаю, встретились на симпозиуме представители культурной элиты, родившиеся в Израиле и репатриировавшиеся из разных стран, в том числе, разумеется, из бывшего Советского Союза. Известный израильский писатель Сами Михаэль рассказал, что в молодости он входил в центральный комитет нелегальной коммунистической партии Ирака: в этом комитете было 13 членов – один мусульманин, один христианин и одиннадцать евреев. «Сегодня, – подчеркнул Сами Михаэль, – я не коммунист, но и того, что я входил некогда в руководящий орган компартии Ирака, я отнюдь не стыжусь». И тут поднимается один из наших «русских» гостей и заявляет: «Я не могу сидеть за одним столом с человеком, который был коммунистом и не стыдиться этого. Если я позволю себе сесть с ним рядом, это равносильно тому, что я плюнул бы на могилу Мандельштама». Тогда я попытался утихомирить страсти, представив эту проблему так, как понимаю ее я: разве Мандельштам оказался диссидентом (хотя в его время это слово в России еще не было в ходу) не по тем же самым причинам, какие побудили Сами Михаэля присоединиться к коммунистам? Если бы этим двум людям удалось побеседовать друг с другом хотя бы в течение нескольких минут, они распознали бы друг в друге тот общий потаенный «код», который мгновенно обеспечил бы им взаимопонимание. Потому что двигали ими одинаковые импульсы, одинаковые побуждения – непримиримость к власти, попирающей свободы.

  То, что побудило Сами Михаэля в Ираке присоединиться к коммунистическому подполью, Осипа Мандельштама в Советской России оказаться в духовной оппозиции к большевистским властям, то, что заставляет разных людей, чьи имена нам неизвестны, в разных концах мира подниматься «на баррикады», – это противостояние несправедливости. И уверенность, что ты лично обязан вступить в борьбу и все исправить: не Мессия, который придет, нет, ты лично несешь ответственность за все. Нередко это вело к ошибкам – трагическим, высоким, святым, комическим, преступным, абсурдным, просто глупым. Но источником всех ошибок было одно заблуждение: «Я иду исправлять этот мир!»

  Разумеется, «исправители мира» есть и среди других народов. Но мне кажется, что этот импульс – исправлять сей мир – изначально «запущен» культурой еврейского народа, даже если у «исправителя» дедушка православный, а бабушка – католичка. Дело не в происхождении. Я говорю о том, что повлияло на этого человека: он читал Библию, он читал Пророков, или, по крайней мере, он читал литературу, возросшую на этой почве.

  Этот фундаментальный фактор, который я бы назвал «библейским компонентом», и есть тот генератор, который тысячелетиями заряжает еврейскую культуру не иссякающей энергией вечной жизни. И с какой бы культурой не были мы «повенчаны» на том или другом этапе нашей общей и индивидуальной жизни, – с немецкой ли, русской, арабской, французской, англоамериканской или любой иной, – все, что вобрали и вбираем мы в себя, может сохраниться и соединиться в культуре народа Израиля при наличии некоего «интеграла», при условии, что в ней никогда не исчезнет тяготение к «еврейскому ядру», пусть даже не до конца осознанное и не столь уж явственно выраженное.

  Ядро – это Священное Писание и Талмуд, это Сидур и Махзор, включающие молитвы для будней и праздников, это пиют (так называется на иврите литургический гимн, а в широком смысле – литургическая поэзия, процветавшая с первых веков новой эры и до периода Хаскалы – еврейского Просвещения), средневековая поэзия Испании и Прованса, хасидские притчи. И конечно же, новая и новейшая литература на иврите – потому что самый мощный, центральный поток еврейской культуры – это иврит. Нельзя не сказать и о том, что создано на языке идиш, тысячью нитей связанном с ивритом, – это драгоценнейший клад, одно из изумительных творений еврейского народа. Сюда следует добавить все, что есть у нас на ладино, и на русском, и на английском… То, что написал Исаак Бабель на русском, Сол Беллоу на английском, Генрих Гейне на немецком… И чтобы все это не было утрачено, чтобы из поколения в поколение соблюдалась преемственность нашей культуры, она должна неустанно черпать из своего не иссякающего вечного источника, припадая к великим текстам, созданным на иврите.

