Это было естественно раньше – любимые и зачитанные до дыр в детстве книги переходили к нашим детям, и так же, как нам когда-то читали наши родители, – читали мы сыновьям "Муху-Цокотуху" и "Аленький цветочек", а потом уж они сами доставали из книжного шкафа "Двух капитанов" и "Алые паруса".

  Но Израиль – это другая страна. Это страна, в которой дети подчас учат родителей языку... Что они читают, наши дети? О чем говорят на уроках литературы? Не прервалась ли естественная цепочка передающихся из поколение в поколение интересов, привязанностей и любимых книг? Не останется ли нам теперь лишь общение на уровне "Куда ты опять уходишь так поздно?" и "Дай денег, пап"?

  Перед вами книга, выдержавшая много переизданий и вошедшая в программу по литературе многих школ (в Израиле нет единой

  общеобразовательной программы по литературе: каждая школа, а порой и каждый учитель составляют эту программу сами – с учетом особенностей контингента учащихся и исходя из рекомендаций Министерства просвещения). Возможно, именно эта книга, прочитанная вами на русском языке, а вашими детьми – на иврите, станет одним из первых звеньев восстанавливающейся культурной цепи поколений…

  «В конце концов, все мы возвращаемся в собственное детство», – писал Януш Корчак. В собственное детство, туда, где истоки всего написанного (а написанное ведь и есть судьба), возвращаются художники; да полно – уходили ли они из него? Скажем иначе: наступает момент, когда писатель должен сказать о своем детстве с позиций прожитой жизни, а может быть, наоборот, оценить прожитую жизнь, исходя из собственного детства, и так рождаются произведения о начале жизни, иногда – сказки. А примеров – множество: в литературе, где сказка становилась последним и главным творением, как это случилось у многих, от Антуана де Сент-Экзюпери до Василия Шукшина; в кинематографе – фильмы, вспоенные детскими ассоциациями, радостями, утратами, к примеру, «Зеркало» Андрея Тарковского или «Амаркорд» Федерико Феллини.

  Груз – или богатство – опыта и знаний, вывезенных из России, заставляет при знакомстве с новым для нас явлением израильской культуры подыскивать параллель в культуре русской. В конце концов, у всех литератур мира гораздо больше сходства, чем различия. Может быть, в наибольшей степени это относится к литературе еврейской и русской…

  Но вопреки всем межнациональным параллелям первой пришедшей на ум ассоциацией при чтении книги Амоса Оза «Сумхи» стала повесть еврейская – хотя и опять не без русских корней – «Песнь песней» Шолом-Алейхема.

  Сравнить хотя бы первые строки «Сумхи»: «У нас на улице Зхария жила девочка по имени Эсти. Я любил ее».

  И «Песни песней»: «Имя ее сокращенное: Эстер-Либа, Либузя, Бузя. С нею вместе я рос… И мы любили друг друга».

  Проходят поколения – и вновь повесть о детской любви еврейских мальчика и девочки. Но… С первых слов «Песни песней» ощущается безысходность, и светлое начало повести готовит нас к печальному концу, который не зависит от любящих, ибо не властны они над судьбой своей. История же любви Сумхи и Эсти определяется только поведением и чувствами самих детей, а потому – в ней возможно все: и радость, и печаль…

  А в советской детской литературе существует целый пласт, посвященный первой любви.

  Но ни прекрасный рассказ Ильи Зверева «Второе апреля», ни ставшая классической повесть Рувима Фраермана «Дикая собака Динго», ни какое-либо другое произведение о первой любви сравнению с книгой Амоса Оза не подлежит, ибо «Сумхи» – это повесть о любви не просто к девочке, а к еврейской девочке, не просто мальчишки, а маленького иерусалимца, тогда как у героев большинства советских произведений о детской любви изолированность от национальных корней и национальных проблем возведена в абсолют.

  «Сумхи» – детская книга и книга о детстве «взрослого» писателя Амоса Оза. «Сумхи» – это его возвращение в иерусалимское детство.

  Есть истины, всем ведомые.

  Истина первая: дети всего мира похожи друг на друга.

  И потому, как многие мальчишки в разные времена и в разных странах, Сумхи, влюбившись в девочку, начинает дергать ее за косы.

  Всегда любили мальчишки и девчонки меняться: и Сумхи меняет велосипед на игрушечную железную дорогу, железную дорогу – на собаку; а в конце концов оказывается с маленькой точилкой, которая может быть «танком в сражениях пуговиц» и которая становится – подарком для любимой.

  Во всем мире мечтают дети (и не только дети) о далеких, иногда выдуманных странах. Дети убегают в свою страну – Швамбранию Льва Кассиля, Страну Дураков Карло Коллоди, Страну Оз Франка Баума. И Сумхи, как и мальчишки России, Италии или Америки, хочет убежать далеко-далеко, в землю Убанги-Шари, «через саванну и непроходимые леса, куда еще не ступала нога белого человека».

  Истина вторая: дети всего мира не похожи друг на друга.

  Сумхи – израильский мальчик. Он – иерусалимец.

  И потому он придумывает для Эсти прозвище «Клементайн» – нельзя сильнее обидеть еврейскую девочку из подмандатной Палестины, чем назвав ее английским именем.

  А приятеля и одновременно недруга Сумхи зовут Бар-Кохба Соколовский; в странном этом сочетании – эпоха, эпоха энтузиастов из Польши и России, приезжавших в Эрец-Исраэль, где становились Иоцмахи – Цемахами, а Янеки – Бар-Кохбами.

  Вот они стоят и деловито меняются – вчерашние враги, Сумхи и Гоэль Гарманский. Не прислушайтесь: одно из условий этого обычного мальчишеского обмена – прием Сумхи в группу «Мстители», ту самую, которая пишет на стенах лозунги против англичан и требует «атставки» Бен-Гуриона…

  Они живут в Святом городе – но они мальчишки. Они мальчишки – но они живут в Святом городе. И сплетаются: молитва «Шма Исраэль» – с неудачным спуском на велосипеде; история царя Саула – с нахождением точилки; имя библейского пророка – с улицей, на которой живет девочка-одноклассница.

  И все, о чем рассказывает Сумхи, случилось с ним теплым иерусалимским вечером. Ругаются с балконов – по-польски! – соседки. Иногда протарахтит английский джип. Орет от переполняющей ее любви кошка. Над древним городом, над великим городом, над пророками и солдатами несется «запах квашеной капусты, смолы, подсолнечного масла, мусорных ящиков и выстиранного белья, еще теплого и влажного… Над Иерусалимом плыл вечер».

  Сумхи не задумывается о своем еврействе. Просто англичане, враги евреев, – и его враги. А молитва «Шма Исраэль» – первое, что приходит ему в голову в минуту опасности. И вечер, плывущий над Иерусалимом, – его вечер…

  Еврейские мальчики возвращаются к своим корням: именами, молитвами, борьбой против англичан.

  Пройдитесь по Иерусалиму. Зайдите в тенистые прохладные дворы улицы Цфания. Загляните на улицу Зхария. Поднимитесь на улицу Ха-Невиим (Пророков). Куда-то мчатся по своим делам сегодняшние иерусалимские мальчишки – и среди них ваши дети. Они меняются своими сокровищами и обсуждают политику Израиля. Они цитируют Библию и задирают девочек… Повесть «Сумхи» написана и о них тоже.

  Возможно, в Сумхи немало от того мальчика, которым некогда был Амос Оз, автор этой книги, не скрывающий своей любви к Сумхи, относящийся к своему герою с большим уважением, без высокомерия, адресуя эту книжку «детям от двенадцати до девяноста девяти лет».

  Амос Оз, родившийся в Иерусалиме в 1939 году, жил всегда жизнью израильского писателя, ибо в ней, в этой жизни, было все: родители, приехавшие в Эрец-Исраэль из России, детство в подмандатной Палестине, жизнь и работа в кибуце «Хульда», служба в Армии обороны, участие в Шестидневной войне и войне Судного дня, учеба в Еврейском Университете в Иерусалиме, в Оксфордском университете в Англии. Сегодня Амос живет в Араде, он профессор литературы и философии в университете Бен-Гуриона в Беэр-Шеве и пишет книги, любимые Израилем и переведенные на двадцать три языка в двадцати восьми странах. Среди этих взрослых книг – «Сумхи», лиричный и добрый рассказ о детстве, в которое все мы, в конце концов, возвращаемся.