  То, о чем я веду речь, относится не только к культуре Государства Израиль. Я имею в виду всю еврейскую культуру, создаваемую и на иврите, и на других языках. Я бы сравнил ее с мощной батареей, которая долгое время может работать без подзарядки, но как бы ни была она мощна, неизбежно наступает момент, когда становится просто необходимым подключиться к источнику энергии. И чтобы жила еврейская культура на русском, английском, арабском, французском, ей необходимо время от времени «подключаться» к ивриту. Пути и способы этого подключения различны: это и Священное Писание, и жизнь в Государстве Израиль, и освоение современного иврита. Если же по каким-либо причинам со временем эта возможность черпать из главного источника будет утрачена, то не будет у нас еврейских писателей – ни тех, кто пишет на русском, ни тех, кто создает свои произведения на английском или любом другом языке: еврейского в них останется разве что сообщение в биографии автора, что его дед или бабка принадлежали к иудеям.

  Единственный шанс для продолжительного и плодотворного существования еврейской культуры на различных языках – это реальное подключение в определенные периоды к источнику энергии. И пусть не обманывает нас тот факт, что эта «батарея» может довольно долго давать «ток», не имея возможности для подзарядки. Да, мы это наблюдали на своем веку. Россия, например, – самое яркое тому подтверждение. Десятки лет не было никакой связи с источником, но «батарея» все же не разрядилась полностью. Если бы, не приведи Господь, «напряжение» упало бы до нуля, то, скорее всего, не развернулось бы в 60-е годы движение евреев за право репатриироваться в Израиль, не было бы еврейского «самиздата», не было бы и многого другого, о чем мои русскоязычные читатели знают лучше, чем я.

  Тут самое время напомнить, что еврейство России оказало огромное влияние на формирование и становление ивритской культуры двадцатого века. Я говорил об этом уже не раз: этой теме посвящено, в частности, мое эссе «Опаленные Россией», которое вышло в Москве в 1994 году в русском переводе в одном томе с моим романом «Мой Михаэль». Сейчас я хотел бы взглянуть на ситуацию с несколько иной стороны. Мне почему-то кажется (признаюсь, что в данном случае мои ощущения на уровне интуиции), что и в обратном направлении, то есть от культуры ивритской к культуре русской, тоже стремился какой-то ручеек…

  Поскольку я так много внимания уделил тому источнику, припадая к которому веками и тысячелетиями набирается жизненных соков наша культура, читатель вправе спросить меня – можно ли все сказанное в полной мере отнести к светской, секулярной еврейской культуре? Я полагаю, что культура наша едина, и такого понятия, как секуляризм, в ней существовать не может, поскольку, как я уже отмечал выше, в ней нет термина религия в общепринятом смысле этого слова. «Песнь песней» – это религиозное произведение или секулярное? Хасидские притчи и истории – это религиозные произведения или секулярные?

  Я даже не уверен, что в данном случае можно оперировать понятием секуляризм, ибо секуляризм обязательно сопряжен с весьма сильными теологическим переживаниями, он «настоен» на теологии и без нее лишен смысла. В противовес христианству, где довольно четко прослеживается линия Богу – Богово, иначе говоря, то, что принадлежит церкви, именно ей и принадлежит, а то, что вне церкви – это секулярность, у нас дело обстоит совершенно по-другому. Почти все существующие у нас тексты в основе своей – это тексты, принадлежащие культуре: они не могут принадлежать церкви, потому что у нас нет церкви. Есть, разумеется, тексты, предназначенные исключительно для богослужения, но сейчас я веду речь не о них. Большая часть того, что составляет культуру Израиля (я имею в виду не только и не столько то, что создано в Государстве Израиль за последние 50 лет или в Эрец-Исраэль за последние восемь десятилетий, – Израиль в данном контексте я понимаю во всей широте этого понятия: весь еврейский народ, его история, традиции, его обычаи, его древние священные тексты, его современная культура), большая часть нашего духовного достояния носит общекультурный характер. И четкого водораздела между религиозным и нерелигиозным здесь провести невозможно.

  Хаим Нахман Бялик, классик ивритской литературы, он поэт секулярный или религиозный? Ури Цви Гринберг, великий поэт, переживший Катастрофу европейского еврейства и потребовавший к ответу Всевышнего, обратив к нему такие слова: «Иди к другим народам – «гоям», оставь нас, Ты – не наш, Ты – их! Да, после Катастрофы стало ясно, что они правы: ведь все эти годы они твердили, что у евреев нет Бога. И Ты – их, уходи, говори по-польски, по-украински, по-сербо-хорватски… Ты – им принадлежишь, оставь нас, уходи к ним!» Говорит это человек религиозный или нерелигиозный?

  Наши пророки, страстно и гневно обличающие прегрешенья народа, его пороки, с их уст срываются порой и тяжкие обвинения , обращенные к Богу, – кто они, эти пророки, в какой ипостаси они выступают? Они, безусловно, люди религиозные – в том смысле, который подразумевает христианство, когда говорит о «религиозном» и «светском» аспектах человеческого существования.

  Мне представляется, что тут следует уточнить терминологию. Сегодня, в нашем повседневном обиходе, мы используем термин «светский» в основном в политическом противостоянии. Употребляя слово «светский», я, к примеру, подразумеваю оппозицию религиозным партиям.

  Кстати, самого себя я считаю, безусловно, человеком религиозным в самом широком смысле этого слова, и думаю, читатели моих книг ощущают, что в моих произведениях почти всегда присутствует некий мощный метафизический пласт.

  Почему же говоря о себе, я заявляю себя человеком светским? Лишь потому, что у нас в Государстве Израиль религии (приходится пользоваться этим словом, поскольку другого, как я уже говорил, в иврите нет) придается политический аспект: четыре еврейские религиозные партии представлены в нашем парламенте – кнесете, а я – против религиозных партий. И называю себя человеком светским, поскольку никак не связан и никак не желаю быть связанным с религиозными партиями.

  Моя религиозность сосредоточена в той самой точке, где каждый из нас глубинным образом, трансцендентно связан с величайшей тайной Вселенной, с непостижимой сущностью жизни. И каждый понимает, что нам не дано найти рациональный ответ на фундаментальные вопросы бытия, понимает, что лишь шепотом следует говорить перед лицом Великой Тайны. Но нужна ли мне для этого синагога? Нет. И произнося это «нет», я присоединяюсь к великолепному кругу: ведь и Авраам, и Ицхак, и Лаков, и Моисей, и пророки, и царь Давид не ходили в синагогу, чтобы выразить свои чувства, рожденные верой во Всевышнего. Иисус, тот посещал синагогу только для того, чтобы проповедовать там. Но я и с этой целью – проповедовать – не пойду туда. Потому что, увы, с нашей религией, окостеневшей, отлившейся организационно в партийные формы, происходят две страшные вещи: стагнация и политизация. А от подобных явлений я желал бы , быть как можно дальше.

  Возьмем, к примеру, укоренившийся у нас обычай – целовать раввинам руки. Да ведь это просто язычество какое-то! Протягивал ли кому-нибудь руку для поцелуя Моисей? Или царь Давида? Кто целовал руки нашим пророкам? Камни швыряли в них, а не поцелуями осыпали. Кто целовал руки нашим мудрецам, нашим законоучителям, создателям Талмуда? Обряд целования рук пришел к нам из католичества, из православия, из ислама. И это, определенно, приметы ассимиляции, а те, кто усердно прикладывается «к ручке», – самые что ни на есть ассимилированные евреи. Это они, а не я, отошли от еврейства.

  Вот почему понятие секуляризм существует для меня лишь в политическом контексте. И когда меня спрашивают о нем применительно к культуре, я пожимаю плечами. На политической арене я сторонник «светских» партий и противник религиозных. Я настроен против религиозных амбиций в политике, против существования религиозного истеблишмента. Однако вне этого контекста никакого водораздела для меня не существует, Для нашей культуры важно не противостояние, а диалог.

  В развитие такого диалога могут внести свой существенный вклад евреи России, Украины, других стран СНГ. Я не считаю себя специалистом в «русских» делах, но мне известно, что еврейство России развернуло широкую деятельность в еврейских университетах Москвы, Санкт-Петербурга, Киева и других городов, что там издаются книги, газеты, журналы, альманахи. Дошла, к примеру, до меня весть о московском альманахе «Диалоги». И я не могу не порадоваться тому, что российское еврейство стремится к диалогу с нами. Скажу более: я очень надеюсь, что подобный диалог заставит нас несколько «порастрясти жирок», которым мы обросли в последнее время, внесет определенный элемент беспокойства в наши уже устоявшиеся взгляды и представления. Взять, скажем, проблему еврейской личностной самоидентификации – уверен, что российским евреям удастся расширить рамки этого понятия. Для них всегда было характерно духовное дерзание, и я не сомневаюсь, что наш диалог будет плодотворным во всех областях – от техники до литературы. Я жду этого с нетерпением.

  Хотел бы подчеркнуть, что плодотворность этого диалога зависит от обеих сторон. Представители ивритской культуры должны приложить определенные усилия, чтобы услышать то, что происходит там. А русскоязычное еврейство – живет ли оно в Израиле или вне его – должно проявить интеллектуальное любопытство к тем духовным процессам, которые протекали в Эрец-Исраэль на протяжении последнего столетия. Ибо именно в последние сто лет здесь произошло нечто такое, о чем большинство людей, можно сказать, не догадываются или, точнее, в чем они не отдают себе отчета, поскольку привыкли считать, что культура – это обязательно «опера и балет»: здесь сложилась и продолжает складываться своя культура.

  Нелегко и не сразу удается разглядеть за тем, что у нас происходит, явления духовно значимые, скрывающие в себе огромный интеллектуальный и нравственный заряд. Скажем, человек, ставший свидетелем наших, не совсем, мягко говоря, корректно ведущихся политических дискуссий, споров, противостояний, – услышит ли он то, что стоит за ними?

  К примеру, наша дискуссия по поводу так называемых «территорий», на которых компактно проживает арабское население и которые оказались под израильской военной юрисдикцией после Шестидневной войны 1967 года. Это всего лишь вершина айсберга – по сути, спор идет о морали, духовности, совести, справедливости. Это отнюдь не спор прагматиков, намеревающихся извлечь из ситуации максимальную пользу, – речь идет о главных ценностях иудаизма, о том, какое место в жизни народа занимают и должны занимать «святые места», о жестоком и невозможном выборе между справедливостью и человеческой жизнью, о том, каков удельный вес «исторического права» в системе общечеловеческих ценностей.

  Вот уже три десятилетия в нашей стране, образно говоря, не прекращается философский семинар, тема которого формулируется примерно так: «Иудаизм и культура Израиля». И все эти годы не утихают самые бурные дискуссии по вопросам, возможно, не имеющим однозначных ответов. Скажем, может ли историческая и нравственная ценность «Гробницы Рахели», если ее надо отстаивать силой оружия, быть выше заложенного в иудаизме принципа «каждый, спасающий хоть одну человеческую душу, спасает целый мир»? Или: как сочетать свое историческое право на владение пещерой Махпела в Хевроне, где похоронены наши праотцы Авраам, Ицхак, Яаков, со стремлением народа, пережившего столь страшные притеснения, никогда не притеснять других? У каждой из сторон в этом споре есть доводы, опирающиеся на наши традиции, и все доводы – абсолютно легитимны, каждый из участников спора может найти убедительные цитаты в наших глубоких, богатых, в глубь веков уходящих священных текстах.

  И я хотел бы надеяться, что те, кто знакомится с современной нашей жизнью в основном по выходящим в Израиле газетам на русском языке, поймут, что «текущая политика», за которой они ежедневно следят, это, повторюсь, всего лишь верхушка айсберга. За повседневной серьезной борьбой и мелкими стычками остается скрытым для многих глаз глубокий теологический спор, разворачивающийся на фоне идеологических разногласий.

  Кто – еврей? Каковы его основные личностные параметры? Что в них главное? Каков наш идеал – царь Соломон или пророк Иеремия? Чьи мы духовные потомки? Защитников крепости Масада, которые, оказавшись окруженными римскими войсками, покончили с собой, чтобы не сдаться врагу? Или тех, кто за несколько десятилетий до трагедии Масады, поняв, что выстоять в борьбе против римлян, не удастся, удалились в городок Явне, где создали академию, на века определившую пути духовного развития еврейского народа? Хотим ли мы воссоздать здесь великое царство Давида и Соломона или воплотить некий идеал общества, в котором нет ничего выше и священнее, чем жизнь человека?..

  Я в данный момент не собираюсь вдаваться в суть разногласий, И не говорю о той позиции, которую занимаю сам. Я только хочу еще раз подчеркнуть значимость тех проблем, которые в значительной мере определяют внутреннюю подоплеку наших политических разногласий. И надеюсь, что та миллионная армия евреев из бывшего Советского Союза, которая присоединилась к нам в последнее время, и вынуждена видеть, как политические противники выплескивают друг на друга в качестве аргументов ушаты грязи, будет оценивать суть происходящего не только по формальным признакам.

  Я надеюсь также, и об этом я уже говорил выше, что развернется плодотворный диалог между уроженцами страны, ее старожилами и новыми репатриантами – русскоговорящими евреями, которые, безусловно, обогатят нашу культуру, привнеся в нее то, что я бы назвал «русско-еврейской глубиной».

  Но… Я не могу обойти молчанием те барьеры, которые стоят между потенциальными участниками такого диалога. Один из таких барьеров можно отнести к препятствиям, скажем так, технического порядка. Я имею в виду проблему языка. Многие из моих книг, статей, эссе переведены на русский язык. Знакома русскоязычная публика и с произведениями некоторых других израильских авторов, пишущих на иврите. Но этого недостаточно, чтобы вступить в настоящий диалог. Собеседники должны говорить на одном языке. Беседовать, прибегая к услугам переводчика, – дело хлопотное и трудное: пока до каждого участника разговора дойдет наша мысль и наше чувство, пока мы прорвемся через все препоны, заслоны, завесы, обусловленные переводом, пока поймем, как восприняли сказанное нами, уйдет немало времени, а главное, будут безнадежно утрачены столь существенные для взаимопонимания нюансы и оттенки. Даже если перевод совершенен, все-таки существует некий «эмоциональный налог», который взимается всякий раз, когда разговор ведется через переводчика.

  Итак, первое условие диалога – стремление овладеть языком собеседника. Второе условие – я уже упоминал о нем: необходимо подлинное интеллектуальное любопытство к духовному багажу собеседника. Не может быть плодотворного диалога, если он основан только на желании кардинальным образом изменить оппонента: «Завтра же стань иным! Таким, как я! Все, что есть у тебя – вздор!» Я приветствую намерение российского еврейства вести интенсивный диалог с нами и надеюсь, что у каждой из сторон есть желание не только высказать свою точку зрения, но и выслушать противоположную.

  Истинная культура – всегда полифонична, ее основа – хор разных, гармонично сливающихся голосов. Верования и идеи, а не одна-единственная вера и идея. Море света, а не один-единственный светильник.